- Нет, - отрицательно качая головой, опровергаю его слова. – Не может быть.

- Может, - кивает парень.

Мне показалось, он только сейчас смирился с той участью, что ему выпала. С тем, что я не люблю его, как мужчину. Ему это удалось, а мне? Как быть мне, узнав об этом?! Лучше бы мне никогда не знать.

Мой взгляд ни на секунду не покидает его лица. Я ошеломлена, шокирована и сломлена. Я не должна была никогда этого услышать. Лучше бы так и было.

- Я сделал кое-что нехорошее. И в тот день, когда ты собиралась на свадьбу с Фаворским, позвонил, чтобы признаться о нашей драке с ним до того, как он покинул в офис. – Эмин мне об этом не рассказывал! Что дальше? Герман собирается продолжать меня неприятно удивлять? Но я слушаю его дальше. – Мы пару раз друг друга ударили. Но от моих кулаков толку мало, - он печально улыбается, демонстрируя свои ладони, - а мне он, ты, наверное, не заметила, поставил синяк, - указав пальцем на левый глаз, он опускает руку вниз. Под нижним веком действительно можно увидеть небольшое желто-синее пятно, которое практически обесцветилось. – Но в данном случае я не считаю его виноватым, несмотря на то, что это он вызвал меня в кабинет, и это он просил прекратить наше общение. Виноват я, - рассказывает Герман монотонно, только его брови то взлетают наверх, то опускаются вниз, нахмуриваясь, - потому что, когда твой муж пообещал меня уволить, я воспользовался тем, что, как мне казалось, дорог тебе, и напомнил ему об этом, сказав, что если он это сделает, то никогда тебя не завоюет обратно.

Мои плечи поникли. Вся радость от нашего с Эмином примирения, от удаленного видео, от переезда в его жилище, от того, что мои родители со мной посчитались, улетучилась. В один момент все развалилось, как карточный домик!

- Вот поэтому, - добавляет Герман, - я пришел, чтобы уволиться.

- Ты не должен, - мне хватает сил, чтобы начать протестовать, и я вставляю это, поскольку, и правда, считаю так.

- Нет, я должен, Лолита. Ты не понимаешь, ты просто не понимаешь. Мой отец давит на меня, заставляя жениться на какой-то девчонке его бизнес-партнера, и он отказался меня финансировать, хотя мне это больше и не нужно, потому что я сам его послал! Я больше не студент, - разведя руки в стороны, он отходит на шаг, показывая себя таким, какой он есть – распятым, и не единожды. – Я доживаю в своей съемной квартире последнюю неделю, а потом мне нужно съезжать, и я поеду к своему другу в Питер. Я думал… Какой я дурак, - повернувшись в сторону, парень смеется, качая головой и уперев кулаки в бедра. – Я думал, предложить тебе поехать со мной, но теперь вижу, что у тебя и так все отлично без меня, так что ухожу с дороги и желаю тебе только удачи.

Выходя вперед и снова поправляя рюкзак, я думала, он пройдет мимо меня, а я настолько разбита и подавлена, что не смогу остановить его еще один раз. Но нет, сначала он становится вплотную ко мне, прижимается губами к моему лбу и шепчет в ухо:

- Я никогда не забуду день нашей самой первой встречи, когда случайно столкнулся с тобой. И никогда не забуду тот же вечер, когда ты поцеловала меня, - сокрушенным голосом сообщает Герман, потрепав меня по плечу.

А потом он и правда покидает меня. Я оборачиваюсь, чтобы стоять под этим проклятыми ливнем и смотреть, как он идет в сторону главного здания «Моны». Я помню… помню, что он тогда ответил на мой поцелуй.

«Понравилось».

ГЛАВА 24.

Ты этого не ожидаешь

Лолита

Пробок нет. Дорога в направлении ресторана в Шереметьево свободна. Эмин продолжает сокрушаться над тем, что я оказалась на улице в дождь, когда должна была ждать его в холле. Ему неизвестно, что случилось, что я встретилась с Германом, и что тот мне рассказал. Я даже не знаю, стоит ли мне поднимать эту тему. Смотрю в окно и слышу лишь в пол уха то, что мне горячо говорит Фаворский. Он ведет машину резко, потому что злится, боится, что я могу заболеть и слечь. Беспокоится за меня.

