Даниэла Стил - Моменты

Элизабет заплакала, сказала, что он не имел права уходить, не попрощавшись с ней, только проку от ее слез не было никакого, как и тогда, когда родители оставили ее в десятилетнем возрасте в доме бабушки.

Если бы она только могла предвидеть, как тяжело будет переживать эту потерю, она, возможно, и не взяла бы Говарда из того мусорного ящика на окраине, где нашла его.

Вот бабушка поняла бы, что она может горевать из-за кота. В этом они с ней похожи. Как и во многом другом. Вообще-то Элизабет никогда не понимала, каким же это образом у нее с бабушкой могло оказаться столь много общего. Ведь они же с ней так отличались от соединяющего их звена, от матери Элизабет.

Не включая света, Элизабет сбросила свое элегантное платье, которое просуществовало подольше, чем у Золушки, только вот почему-то ускользнуло от внимания прекрасного принца. Перебросив платье через спинку стула, Элизабет заползла в неубранную постель. И по мере того как она засыпала, на нее снисходило ощущение, что старая история завершается. Даже если угроза разоблачения и была всего-навсего ложной тревогой, она держала себя отлично. Теперь у нее появилась уверенность. Что ж, может быть, и пора ей перестать так уж тревожиться обо всем этом.

На всю рождественскую неделю Элизабет взяла выходные, чтобы прокатиться на побережье, к границе Калифорнии и Орегона. По дороге она останавливалась в небольших гостиницах переночевать и позавтракать, не раз притормаживала, чтобы прогуляться по рощицам калифорнийского мамонтового дерева или по пустынным пляжам.

Она любила побережье Северной Калифорнии. Многие мили отделяли ее от Фармингэма, штат Канзас. К тому же эти края каким-то образом по-прежнему все еще напоминали ей о единственном настоящем доме в ее жизни, о тех добрых временах, когда она жила здесь со своей бабушкой. Время и расстояние подарили ей то, чего никак не удавалось достичь, когда она впервые уехала из дома, — возможность вспоминать не столько плохие времена, сколько хорошие. Она теперь могла сосредоточиться на том, какую любовь ее бабушка вкладывала в свое домашнее печенье со стружками шоколада, а вовсе не на жестоких насмешках детей, отвергших ее предложение поделиться этим печеньем за обедом.

Хотя Элизабет с бабушкой никогда не обсуждали этого, относительно Фармингэма их мнения резко расходились. Прожив там всю свою жизнь, Алиса уже испытала на собственном опыте все хорошие стороны проживания в маленьком городке, тогда как на долю Элизабет выпали только отрицательные уроки. Этот городишко так и вертелся вокруг Алисы, когда она потеряла мужа, да и после того, когда бабушка лишилась фермы. А Элизабет заявилась к ним как посторонняя, как дочь родителей, столь же чуждых верованиям и идеалам этого маленького общества, как какой-нибудь отъявленный либерал или твердолобый коммунист. За подобным ребенком нужен был глаз да глаз, в особенности в окружении других детей. Забота никогда не повредит, если дело касается дурного влияния на уязвимые юные умы. Внешне Дженнифер Кэйвоу казалась, быть может, очаровательнейшей крошкой, когда-либо отправленной на землю Господом. Только вот никто и знать не знал, как она провела первые десять лет своей жизни, в руках каких людей ей пришлось находиться, что довелось повидать. Да уж, это произвело бы впечатление, и даже представить-то нельзя было, когда и каким образом это могло выплыть на поверхность. Ну, словом, лучше проявить осмотрительность, чем потом жалеть.

Раздумья о детстве были оттеснены в закоулки ее сознания на следующее утро, когда Элизабет пришлось сосредоточить все свое внимание на крутых поворотах прибрежного шоссе. Добравшись до прямого участка дороги и получив возможность расслабиться, Элизабет решила, что пришло время присмотреть котят в Обществе защиты животных. Конечно, другого такого кота, как Говард, ей никогда не найти, но это не имело значения. По крайней мере, она для разнообразия займется хоть чем-то положительным. От этой мысли она громко рассмеялась. Кому в здравом уме захотелось бы снова завести кота, подобного Говарду?

Когда в понедельник Элизабет вышла из лифта и наткнулась на Джереми Нобла, она испытывала подлинное удовольствие от того, что снова вернулась на работу.

— Доброе утро, — приветствовала она его. — Надеюсь, вы отдохнули не хуже меня.

