Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

Ой, лучше бы уж там, в деревне, Пётр Сергеевич не заигрывал с ней вовсе, лучше бы ей девой оставаться. Подольше. Как можно дольше. Может, всё в жизни обернулось бы иначе. Может, стала бы она дворцовой дамой и без этих фокусов. А теперь…

Теперь, что бы ни делал капитан, что бы ни говорил, Фросенька должна была быть счастлива. Или притворяться счастливой. А притворяться-то и не особенно пришлось. Счастьем, истинным счастьем были для неискушённой казачки ежедневные соития с капитаном. Она безоговорочно выполняла все его пожелания, а те с каждым днём становились всё мудрёнее и мудрёнее. Скоро французские журналы с их развратными картинками стали казаться Фросеньке детскими книжками.

Оставаясь наедине с собой, девушка разглядывала в большом зеркале тело и лицо. До чего же прекрасными становились они после актов любви! Она теперь мечтала о главном — обвенчаться с любимым. Тем более что жили они в большой квартире, на много-много комнат. Правда, и гостей в той квартире хватало. И далеко не все они были ветеранами, скорей наоборот. Среди них было много молодых людей, которые приходили с подругами, тут же запирались в комнатах, подолгу там оставались. Иногда чужие тятеньки приходили с дочками. А иногда и маменьки с сыновьями. И ни разу не было, что маменька дочку привела или отец сына.

Вскоре появились подозрения, что то были не родственники. Однако спрашивать о чём-то Фросенька не решалась. Боялась расстраивать капитана. А когда один из уважаемых гостей, бросив подругу, погнался за ней по коридору, просто убежала, спряталась — и всё.

Хоть и не имеет походная жизнь отношения к продажной любви, на войне ведь все любят бесплатно, однако примета и на этот случай у Фросеньки имелась: ежели чего не понимаешь до конца — помалкивай.

Если благодетель знал, что его гости друг другу продавались — одно дело. Не знал — тогда совсем обратное, тут можно было и малехо понаушничать. Но гордая казацкая душа была выше этого.

Юная казачка совсем уж было замуж собралась за героя, характером похожего на её отца, но у того были другие планы.

— Слишком молода ты для меня! — объявил ей благодетель через месяц после первой медовой ночи, во время совместного ужина. — Да и работа моя не даст много времени на семью. Детишки пойдут, пелёнки… Ответственности на мне много, пойми.

Набив до отказа трубку и хорошенько раскурив её, начальник ветеранов Петербурга стал в красочных деталях описывать свою работу.

— И ты бы шла на работу, ась? — сказал он в завершение беседы.

Фросенька призадумалась.

— Я бы могла вам помогать… в вашей работе…

— Каким образом? — хихикнул капитан. Впрочем, тут же осёкся, и сам призадумался.

— Есть для тебя местечко! Будешь довольна! Назначу тебя сестрой милосердия. Как твоя матушка будешь работать, согласна?

Фросенька вспыхнула от восторга, но тут же вспомнила, что ничего не умеет делать. Разве что только стрелять да коров с козами пасти.

— Дурочка ты моя, — погладил её по спине новый начальник. — Я выделю тебе покой для приёмов. Отдельный! Будешь лечить ветеранов духовно, а не физически… Кое-кто из них одинок, слаб здоровьем, требует внимания большого, обхождения особого…

— И какие же слова мне надо будет подбирать, чтобы, часом, не обидеть старичков?

— Ласковые! — радостно воскликнул благодетель страждущих. — Самые что ни на есть приятные! Ты девка умная, справишься, не горюй…

Капитан ещё долго сетовал на свою забывчивость. Как он мог запамятовать о тех, кому возраст и контузии не позволяет даже двигаться самостоятельно.

— Их к тебе привозить будут, а ты с ними беседуй…

— А они будут в мундирах? В погонах? В орденах?

Тут благодетель даже смутился. Но скоро пришёл в себя.

— Конечно в погонах, милая! И во всех орденах, если хочешь. Ветеранам только дай похвастаться медалями да прочими наградами…

— Не говорите так, мне их жалко…

— А если жалко, тем более не должна отказываться!

— Я и не отказываюсь, просто не люблю, когда о ветеранах говорят, будто они кровь свою весело проливали, а теперь их хлебом не корми — дай похвастаться…

Руководитель всех убогих сделал паузу. Затем елейно произнёс.

— Ты, я вижу, любишь всех военных, лю-ю-юбишь, да?

