Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

К Смольному подъехали, как и ожидалось, ночью. Ворота отворил почти трезвый привратник. Трезвость в таком месте дело не лишнее, но ближе к ночи немножко полагается, ну, раз погода в городе традиционно питьевая. Хорошо, что то был не Архип. Хоть и изменил граф внешность до полной неузнаваемости, но всё же…

Из здания вышла дежурная дама. Вид у неё был заспанный и невероятно строгий, однако Пётр Сергеевич знал подход: мигом вынул ассигнацию.

— Прежде денег не мешало бы… документы показать… — широко зевнула дама.

Предъявил он ей документы, свои и «сестрицыны», которые были в полнейшем порядке, а затем, со скорбью в голосе, выдал много раз отрепетированную фразу:

— Знаете ли, у нас в роду наследственная болезнь имеется, впервые проявляется в восемнадцать лет, а моей сестре сейчас семнадцать с половиною. Я выписал докторов из Швейцарии, снял два номера в гостинице…

Все эти тирады были не нужны. Сонная Анна появилась через три минуты. Увидев яркого блондина, в ярком же камзоле, проснулась окончательно: брат?! У неё есть брат?! Но в объятия пошла, как вежливая девушка. Тут-то и сообщил ей граф, шёпотом, на ушко, что он от Юрия Петровича. От жениха.

— Кем вы ему будете? — спросила барышня.

— Я его давнишний друг, с молодых ногтей, сызмальства, с самого детства!

— Последняя записка была от вас?

— Так точно-с! — ответил граф. — А остальные свитки, предыдущие — все как есть от него-с… Получали-с?

Фея радостно закивала.

— Когда я с ним увижусь?

— Не далее как завтра вечером, в Петергофе.

— А что ему мешало приехать самому… сюда… ко мне?

— Вы ведь знаете, что у государя-батюшки встреча с братом — по случаю панихиды. Ваш Юрий Петрович при этой встрече обещал присутствовать, по-родственному, он ведь родственник Романовым…

— Неужели?!

Как приятно нищему болотнянину дурачить избалованную фрейлинами болотнянку! Словом, отчалили…

Когда подъехали к зданию на Гороховой, Пётр Сергеевич покинул боичку, велев кучеру быть на том месте ровно в шесть утра у подъезда.

— Пошто так рано, барин?

— А ты разве не помнишь, тетеря, как мы ехали сюда? По ранней-то дорожке спокойней будет. Ну, как снова кто-нибудь главный путь запрудит? Вдруг ещё какие-нибудь родственники у государя объявятся, вспомнят, что у них есть кузен или дядька, работающий царём?

Кучер в восторг не пришёл, но кивнуть — кивнул. И поехал искать постоялый двор. Спать оставалось всего ничего…

Дом по Гороховой, 10, впоследствии ставший известным как «дом усатой графини» или «дом пиковой дамы», был совершенно не нужен графу — подле него он лишь бричку остановил.

Дождавшись момента, когда кучер, хлестнув усталую кобылу, свернул за угол, он схватил Анну за локоток и потащил через многочисленные подворотни на соседнюю улицу.

— К чему такая спешка? — спросила девушка, сильно запыхавшись.

— Потом всё объясню, — ответил граф, запыхавшийся не менее, но не от бега, а от опасений. Он опасался, что кто-нибудь, мучимый бессонницей и бдящий в ту пору у окна, а было около двух пополуночи, мог заметить их и запомнить.

— Нельзя ли было высадиться ближе к тому месту, где мы…

— Тс-с-с!.. — прервал спутницу Пётр Сергеевич. — Мы здесь инкогнито. Если кто-нибудь узнает, что невеста самого Юрия Петровича…

Тут граф, перейдя на тишайший шёпот, объяснил, почему приличным барышням, княжеским невестам не пристало ходить ночью по незнакомым подворотням. В конце добавил:

— Мы переночуем у жены моего друга, который сейчас находится в Москве по весьма важному государственному поручению…

Барышня притихла. Казалось, она поверила и в эту ложь. По крайней мере, более вопросов не задавала.

Выйдя на Малую Морскую, «родственнички» совершили легкую пробежку к дому номер девять и сразу же вошли в подъезд. Тот трёхэтажный особняк некогда принадлежал московской знати. Затем был продан за долги в казну, и далее много-много раз перепродан и перестроен. Наконец, после смены очередного владельца, сделался доходным домом, причём, неофициальным. Официально, по бумагам, в том особняке должны были располагаться конторы и служебные апартаменты представителей местных национальных общин, наиболее крупной и влиятельной из которых слыла немецкая.