— Нам надо поговорить, — ответил он. — Через пять минут зайдите ко мне в кабинет.

И он удалился по коридору в сторону лестничной площадки. Между тем Джойс Бродерик заметила Элизабет и поспешила перехватить ее.

— Джереми просто с ума сходит, никак не мог дождаться, пока ты появишься.

Услышав в голосе своей помощницы не свойственную для нее озабоченность, Элизабет спросила:

— Не знаешь, в чем дело?

— Да тут прошел слушок, будто от Монтойи идут какие-то неприятности.

— Ну и какое же это имеет отношение ко мне?

Элизабет задержалась у стола своей секретарши, чтобы забрать записи об утренних телефонных звонках. Молоденькая девушка вручила ей несколько записочек и сказала:

— Мистер Нобл разыскивал…

— Это я уже слышала, — ответила Элизабет.

Она быстро прошлась взглядом по фамилиям звонивших. Ничего неотложного не было. Джойс приняла у Элизабет пальто и повесила его в стенной шкаф.

— Ну и как прошло путешествие?

— Потрясающе. Просто не могу дождаться, когда поеду снова.

— Когда в следующий раз решишь удалиться, может быть, выберешь момент, чтобы я тоже взяла отпуск, а? Без тебя тут просто ад кромешный.

Элизабет взяла было почту, но тут же швырнула ее обратно, на свой письменный стол.

— Ладно, если понадоблюсь, я в кабинете у Джереми. Но не звони, если только не случится чего-то экстренного.

— А ты хорошо подумала?

На губах Элизабет заиграла многозначительная улыбка.

— Не искушай меня.

Когда она добралась до кабинета Джереми, его секретарша посмотрела на нее с легким неодобрением.

— Проходите прямо к нему, мисс Престон. Он вас ждет.

Прежде чем открыть дверь кабинета, Элизабет для порядка легонько по ней постучала.

— Вы хотели меня видеть? — спросила она.

Джереми сидел за своим массивным столом из красного дерева. Он опустил голову и посмотрел на нее поверх узких очков. Миновало несколько неловких мгновений, а он все разглядывал ее.

— Заходите, — сказал он наконец. — И закройте за собой дверь.

Когда она впервые начала работать на агентство «Смит и Нобл», резкие смены настроения Джереми и манера его руководства нередко выбивали ее из равновесия. Но она научилась пережидать его гневные выпады, а уже после этого пыталась разобраться в причине вспышки. Она прошла через комнату и присела.

Джереми отшвырнул очки на стол и свирепо посмотрел на нее.

— Что вы там такое наговорили Амадо Монтойе, черт подери?

Эта атака застала Элизабет врасплох.

— Да просто была обычная светская беседа… не более того.

— Только не надо мне вешать лапшу на уши!

— А почему бы вам не перестать нервничать и не объяснить мне, в чем, собственно, дело?

— Похоже, он желает поручить вам руководство рекламной кампанией его вин. Не просто включить в ход кампании, обратите внимание, а именно поставить во главе ее.

— Но это же бессмыслица.

— Элизабет, хватит тут разыгрывать невинность. Что вы ему наговорили, чем так одурманили его?

Она попыталась припомнить подробности разговора двухнедельной давности.

— Ну, мы разговаривали о семьях.

Джереми наклонился вперед.

— О каких?

— О его… о моей… вообще о семьях. А какая, собственно, разница?

— И в ходе этой милой беседы вам, полагаю, удалось невзначай продемонстрировать свою грудь, чтобы уж наверняка гарантировать его внимание к себе?

Элизабет поднялась со стула и оперлась сжатыми кулаками о стол.

— Полегче на поворотах, Джереми. Вы прекрасно знаете, что это не в моем стиле. А кроме того, если бы я и хотела войти в эту сделку с Монтойя, я бы сама сказала что-то еще тогда, когда этот вопрос только возник. С чего бы это я стала теперь менять свое мнение?

— А с того, что если вы подумаете об уходе, то Монтойя был бы для вас весьма лакомым кусочком.

— Вам не хуже меня известно, что ни здесь, ни в Нью-Йорке нет ни одного рекламного агентства, которое не наняло бы меня просто по телефонному звонку. Эта сделка с Монтойя мне нужна не больше, чем рекомендательное письмо от вас. А теперь не угодно ли вам извиниться, а не то я…

— Должно быть, ваше тело его привлекло, — сказал Джереми то ли ей, то ли себе. — А все прочее лишено смысла. Ваша работа не могла произвести на него впечатления. Ведь всем известно, что вы никогда не занимались ни одним мало-мальски значительным делом.

