Ребята дурачатся за дверью, пока мы делаем заказ, стоя у кассы. Это Санчес, Клаудия и Артуро, но мы называем его просто «Арчи». Клаудия и Арчи из Мадрида, как и большинство наших общих знакомых, только Санчес родом из Бильбео. Мама Эмина родилась там, сейчас же с его отцом они обосновались на Майорке. И пока они наслаждаются средиземным морем, их сын наслаждается мною и Москвой.

Эмин забирает громадный поднос с едой и напитками со стойки, и первым к столу, который заняла Клаудия, подбегает Санчес. Артуро плетется за ним.

- Quién es el más hambre? (Пер. с исп.: «Кто тут самый голодный?») – кричит во всю глотку Санчес, хватая с подноса самый большой гамбургер. – Dios.. («Боже…»), - с набитым ртом протягивает парень. – Creo que esta comida para mí poco! («Я думаю, что этой еды для меня мало!»).

Мы все заливаемся смехом, глядя на все еще стоящего, но уже проглотившего половину булки с котлетой и овощами. Санчес – типичный испанец. У него карие глаза, смуглая кожа и темные-темные волосы, на щеке даже есть родинка, что делает его слегка похожим на Энрике Иглесиаса в молодые годы. Вообще-то, Эмин упоминал как-то, что именно так Санчеса называли в университете. Еще он такой худой, что любая одежда на нем висит, но он так много ест, что, если я не завидую ему, значит, я сошла с ума! Мне тоже хочется есть что угодно и сколько угодно, но приходится следить за фигурой, и посещения таких вот ресторанов плохо на ней сказываются. Я не страдаю булимией, но иногда приходит в голову мысль засунуть два пальца в рот и… Ну, вы поняли.

Эмин кормит меня картошкой, улыбается и сам доедает очередной наггетс. Такой красивый. И мой. На мне черный открытый топ от Dior, и татуировка прямо под локтем правой руки доступна взору Эмина. Он, вытерев пальцы салфеткой, проводит ими по надписи, которую мне набили по его просьбе. Это слова из песни «How Deep Is Your Love» группы The Bee Gees. Там написано: «We belong to you and me». Что в переводе с английского означает: «Мы принадлежим друг другу, ты и я». Мы с Эмином назвали ее «нашей песней». Каждый раз, когда мы ехали в одной машине, она звучала по радио. Выучили слова наизусть, и теперь, как раз, он напевает мне ее на ухо, играясь с концами моих волос, глядя, как я медленно попиваю апельсиновый сок из бумажного высокого стакана. Потом он шепчет:

- Люблю тебя.

Вся планета перестает иметь значение, когда Эмин говорит такие слова. Мне. Он говорит мне. Что любит меня. Продолжая потягивать напиток из трубочки, я, улыбаясь, смотрю на него. По моему взгляду он должен понять, что я чувствую то же самое, но, засмеявшись, Эмин признается:

- Когда ты не отвечаешь, я нервничаю.

Парень обнимает меня крепче, не отнимая ладони с моего плеча. Я оттягиваю ворот его летней рубашки, словно, чтобы убедиться, что татуировка на его ключице не была временной. Хотя мне и так известно, что она самая что ни на есть настоящая. На его левой ключице набито мое имя. Лолита. Наклонившись, целую Эмина прямо туда. Он резко втягивает ртом воздух, в кулаке сжимая прядь моих волос. Но в наш интимный момент вмешивается Артуро. Он и Клаудия чуть-чуть говорят по-русски, но у них это плохо получается, поэтому они стараются не пользоваться им почти никогда.

- No quiero ver cómo va a tener relaciones sexuales! («Я не хочу видеть, как вы будете заниматься сексом!») – кричит Арчи, отмахиваясь, но потом он шутливо складывает ноги на соседнем пустом стуле и делает вид, что зовет официанта, щелкнув пальцами. – Aunque, no. Quiero. Llevar a las palomitas de maíz! («Хотя, нет. Я хочу. Несите поп-корн!»)

Горсть картошки фри от меня летит ему в лицо, еще горсть – от Эмина, а Санчес, громко смеясь, дает другу затрещину. Гортанный хохот Эмина отдается вибрацией во всем моем теле, и чтобы сохранить это ощущение, я прильнула к нему так тесно, насколько возможно. Но он и не против. Он с радостью стискивает меня в объятиях.

Как и всегда.

Наши дни

- Ну, так что? – из раздумий меня вырывает голос Германа.

Я моргаю быстро-быстро, пытаясь прогнать злосчастные воспоминания о радостных временах.

- Что? – говорю я, еще не совсем понимая, чего от меня хотят.

Герман усмехается, поведя плечом.