Первые два этажа служебностью не отличались, а отличались роскошными дверьми из деревянного массива — с богатой инкрустацией и вензельными табличками. Между мраморными лестничными пролётами стояли мраморные же скамейки, сзади которых, в весьма живописных нишах, помещались напольные вазы с искусственными цветами. Некогда цветы в тех вазах были натуральными, и меняли их чуть не каждый день.

Последний этаж, третий, выглядел скромнее, да и постояльцы там менялись чаще, в связи с чем многие решили, что там отдаются служению, и именно конторскому.

Пётр Сергеевич и измученная фея добрались до верха и остановились. Оглядеться и слегка перевести дух. За указанной в адресе дверью слышалась игра на пианино. Граф давно подозревал, что убогая контора на Садовой, где капитан исдох, была лишь для отвода глаз. Основное лежбище располагалось здесь, в секретном вертепе, где наложницы менялись не реже двух раз в месяц. Последняя, Аглая, невероятная красотка и хитрюга, сумела задержаться там подольше.

«Знает она или нет, что хозяин умер?» — несколько раз успел подумать граф, прежде чем музыка за дверью прекратилась.

На стук вышла Аглая, вся в чёрном. «Знает!» — успокоился Пётр Сергеевич.

Кружевная траурная шаль исключительно шла молодой хозяюшке вертепа, несказанно украшая её миленькое, почти юное, но в то же время серьёзное личико. «Хороша!» — сделал спонтанный вывод граф, в очередной раз поймав себя на мысли, что сравнивает чью-то кралю со своей ненаглядной Авдотьей. Мысль ту он с брезгливостью отверг.

— Нам бы… комнату! — бойко сказал он, с нежностью обняв Анну за плечи.

Несколько секунд ветреница в трауре молчала, изучая их пронзительными, но чертовски обаятельными, большими тёмно-изумрудными глазами. Затем вальяжно произнесла:

— Конечно-конечно! Я же вижу, как мадмуазель устала! Она хочет хорошенько выспаться, чтобы утром выглядеть неотразимо, да?

Схватив Анну за руку, она потащила её по длинному, почти не освещённому коридору, вдоль стен которого мерцали хорошо отполированные ручки совсем недавно выкрашенных дверей.

Пётр Сергеевич шёл следом в полной уверенности, что хозяйке тихой любовной заводи не терпится избавиться от соперницы и поскорее заключить его в свои объятия.

Дошли до маленькой, более скромной, чем все остальные, двери, находившейся в тупике. За той дверью обнаружилась крошечная спальня с одной-единственной небольшой кроватью, тумбой, ореховым комодом и бронзовым умывальником в углу. Судя по несмятым кружевам, запахам лаванды, руты и ещё чего-то непонятного, едва уловимого, то был типичный девичий будуар, принимавший гостей крайне редко.

— Располагайтесь, барышня! — скомандовала Аглая.

Фея-ангел, высвободившись из объятий Петра Сергеевича, послушно вошла в комнату.

— Ночная ваза под кроватью, она вам пригодится на тот случай, если я вас запру! — безапелляционно и слегка кокетливо произнесла хозяйка, зачем-то подмигнув Петру Сергеевичу.

— Запрёте?!

— А как же, яхонтовая моя, а как же! Тут, в этом большом гостеприимном доме, встречаются такие посетители… Здесь бывает немало желающих покуситься на юную и непорочную леди. Вы ведь всё ещё непорочны?

От таких вопросов неиспорченные девицы обычно краснеют, поджимают губки и опускают глазки, не зная, что ответить. Точно так же поступила и Анна. Хозяйка вертепа зашлась от восторга:

— Я так и думала! Ложитесь тут — и вас никто не тронет! Будете в полной безопасности!

Перехватив недоумённый взгляд Петра Сергеевича, дамочка скороговоркой пояснила:

— У меня нынче ночью двое гостей — по случаю траура. Вы ведь ещё не в курсе, что умер мой друг и главный благодетель?

— Слыхал. Весьма сожалею и сочувствую, — смиренно сказал граф, вынув из кармана носовой платок.

— Ну и мужчины нынче пошли, чуть что — сразу в слёзы! — развеселилась Аглая.

— Думаете, ваши гости могут меня выкрасть? — решила, всё же, уточнить свою судьбу Анна. Её пугала перспектива быть запертой на ключ в одной из комнат совершенно чуждого ей дома, где во время траура играют на музыкальных инструментах и хохочут, прикрывая рот траурной шалью.