Что-то внутри нее защелкнулось.

— Ну хватит, Джереми, я ухожу.

— А я еще с вами не закончил.

— Как бы это сказать достаточно просто, чтобы даже вы поняли… я увольняюсь.

— Нет, вы не можете.

— Ну, это мы посмотрим.

Джереми встал и обошел вокруг стола.

— Послушайте, ну если я что-то такое и сказал…

— Мне до смерти надоели ваши глупые обвинения, — сказала Элизабет, направляясь к двери.

— Но это же нечестно. Раньше вы никогда не жаловались.

И эта вздорная логика остановила ее. Она прижала ладонь ко лбу.

— Бог мой, а ведь это, пожалуй, верно.

— Ведь если кто-то делает что-либо, раздражающее вас, — продолжал Джереми, — то следует указать ему на это. А как же еще, по-вашему, он сможет понять?

Элизабет села. Неужели она способна уступать так легко? Куда же делось то справедливое негодование, сжигавшее ее всего какие-то секунды назад?

— Вот вы подумайте об этом сами. Ведь то, что я заподозрил вас в каких-то замыслах, не только логично, но и благоразумно. Вы же слишком долго играете в эти наши игры, чтобы теперь вдруг начать оспаривать их правила.

— Так и вам за все это время следовало бы узнать меня получше, а не обвинять в подобных вещах.

— Да откуда же взялся-то этот внезапный приступ простодушия? Черт подери, Элизабет, ведь я же ваш начальник! С чего это я стал бы считать, что вам что-то во мне не нравится?

Что ж, она лишилась почти всех оснований, чтобы настаивать на своем. И кроме того, ей вовсе не хотелось увольняться. Просто ее реакция сработала так же рефлекторно, как и у него.

— Может быть, на этом и остановимся? Мне надо работать.

Джереми подошел к своему столу и взял ту папку, которую читал, когда она вошла.

— Что ж, теперь это ваше, только я рассчитываю быть в курсе на всех стадиях кампании.

— Я же вам сказала, что не желаю иметь никакого дела со счетами Монтойи.

— Да и я вовсе не хотел, чтобы вы ими занимались. Словом, работы тут предстоит чертовски много, и если что-то в самом деле пойдет наперекосяк, то делить с вами вину никто не будет. За все это вам придется теперь отвечать самой, — он подобрал со стола свои очки и принялся нервно вертеть их в руках. — Я тут ничего не могу поделать. Все теперь зависит не от меня, а от Монтойи.

И она взяла папку из его протянутой руки.

— Объясните мне хоть что-нибудь, Джереми. Вам в самом деле так пришлась по душе эта сделка, как мне кажется?

— Да, в ней вся моя жизнь! Мне уже давно пора было уйти из семьи. И из этого агентства тоже.

— А ваша жена и дети это знают?

— Если и не знают, то догадываются.

— Надеюсь, я никогда не…

— Не тратьте время попусту, Элизабет. Вы, может быть, и станете возражать, но скроены-то мы с вами из одного материала.

Что ж, мысль трезвая. Элизабет кивнула.

— Я постараюсь побыстрее войти в курс дела.

Она уже была у дверей, когда Джереми сказал:

— В другой раз, когда почувствуете себя ущемленной, то вам, может быть, следует припомнить, что если все время гнать волну, то вашу лодку в конце концов зальет водой и вы утонете.

— Именно поэтому вы и удостоверились, умею ли я плавать, прежде чем нанять меня?

Легкая улыбка тронула уголок его рта.

— Когда же вы, наконец, вобьете себе в голову, что должность начальника дает мне право на последнее слово?

Элизабет распахнула дверь и, прежде чем уйти, бросила назад быстрый взгляд.

— Когда вы сделаете меня вице-президентом.

Элизабет пришлось отложить поездку в Общество защиты животных и задержаться у себя в кабинете на обеденный перерыв, чтобы разгрести канцелярскую работу, накопившуюся за время ее отсутствия. Несмотря на все предшествующие обстоятельства и неподдельный страх по поводу того, что она пытается прыгнуть через голову, Элизабет не могла избавиться от растущего волнения: ведь ей впервые предстояла работа с клиентом высшего ранга!