— Как же мне их не любить, сказала Фросенька, — коли не только тятенька, но и матушка моя, оба родителя были военными…

Капитан улыбнулся, но как-то невесело.

— Ты ведь уже знаешь, что любовь бывает разной…

— Знаю! — выкрикнулая Фросенька, не боясь разбудить гостей, давно храпевших за стенкой.

Начальник ветеранов традиционно «сделал пальчиком», мол, тсссс.

— Всю ширь её тебе лишь предстоит узнать. Ты ведь так молода… Готова ли ты к разной любви?

— Если будет настоящая любовь — готова.

Капитан, слегка помедлив, выдал заключительную фразу:

— Ну, а для того, чтобы выведать получше…

— Кто чем дышит?

— Да… Нужно много-много, долго-долго побеседовать. Начнём с бесед, согласна?

Как было Фросеньке не согласиться. Она всегда мечтала о большой любви.

Прежде чем знакомить Фросеньку с ветеранами и вручать ей благородную миссию исцеления раненых душ, капитан предложил ей потренироваться на более молодых и не так сильно потрёпанных жизнью военных.

— Они ещё не озлоблены, тебе с ними будет легче…

Благодетель стал приводить офицеров. Для приёмов выделил Фросеньке комнату, как обещал. То был не кабинет, скорее спальня, но стол там имелся, и не один.

Имелось в спальне-кабинете и зеркало. Фросенька, увидев его, ахнула: точь-в-точь такое же висело у неё дома, в избе, над сундуком с приданым. Жаль, что приданое, которое она так старательно шила, вовсе ей не пригодилось, так и осталось в деревне. Она ведь думала, что едет наниматься фрейлиной во дворец, и не захватила с собой почти никаких вещей. Кое-что купил ей капитан, добрая душа. Ну, да ладно, теперь она при работе, скоро сможет долг отдать.

Офицерам Фросенька очень нравилась, все они, как один, хотели с ней роман завести. Хоть в очередь их выстраивай! Но Фросенька пока ограничивалась беседами. Многие из офицеров никогда не были за границей и громко удивлялись: мол, такая молоденькая барышня, а уже успела повидать больше, чем иной бывалый генерал.

За беседы Фросеньке платили, но не слишком. Капитан этих денег не брал:

— Это тебе на ленты, — говаривал он.

Днём Фросенька работала, а ночью рассказывала капитану о своих успехах: кого словесно утешила, а кому дала понять, что он ей в папеньки годится.

— Не надо бы так резко! — смеялся благодетель. — Вдруг этот папенька имеет связи при дворе, похлеще моих. Мои, как видишь, недостаточными оказались.

После этих и подобных слов юная казачка бросалась любимому на грудь, объясняла, что никто кроме него ей не нужен. А любимый предлагал не сентиментальничать, а присматривать себе партию из числа местных офицеров-богачей, уверял, что среди них есть и будущие верные мужья, не чета ему, старому повесе.

Фросенька решила быть послушной. Начала с того, что иногда, в конце душеспасительной беседы, позволяла себя тискать и целовать. Иногда и большее позволяла, за что, естественно, получала больший гонорар, куда как больший!

Всё это девушку не очень веселило, она по-прежнему любила капитана.

Прошёл ещё целый месяц, прежде чем Фросенька поняла, что не очень-то нужна благодетелю.

— Я вам надоела? — спросила она как-то ночью.

Предводитель ветеранов будто ждал этого вопроса.

— Видишь ли, родная, — сказал он грустно, — есть обстоятельство, не позволяющее мне чувствовать себя полностью свободным…

— Вы женаты?! — ужаснулась девушка.

Капитан тяжело вздохнул.

— Женат. Платонически. Но навсегда…

— И в церкви венчаны?

— О, нет! Супруга прогрессивных взглядов, в храм не ходит…

— А где она сейчас?

— В деревне. Здоровье ей не позволяет подолгу жить в столице. Приезжает лишь тогда, когда мне срочно нужно выехать… по делам…

— По делам ветеранов?

— Да-с…

— И когда она снова приедет?

— Буквально на днях. Я же отправлюсь снова к вам, в Воронежские земли.

— Я её увижу?

— Очень скоро!

Фросенька не знала мадам Бузинову, которую, вкупе с её мужем, стариком Бузиновым, капитан ухитрился перетащил в столицу ещё раньше, чем её саму. Предварительно заставив продать имение.