Словив себя на этой мысли, я к нему поворачиваю голову. Не знаю, что такого в моем взгляде, но Эмин из недовольного и свирепого мужчины превращается в милого и хорошего, который принимается извиняться за свои нравоучения.

Машина останавливается на светофоре и, отстегнув ремень, за наличием на себе которого он уже следит, Эмин тянется через пробел между нашими сидениями, чтобы поцеловать меня в губы, а потом целует в лоб, как недавно сделал это Герман.

Может, не стоит говорить Фаворскому ничего о Лаванде? Его сердце разбито, а я не хочу обсуждать осколки его души с кем-либо. Я хочу, чтобы Герман это пережил и нашел девушку, с которой будет счастлив.

Я улавливаю знакомый мотив, Эмин, похоже, тоже, потому что сразу прибавляет звук. Это наша с ним любимая песня. «How Deep Is Your Love» группы Bee Gees. Муж смотрит туда, что и я, на мою татуировку под правым локтем: «Мы принадлежим друг другу, ты и я» - лучшие слова из данной песни. Эмин, подпевая исполнителям, берет меня за руку и переплетает наши пальцы, а я правой рукой касаюсь левой ключицы через его легкий джемпер. Я знаю, что там набито мое имя.

Лолита.

Final…

- И все? – спрашивает Эмин, лежа на нашей большой кровати у стены и читая книгу, что я написала, под моим внимательным наблюдением.

Пару раз со смехом будущий муж уже бросал в меня подушкой, чтобы я на него так не смотрела, но я не могла иначе, ведь это мой первый роман, собравший массу положительных отзывов. Издатель меня хвалит, требуя продолжение. НО! Как я могу не узнать мнение самого важного человека в моей жизни – любимого человека?

Я забираю у него книгу и заглядываю на страницу, которую он прочел. Она последняя.

- Все! – говорю, выдохнув. Сажусь на кровати, готовясь выслушать любую критику. Ну, почти любую. – Ну, что скажешь? – жестикулируя руками, выпытываю у него я.

Мой сероглазый красавец зарывается ладонями в волосы и лохматит их, а потом ложится вновь на кровать, переворачивается набок, чтобы видеть меня, и подпирает голову рукой.

- Мне не очень понравилось, что Эмин изнасиловал Лолиту, - сморщив нос, признается Фаворский. – Почему он так сделал? Да, он вышел из себя, но если я – его прототип, то я категорически не согласен с его поступком.

В одобрение, я глажу любимого по голове, но он сбрасывает мою руку, хватает запястье и, притворившись вампиром, делает вид, чтобы собирается проткнуть его зубами. Я кричу, мы дурачимся и смеемся, в конце концов, оба падая на подушки рядом с другом и упираясь глазами в потолок.

- Думаешь, это хорошо, что Лола простила его? – посмотрев на Эмина, спрашиваю я.

Тот пожимает плечами и опускает уголки губ вниз.

- Я пытаюсь все осмыслить сейчас, но твоему издателю же понравилось. – Потом он добавляет: - Не скрою, что эта книга заставила меня кое-что обдумать…

Я бесцеремонно прерываю жениха. Знаю, что неправильно, но мне необходимо знать.

- Ты бы хотел, чтобы я простила тебя, если бы ты так сделал со мной?

Эмин раздражается.

- Я бы не сделал! – громче обычного отвечает он и поднимается с кровати.

Завтра наша свадьба, и я меньше всего хочу, чтобы наше настроения было испорчено. Я так долго ждала этого дня. Я долго это планировала. Это будет праздником моей мечты. Нашей мечты.

- Ладно, ладно, - иду вслед за ним и обхватываю его со спины за живот, лбом уткнувшись в лопатки Эмина. – Не сердись. Просто для меня твое мнение имеет большое значение.

Мы вместе идем на кухню. Точнее, Фаворский меня тащит, оттаскивает от себя, садится за стол, поворачивает стул и притягивает меня к себе, как маленькую девочку, усадив на колени.

- Хочешь знать мое мнение?

- Очень!

- Мне кажется, тебе не нравится наша маленькая уютная квартирка на Пушкинской, - он обводит рукой то, что находится вокруг. – Больше не нравится.