- Мы говорили о том, была ли ты влюблена, но потом ты просто хмыкнула и ушла в себя, - объясняет парень, тщательно прожевывая во рту пищу.

Я выставляю на него палец.

- О, нет-нет, это ты решил поговорить на эту тему…

Левандовский, перебив меня, настаивает:

- Ну, а все-таки? Была влюблена? – Потом он кивает на область моей правой локтевой кости. – И что это за татуировка?

Опустив глаза на нее, я понимаю, что стоило выбрать наряд, скрывающий эту надпись.

- Здесь написано…

Герман в очередной раз прерывает мою речь. Он откидывается на сидении, в его голубых глазах пляшут огоньки.

- Я знаю, что там написано, Лолита. Это ему посвящено?

Теперь пришло мое время подкалывать его. Сложив руки на столе, я нагибаюсь и улыбаюсь ему с хитринкой.

- Ты таким тоном спрашиваешь, что я могу подумать, что ревнуешь меня, - шучу я, хохотнув.

Но лицо Германа остается непроницаемым. Я убираю прядь волос себе за ухо.

- Ладно, - вздохнув, перевожу взгляд на стол – на почти не тронутую еду. – Потом тогда ты будешь рассказывать о себе, - предупреждаю, раскатывая бумагу и доставая оттуда бургер.

И я, наконец, начиная трапезничать, в общих чертах, осведомляю Германа о самой большой любви своей жизни, о самой большой боли, о самом большом предательстве. Опускаю некоторые детали. И не только потому, что мы мало знакомы – вряд ли я решусь кому-то сознаться во всем в очень откровенной форме. Но преимущество «Лаванды» в том, что он умеет слушать.

ГЛАВА 7.

Предательство

Лолита

После этого рабочего дня, а точнее, ночи, я собираюсь поехать в свою квартиру. Если вчера Герману удалось уговорить меня вновь поехать к нему и остаться у него, чтобы вместе потом поехать в отель, то сегодня у него не получится. Утром я сяду на автобус, потом поменяю его на электричку, а ее – на метро, но доеду до своей малютки на Пушкинской и проведу день в условиях, напоминающих человеческие. А то ведь с таким образом жизни вскоре и забыть смогу, кто я и откуда. По крайней мере, я смогла поделиться своей историей с Левандовским, не рассказывая ему, при этом, самого главного.

Протирая бокал, предыдущий уже передав мне, Герман спрашивает:

- Так я не очень понял, у него фамилия Фаворский, но его отец – наполовину афганец? – с удивлением в голосе говорит парень, глядя то на меня, то на работу, которую выполняет.

Мы вдвоем сервируем небольшой зал под названием «Дольче» в саду отеля. Из персонала, помимо нас, только охрана, пару человек на кухне и девушка на ресепшен.

- Угу, - отзываюсь, расстилая скатерть, а поверх нее – наперон. – Ты никогда не угадаешь, как зовут папу этого козла, - грустно усмехаюсь. – Он назвал сына в честь себя, хотя сам после того, как его папаша бросил русскую мать, принял другую веру и уехал жить в Европу. Там и женился… Говорил, что в первое время боролся с тем, чтобы не поменять имя, но фамилию на материну сменил.

Левандовский протягивает мне несколько натертых столовых приборов.

- И зачем же называть ребенка своим именем, если, как я понял, он сам его не любил?… Имя свое, - договаривает пояснительно Герман.

Я пожимаю плечами, взглянув на собеседника.

- Потому что Эмин-старший хотел оставить после себя наследника, полностью повторяющего себя самого, в любом плане. То есть, он всегда говорил, что теперь можно спокойно умирать, так как на свете есть второй Эмин Фаворский, которому он доверит все, что имеет. Жаль, что не сдох! – заканчиваю, стиснув зубы.

Дальше наступает короткое молчание. Возможно, Герман все переосмысливает для себя. Если он сбежит от меня, с кучей проблем и жутким прошлым, я даже не удивлюсь. Поразительно, но пока не выговорилась, сама не понимала, что я – отнюдь не драгоценный камень. Напротив – во мне столько гнили. В такие моменты богатые люди начинают осознавать, что они не лучше, чем остальной народ в мире? А, может, даже хуже…

Мы продолжаем разговаривать, обсуждая Фаворского в самых худших проявлениях этого. Доходит до того, что я даже могу засмеяться, когда Герман говорит, что тот – полный мудак, как и его папаша. Ох, с этим я точно согласна! И когда Левандовский вызывает, якобы присутствующего здесь Эмина на воображаемый дуэль, я улыбаюсь. Я, и вправду, улыбаюсь! Искренне, без задних мыслей, без горьких воспоминаний. Я уже было собираюсь спросить Германа про его скелеты в шкафу, но в нашу идиллию вмешивается Маргарита.

