Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

— А вы не можете сказать?

— Что?

— Ну, сколько их было, убийств! Я заплачу…

Старуха с жалостью взглянула на него, почти что со слезой в глазу. Поправила индийский шёлковый платок, прикрывавший морщинистую шею.

— Мне далеко не всё открыто. Что увидела, то и рассказала…

Пришлось лететь в Санкт-Петербург. В салоне самолёта не скучал, веселил себя отрывками из «Золотого ключика»:

— Дуй в свою каморку, богатенький Буратино, там на двери есть нарисованный очаг… Открой эту дверь, и твоя Мальвина бросит двоих детушек и муженька-урода, снова кинется к тебе в объятия… — тихо бормотал себе под нос антверпенский деляга.

Стюардесса, разносившая напитки, кажется, услышала Валерино бормотание. И улыбнулась. Очень мило. И очень откровенно. Как обычно улыбаются девушки хорошо одетым бизнесменам. Знала бы она, что объект её заигрываний мчался не в гостиницу, не в шикарный номер, а в коммуналку. Старую, вонючую.

Жизнь в коммуналке богата сюрпризами, но не о всех удобно говорить. Придёшь, бывало, на родную кухню, а там чьи-то ноги висят. Тихо торжествуешь: «Сосед повесился!» Берёшь мобильник, набираешь скорую, милицию…

А покойник вдруг как спрыгнет с антресолей, на которых просто отжимался, да как протянет руку:

— Ну, привет, чё-то долго тебя не было!

А рука вся в пыли и помёте. Клопином. А то и в тараканьих яйцах. Лучше б ноги протянул, чесслово.

— Привет! — отвечаешь. Клешню пожимаешь. А что делать? Необходимо ладить.

Потом бежишь по коридору, не очень длинному, находишь свою берлогу. Хорошо, если ключ всё ещё под ковриком. А то придётся обращаться к свежеповешенному. Ломик брать. Взаимовыручка, однако.

Ключ, как ни странно, был на месте. Дуремар, он же Мичурин, он же биолог по образованию, он же бриллиантовый барыга, нащупал замочную скважину. Воткнул кривое подобие ключа. Два раза повернул. Порядок, можно вваливаться.

Эх, как же приятно растянуться на винтажном диванчике! На видавшем виды, продавленном, некогда «двуспальном ложе» его родителей. Тут и зеркало на спинке есть. Туманное, засиженное мухами, но оно есть… Есть… Есть… Покушать, что ли?

Нет, жрать почему-то не хотелось.

— Надо телек включить, новостишки послушать…

Нашёл древний пульт, включил не менее древнюю версию «панасоника». На экран выползли журналисты — не с новостями, а с очередным политическим приколом: в прямом эфире допрашивали нового российского вождя. С пристрастием. А тот во всю улыбался и даже шутил. Демократия!

Валера тоже расплылся в улыбке. Но не от экранных шуток. Он видел то, чего не видели другие: перья на костюме президента. Разные: и большие жёсткие, и лёгкие типа пушинок…

Только избранные водяные, родом восходящие к подземным владыкам, могут видеть эти перья. Ну, и ещё вороны — проводницы в разные миры. Ну, и ещё кое-кто из живущих душой на том свете, а телом — пока ещё тут. Ну, и ещё главы разных стран. У каждого царя или президента есть особые отношения как с верхними, так и с нижними мирами, проверено. Перья им даются для решения особых ситуаций и фактически являются денежным эквивалентом, ведь не каждому банку довериться можно. Видят эти пёрышки главы стран, но расходовать имеют право только в случае крайней необходимости. Остальные люди перьев не видят, но чувствуют их присутствие. И испытывают «уверенность в завтрашнем дне».

Во второй раз видеть такие пёрышки Валере довелось в аэропорту Пулково, когда отправлялся на летние каникулы с родителями. Многие пассажиры тогда летели в отпуск, а некоторые — отбывали навсегда. Это было сразу видно — у кое-кого вся спина в перьях была. Захотел Валера стряхнуть чёрную пушиночку с одной дамочки. А та как заорёт! А вся милиция как кинется к ним! Зачем вся милиция прибежала, когда хватило бы и одного милиционера?

Лишь потом Валера понял, кто они: агенты города, тайные «подземщики», а не милиция. Ибо ни в коем случае нельзя было у дамочки отбирать перо. И не только у неё — а у всех, кто выезжал навсегда из Санкт-Петербурга. Эти бедолаги заслужили свои перья, выстрадали.