Старик Бузинов не выдержал дальней дороги и тряски в повозках, скончался, не доехав до Петербурга нескольких вёрст. Пришлось серьёзно подумать о судьбе вдовы — предложить ей место заместительницы.

Вдовы, в отличие от романтических девиц, существа практичные, им не нужно долго объяснять, что такое дом свиданий. Они и сами весьма охотно бегают на свидания. Зачастую. А уж если им за это денег дать…

Мадам Бузинова быстро согласилась замещать служивого в его большой квартире в качестве «мадам».

— Познакомься с нашей общей мамой, — ласково сказал Фросеньке благодетель.

Девушка исполнила книксен, улыбнулась. Интересно, знала ли мадам об их с капитаном отношениях?

Казачке было не только любопытно. Она боялась, что кто-то скажет супруге капитана о её роли в жизни владельца квартиры.

Но потом все страхи исчезли. Не сразу, конечно, а после того, как мадам стала позволять себе вольности. Её отношения с некоторыми гостями были отнюдь не платоническими. Более того, она сама активно провоцировала связи. И даже не думала делать из этого тайну! А когда Фросенька отвела её в свой кабинет и с заговорщическим видом пообещала, что никому не скажет, Бузинова расхохоталась ей в лицо.

— С чего ты вдруг решила, что капитан будет меня ревновать?

Постепенно, в ходе дружеской беседы, выяснилось, что новая мадам Заступникову, или как его бишь там, вовсе не жена, а безутешная вдова очень хорошего человека, котрый умер из-за её шашней с означенным проходимцем.

Бузинова расплакалась и шёпотом произнесла:

— Я его боюсь! Он хитростью выманил у нас имение. Сказал, что даст денег на покупку лавки, а когда супруг мой умер, притворился, что вложил их в наше общее дело, то бишь в этот вертеп, где я якобы буду его заместительшей. Сводней! Плакали мои денежки, лучше б я осталась жить в деревне…

Выяснилось также, что для околпачивания супруги покойного Бузинова был применён изящный план. Для начала ей и капитану было предложено составить договор. Предложил им сие хитроумный друг капитана, ещё более умный, чем сам капитан.

Что такое договор Фросенька худо-бедно знала, так как в детстве кочевала из одной европейской гостиницы в другую. А когда не оставалось мест в гостиницах, им с отцом предлагали жить в квартирах. Вот тогда-то и подписывались договоры.

Но тут юная казачка с удивлением узнала, что договор договору рознь. Согласно той бумаге, которую пришлось подписывать вдове, доход от общего с капитаном дела должен был делиться поровну. Так она сразу поняла, она ведь не дремучая казачка.

Однако, были некоторые тонкости, вернее, хитрости. В том же документе утверждалось, что капитан ни в коей мере не должен получать сколько-нибудь больше, чем Бузинова.

Позднее оказалось, что «ни копейки больше» означало банальную делёжку мизерного остатка, который полагался им обоим после того, как кто-то третий, а именно контора по сбору податей, обдерёт их как липку.

— Попались мы с тобой, родная, — долго воздыхал капитан после той сделки. — Что поделаешь, с государством шутки плохи, особливо с нашим государством…

После каждой такой фразы начальник делал заговорщическое лицо и добавлял, уже шёпотом:

— А если кто пронюхает, что мы возмущены, так и в тюрьму недолго угодить…

— В тюрьму?! — ахала Бузинова.

— Ну да, в тюрьму-с! Дело наше незаконное, полулегальное, а как на начальственный глаз, так и вовсе нелегальное… — сокрушался благодетель.

Вот так и влипла солидная мадам, умишком оказалась под стать Фросеньке.

— Не хуже тебя, девонька, я влипла! — сторожким шепотком говаривала она после.

Если честно, мадам была ничем не хуже Фросеньки. Да и любой другой малявочки не хуже! У малявок молодость и свежесть. А у неё опыт. Опыт поглавнее будет, думала Бузинова. И была почти права. В свои неполных сорок лет. Минули всего лишь сорок дней со дня кончины благоверного, а на лицо своё она уже смотреть не могла. Вот, что значит перестать быть любимой! А тут ещё эта малолетняя шлюха, из-за которой, вполне возможно, капитан не уделяет ей достаточного внимания… Надо обработать его! По-женски. У зрелой женщины всяко больше шарма. Да и хитрости поболее, что ни говори.