Но на его губах играет безмятежная улыбка.

- Да брось! – я кулаком несильно бью в его плечо. – Это же всего лишь книга, Эмин! Я лишь хотела показать, что для той Лолы, из романа, деньги вдруг перестали быть центром жизни, хоть и остались занимать важное положение. Но в чем-то она изменилась.

Эмин соглашается, хмыкнув.

- Благодаря Герману. – Жених пускается в рассуждения. – Если прототипы всех персонажей существуют в реальности, то Лаванда…

Я отвечаю быстро, зная, к чему он клонит:

- Герман – мой однокурсник, Эмин, и ничего больше. Мы с ним просто дружим.

Ладонями он крепко сжимает мои бедра, пытливо глядя мне в лицо, но я спокойна, потому что ответила совершенно честно.

- И он поляк? – с интересом Фаворский изгибает бровь.

Я киваю.

- Он, так же, как и другие, не был против, чтобы я использовала его внешность и имя для книги, - говорю ему я и целую.

Но нежный поцелуй вдруг вырастает в страстный. Оторвавшись от моих губ, Эмин с грозным видом вопрошает:

- Ты мне точно правду насчет него сказала?

Засмеявшись, обхватываю его шею руками.

- Точно. Но издатель теперь хочет еще и историю Германа, потому что читатели этого требуют - им интересно, как сложилась судьба у него.

Начав ласкать мою шею, Эмин несерьезно предлагает:

- Напиши, что Фаворский вернулся и зарезал Левандовского.

Я ударяю в шутку его по спине.

- У тебя в голове мозги, а не каша, - утвердительно моргнув глазами, прикусываю нижнюю губу, заметив, что взгляд жениха упал на мой рот.

В ожидании нашего дневного горячего секса я вся горю. Но он вдруг кладет палец на мои губы и предупреждающе произносит:

- Никакой книги для Германа, Ло. Никакого Германа. И как тесно вы общаетесь?

Я кусаю его за плечо, отчего Эмин вскрикивает.

- Ревнивец! - со смехом отзываюсь.

- Никакого Германа, - повторяет Фаворский. – Я, конечно, не богатый бизнесмен, как тот книжный Эмин, но партия Левандовского тебе подходит еще меньше.

Привстав с его колен, я беру в ладони его до умопомрачительности красивое лицо, немного заросшее щетиной, и, глядя Эмину в глаза с абсолютной уверенностью заявляю:

- Мне никто не нужен, кроме тебя. И если я напишу про Лаванду отдельный роман, это не значит, что я тебя предам. – С не оxотой Фaворский закатываeт глаза, сoглашаясь со мной. – У нас завтра свадьба в «Монe», любимый. Та самая сиpеневая cвадьба, о которой мы так долго грeзили. Перестань себя накручивать.

А потом я дарю ему долгий поцелуй, на который он отвечает со всей пылкостью, крепче прижав к своей груди.

- И все равно, - между поцелуями бормочет Эмин, никак не успокоившись, - никакого Германа!

***

А где-то там, на другом конце шумного мегаполиса, собираясь на свадьбу Лолиты, Герман Левандовский закончил завязывать галстук, уложил волосы гелем, последний раз посмотрелся в зеркало и, поправив ворот темного пиджака, подошел к столу в небольшой комнате съемной квартиры. Закрыл несколько вкладок на экране ноутбука, кликнув по мышке. Страница Лолиты Рубинян в социальной сети закрылась не с первого раза. Совсем скоро Фаворской. Шансы, что она когда-нибудь стала бы его — Левандовской, — были практически нулевыми. Он с этим смирился.

Почти.

Он бросает стихотворение Германа Плисецкого, написанного на листочке, в корзину для бумаг, предварительно его хорошенько смяв. Оно ненужно ему, потому что Лаванда помнит его наизусть.

«Я бы тебя на руки взял,

Я бы тебя взял и унёс,

Тихо смеясь на твои «нельзя»,

Вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,

Стуком в груди нарушая тишь,

Всё просыпался бы и глядел,

Плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,

Как в реку в тебя бы вгляделся я.

Я бы за двести лет не привык

К бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных «бы»,

О которые мы расшибаем лбы».

Она никогда бы не стала его. Он просто друг

Навечно.

THE END