- Работаете? – задает она, скорее, риторический вопрос, появляясь у входа и оглядывая зал.

Марго задерживает на мне взгляд. Мы с нею не встречались на прошлой смене, но теперь я вижу, что, приняв меня на работу, она получила доступ к управлению. Я для нее более не гость – подчиненная. И не видно в ее глазах ко мне никакого уважения. Ничего подобного.

- Работаем, - просто отвечает Герман, относясь к менеджеру спокойнее, чем я.

Но ведь не на нем она свое внимание остановила. Марго подзывает меня к себе, махнув рукой в сторону коридора.

- Лолита, можно тебя на минуту? – заметив, что я почему-то не решаюсь и шагу сделать в ее направлении, Маргарита закатывает глаза. – Пожалуйста.

Бросив тряпку на стол, я обхожу его и иду следом за менеджером, которая уже направляется в конец коридора. Перед нею две двери: одна ведет к номерам и кабинету начальства на втором этаже, другая же – это выход на ресепшен. Марго открывает вторую, и как только я оказываюсь вблизи с ней, заталкивает меня внутрь, прижимая после к какому-то старому шкафу. В рабочей комнате, из которой, судя по всему, можно выйти к стойке администратора, чтобы встречать гостей, никого нет. Столы пустуют, бумаги аккуратно сложены в стопки. Все это я осматриваю краем глаза, пока мое сердце бешено стучит.

- Вы что делаете? – цежу сквозь зубы, пытаясь от себя оттолкнуть ненормальную.

Но она сильна.

- Слушай, девочка, я не знаю, какая влиятельная семья тебя породила, сколько денег у твоего папочки, сколько у него домов, машин и проституток, и я понятия не имею, откуда тебе известно про Фаворского, но это не значит, что ты можешь обсуждать его в стенах этого отеля, ты поняла?! – ее тон вряд ли можно назвать вежливым.

Она говорит грубо, коротко и продолжает делать мне больно. Ко всему прочему, Марго еще и вцепилась мне в запястье, чуть ли не царапая кожу ногтями.

- Нет, - шепчу, но не от страха, а от недоразумения. – Я не понимаю, как вы связаны с Эмином… И почему я не могу говорить о том, кто…?

Она затыкает меня, надавив сильнее на грудную клетку, заставив меня задыхаться, а я, еще ни работавшая до этих дней ни в одной организации, все же сомневаюсь, что ее действия соответствуют рабочему этикету.

- Издеваешься, что ли? – шипит Маргарита.

Ничего не отвечать в данном случае – это лучшее мое решение. А как отомстить этой дуре, я потом решу. Она плотно закрывает веки, выдыхает, и когда открывает их, убирает от меня руки.

- Молчи, - угрожающе наставив на меня палец, тихо произносит Марго. Ее глаза странно блестят, как будто, она боится. Да серьезно?! – Хватит разговаривать со своим новым приятелем на темы, которые и тебе, и мне, и ему принесут проблемы. Ты же не хочешь этого?

Вместо того чтобы отрицательно качнуть головой, или сказать хоть что-либо, я все еще не могу проронить ни слова, лихорадочно размышляя над замечаниями менеджера. И все-таки решаюсь, на свой страх и риск, спросить:

- Какое отношение к тому, что вы сейчас сказали, имеет Эмин Фаворский?

Какое ей дело, вообще, до моего бывшего? Это мое прошлое, и я с ним сама буду разбираться. Но Марго, упирая ладони в бедра, хихикает с некой ожесточенностью, как будто, считает меня очень, ну, очень глупой.

Она открывает дверь, и прежде, чем выйти, предупреждающе мне бросает:

- Я тебе все сказала, Лола. Хватит из себя дурочку строить. Не время сейчас, когда у нас начальство сменилось. Тут каждый в зоне вылета с работы, а я своим местом не хочу рисковать! – последнее предложение Маргарита практически выкрикивает. Сжав кулак, она осматривается, потом вновь возвращается взглядом ко мне.

Ладно, я не была в курсе, что начальство поменялось, но все равно, что за…?

- За тебя отвечаю я, - ткнув себе пальцем в грудь, говорит банкетный менеджер, - я тебя на работу приняла, я за тебя ручалась. Если еще слово про Эмина, или про его отца скажешь, вылетишь отсюда. Надеюсь, тебе все понятно.

Женщина скрывается за дверью, но после вновь резко открывает ее, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности.

- И да, кстати, принеси завтра, наконец, свои документы, официально тебя нужно оформить на должность, - сказав это, даже не глядя на меня в этот раз, она удаляется.