— А кого же им красть, как не вас, моя золотенькая? Я для такого дела уже не подхожу, стара, скоро двадцать пять стукнет!

Она, как и обещала, заперла фею-ангела в кружевном ароматическом будуаре. Затем сунула ключ в недра корсета и повела Петра Сергеевича в соседние апартаменты.

В модно обставленной, но неважно прибранной гостиной разило сигарным дымом, дорогим спиртным, мариноваными огурцами и прочими атрибутами долго продолжавшегося банкета.

Посреди комнаты стоял рояль, а подле него — круглый столик, на мятой скатерти которого были набросаны окурки и огрызки. В дальнем углу, на софе, неприлично раскорячившись, сидел молодой всклокоченный финн с расстегнутой ширинкой. Или то был эстонец, одним словом, «пьяное чухно». Рядом с ним восседал огромный рыжий веснусчатый немец, лет сорока с гаком, тоже с незастёгнутой прорехой.

Лица обоих гостей были хмельными и чересчур уж веселыми, как для траура. Без каких-либо признаков интереса к вошедшей парочке.

— Шнапс! — только и смог вымолвить немец, узрев Аглаю и незнакомца.

— Сейчас! — в тон ему ответила хозяйка и, снова подмигнув Петру Сергеевичу, бросилась к буфету.

— Может быть, я сам найду какое-нибудь место, лягу где-нибудь… в чулане? — спросил граф.

— В чулане?! Побойтесь Бога! Кто же устраивает гостей в чулане? — лопотала дамочка, тщетно пытаясь острым ножом, смахивавшим на кавказский кинжал, откупорить бутылку водки. — Кстати, познакомьтесь: это постоянный представитель консульства Германии в Петербурге, барон фон Штрелиц. У нас с ним чисто платонические отношения! А это — его близкий друг и советник по всем местным вопросам, Пекка Хуттунен…

Граф брезгливо поморщился.

— Мне всё равно где спать, лишь бы отдохнуть, хоть пару часиков. Завтра в полшестого, то бишь через три часа, нам снова уезжать…

— Уезжать?! — вздрогнула и неожиданно посерьёзнела Аглая.

— Да, к сожалению, завтра утром я вынужден буду покинуть это гостеприимное жилище…

Хозяйка вертепа выронила нож.

— Погодите-погодите, ведь мы ещё не побеседовали! — истерично взвыла она.

— А есть о чём? — поинтересовался граф.

— Конечно! Нам непременно надо переговорить…

Посерьёзневшая было дамочка, снова сделала бесшабашную мину и громко расхохоталась. Она тоже была изрядно пьяна. Пётр Сергеевич на всякий случай сделал вид, что ему интересно и что он с удовольствием примет участие в беседе.

Финский гость, тем временем, взял откупоренную бутылку и, игнорируя чистые рюмки, стал надираться прямо из горла. Затем он предложил бутылку консульскому представителю. Затем оба иностранных представителя обнялись, рухнули на пол и через секунды две дружно захрапели.

— Вот и отлично! — сказала дамочка. — Теперь никто не помешает нам отдаться деловой беседе…

«Какие у неё со мной могут быть дела?!» — внутренне взмолился граф, но смятения не выказал. Аглая вывела его в коридор, но вместо того, чтобы осыпать лобзаниями, а граф был уверен, что именно с того и начнётся их разговор, потащила его за руку на кухню, где уже вовсю кипел самовар.

— Прислуга ночью не работает, и мне приходится хлопотать самой, — молвила хозяйка салона, предлагая гостю табурет и сигару. — Так значит… Вы оставляете девицу мне, а сами… Куда путь держите, если не секрет?

В очаровательном голосе Аглаи звучал металл.

— П-п-позвольте… Эту благородную девицу я должен оставить вам?! Для каких целей?!

— Ах, да! Вы ведь не в курсе, что мы с покойным капитаном, незадолго до его трагической кончины, обвенчались, и он составил завещание, по которому вся его собственность и все его дела перешли ко мне… Надеюсь, вы не думаете, что именно я убрала его?

— Н-н-нет… Вовсе не думаю… Как можно-с?!

— А ведь курсируют такие слухи! Не верьте никому! Я его любила! Да!.. Любила!

Такого сильного удара граф давно не получал, с самого момента разорения его родителей. Однако разговор нуждался в продолжении… В спокойном и непринуждённом.

— Помилуйте, зачем вам благородная девица? Ищите утешения в мужчинах, это так естественно!