А когда уже самому довелось покидать Питер навсегда, на своей одежде тоже обнаружил пару пёрышек. Эти-то перья и перья помогли ему раскрутиться за границей, Лялины жалкие тысчёнки тут совершенно ни при чём. Именно они, перья, а не мифический «полезный вакуум» давали возможность всем уехавшим не сдохнуть окончательно, а, наоборот, поправиться — физически и финансово.

О том, что он из водяных, да ещё и знатных, Валере стало известно от одной шустрой одноклассницы — маленькой горбоносой чернявочки по имени Арина, по кличке «ворона». Вороной та Арина и на самом деле оказалась: как-то повела их, чуть ли не весь класс, к своей знакомой ворожее, проживавшей в болотистой чащобе. Много болот и в Воронежской области, не только лишь в окрестностях Санкт-Петербурга.

В той детской компашке была и Люся. От ворожеи они оба, плюс ещё кое-кто из их класса, доведались, что они особого рода, болотного, а Валера — очень особого, самого высокого подземного происхождения, уровня принца. «Болотный принц» тогда ещё на радостях подбежал к Люсе, чмокнул в щёку — сам от себя не ожидал! — и заорал:

— Русалочка моя любимая, мы же друг для друга созданы! Я сделаю тебя принцессой, и мы оба будем высокого рода!..

Назад, через лес, все шли врассыпную, а Валера с Люсей — держась за руки.

Аринка металась между идущими, клала каждому на плечико сувенир — воронье пёрышко. Валера громко рассмеялся.

— Зачем ты это делаешь?

Арина смутилась. Затем быстро подошла к нему, прошептала на ухо:

— Ты их видишь?

— Да!

— А… Я забыла, что ты принц…

Люся обратила внимание на эти тайные переговоры, заинтересовалась. Но ей было отвечено, что Аринка просто хотела посоветоваться с Валериком… насчёт следующего посещения колдуньи. Которое так и не состоялось, ведь родители в тот момент уже паковали вещи для переезда в Северную столицу.

Пётр Первый не дурак был — сразу после закладки Петропавловской крепости смекнул, во что вляпался. Даже ещё раньше смекнул, много раньше, но продолжал строить город — назло надменному соседу. Ну, и между делом правил — «в шутку». Но совесть, всё же, у него была. Царь ведь понимал, как плохо его подданным, не знавшим правды — ни о подземной тяге, ни о бонусных перьях. Стал он по-новому шутить, от нахлынувших припадков совести, раздавать всем своим приближённым, изрядно натерпевшимся при постройке города и желавшим поскорей уехать навсегда, богатые подарки: продолговатые золотые слитки, исполненные в виде вороновых перьев.

— Подойди-ка, вставлю тебе перо на прощание! — говаривал изверг.

И подходили. И вставлял. И терпели. А что было делать? Зато денег с этих «пёрышек» хватало на всю жизнь — слитки изрядными были, тяжёленькими. Да и невидимые перья, традиционные, не давали пропасть уехавшим.

Валера Болотников, ещё в детстве узнавший, что принадлежал к избранной касте водяных — к ближайшим родственникам владык потустороннего мира, стал и свои cобственные теории развивать, не хуже Юриных.

Если разобраться, у них с Юрой было много общег. Вот, хотя бы, взять тот факт, что оба имели в Питере по коммуналочке. Правда, Юрины три комнаты не сравнишь с одной-единственной комнатёнкой, которую Валерины родители приобрели — на троих! — в своё время. Но зато в Валериной комнатёнке, на одной из стен, в неглубокой нише, обнаружилось «хоумвидео», да такое, которого, поди, больше нет ни у кого. Из-за тех живых картинок, появлявшихся с наступлением темноты, он, будучи ещё ребёнком, чуть разумом не помутился.

Лишь только засыпали родители, школьник Валера, он же будущий «Дуремар», он же будущий «Мичурин», крался на цыпочках к тому углублению, залепленному выцветшими моющимися обоями, похожими скорее на столовую клеёнку, и ждал. Иногда приходилось подолгу стоять и, не дождавшись картинок, ложиться спать.

А иногда вдруг сразу везло: ни с того, ни сего, таинственная ниша заволакивалась дымчатой поблёскивающей пеленой. Потом вылезали тусклые блики, много-много бликов, а не один. То были чьи-то лица. Поначалу. Затем незнакомые ему люди начинали ходить и бегать по «экрану», уже в полный рост и… разговаривать. Правда, слишком тихо, мало что удавалось понять. Но речь была старинная! Это факт. Город в тех мелькающих картинках был похож на Питер. Мелькали и события деревенской жизни: какие-то девки, с лентами в косах, трясли монистами, как цыганки, и неприлично хихикали, а возрастные мужики и бабы пахали в поле от зари до зари, а какой-то одноногий отставной казак учил свою дочь стрелять из старинного трофейного оружия. Звуки иногда вполне разборчивые были. Может, оно и хорошо, что не очень громкие, а то будили бы родителей.

Раскладушка Валеры стояла у окна и была отгорожена от дивана родителей ширмочкой. Отцу с матерью, конечно же, мечталось, что вскоре они раскрутятся и переедут в большую квартиру, но не судьба была тому случиться. Так и оставались они в той комнатёнке, все втроём, очень долго, целых несколько лет.

Вскоре раскладушку пришлось менять на крепкую кровать. На ней-то и свершилось возмужание блондинистого сына невезучих родителей.

Обстановка в комнате менялась, менялись и соседи, а картинки мелькали по ночам одни и те же. Более всего запомнилось чьё-то румяное «графское» лицо, обрамлённое белыми буклями парика — как у придворного из сказки, но жутко молодое. Царицын паж? Любовник?! Из всего этого суматошного хоровода понять что-либо было ужасно трудно, поэтому Валера не особенно и напрягался, чтобы понять.

И позднее, в юности, глядя на те картинки, студент Болотников никакой системы не искал. Думал, домовые резвятся — притягивают из плохо прикрытого занавесками единственного окна фонарные блики. А что и своё румяное студенческое лицо иногда там видел, похожее на «графское», так это… старые обои, клеёнчато-зеркальные, давали отражение, его собственное, но в сказочно-старинном духе, Опять же, по команде домовых…

В этот раз, просматривая «хоумвидео», Валера уделял внимание исключительно трагическим ситуациям, где была высока вероятность убийства. И таки насчитал несколько убийств, совершённым румяным «графом». Точна ли цифра? Честно говоря, подробно копаться во всём это видеоматериале большого желания не было. Однако истину добыть хотелось. Очень. Чтобы докопаться до неё, необходимо было всё пересмотреть, и не по одному разу.

— Может, придётся несколько ночей подряд дежурить, — вслух пробормотал Валера, однако реагировать на это бормотание было некому. Равно как и подсказывать, что делать дальше.

Встав с дивана, Валера подошёл к нише. Вдруг он заметил на стене розетку от радиоточки, оставшуюся ещё с советийских времён. Радио давно не было, а розетка вот осталась. Надев очки, Болотников узрел по периметру чёрного круга цифры. Их было мало, всего четыре. А рядом с розеткой, всё на тех же обоях, кто-то нарисовал красную точку. Большую! Гадалка намекала на начало девятнадцатого века. Повращать, что ли, розетку? Повращал. Наставил на красное пятнышко цифры по очереди: «1», «8», «3» и «0». Медленно повращал, задерживая каждую цифру у таинственной точки секунд на пять. Затем, снова поддавшись интуиции, прижал розетку. Придавил к стене. Поплыли видеокадры, на которые он раньше особого внимания не обращал. Блондинистый полуграф-полукрестьянин, судя по всему, соревновался с сельской девушкой в стрельбе. На зелёном лугу. Пейзаж был до боли знакомый: болота-болота, луга-луга, леса-леса… Воронежская область? Тогда ещё «губерния»…

Среди мелькавших персонажей была и очень красивая брюнетка… Знакомое лицо… Люся? Была там ещё и блондинка, тоже красивая. Лицо её тоже казалось знакомым… Ляля?! Ну, и компашка подобралась! Знал бы он тогда, ещё будучи студентом, про такие фокусы розетки, ещё раньше покрутил бы её…

Действительно, понадобилось несколько ночей, чтобы разобраться, что к чему, где там хвост, а где голова. Девушку, похожую на Люсю, звали Авдотьей, то есть Дуней. Вторую кралю, блондинистую, звали Анной. Была та Анна не крестьянкой, а скорее, княжной. Или принцессой, судя по одёжкам и манерам, да и жила она в городе, в отличие от Авдотьи. Сельская девушка, которая. Судя по всему, учила стрелять «графа» тоже сильно на кого-то смахивала. Аринка?! Стоило, очень стоило просмотреть все те картинки ещё раз, не отвлекаясь на телефонные звонки и на соседский стук в дверь. Глубокая ночь — самое то для просмотра. На всё про всё ушла целая неделя. Благо на работе в Антверпене никто не ждал — сам себе давно начальником сделался.

Крутить розетку — не мешки ворочать, а всё ж мозоль на пальце обозначился. И если бы только на пальце! Казалось, что и мозг, и глаза всё в мозолях — от многократного глазения. И от слушания про одно и тоже. Временами и запахи мерещились. И вкусовые ощущения. И вообще казалось, что душой и телом он весь там. Вжился в образ, и даже не в один, а сразу в несколько… Словом, выбыл из реальности.