Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

— Юрка, что тебе чехи подарили?

— Да вот…

Юра раскрыл перед носом Лариски пакет, а там — два вымпела с пивзавода «Будвар» и несколько значков.

— Это потому, что ты зачуханый. Мне бы не посмели!

И умчалась. Старая стрекоза любила подхохмить…

Работала Лариска исключительно с чехами и редко-редко с поляками. Ей до чёртиков надоели братья из соцстран. Вскоре ей предстояло вместе с мужем Лёнечкой, сыном и беременной невесткой линять в Америку, где её должны были приставить к плите и памперсам. А шпильки принудили бы снять навсегда. В своей семье Лариска числилась крепостной, то бишь лицом подневольным.

Юра, в отличие от Лариски, чехам не дерзил, за что однажды был отмечен комплиментом: «Панэ Йиржи, спасибо, что вы с нами! Та пани поставила бы нас по ротам!» Кого они имели в виду, не трудно догадаться — Ларискина группа сидела рядом, буквально впритык, но убоище на шпильках сделало вид, что ничего не слышит. А может, и впрямь с ушами плохо…

Богатые чехи валом валили в Союз по профсоюзным и непрофсоюзным путёвкам, так что гостиницы от них буквально трещали. Чешских переводчиков не хватало, вот и пошли в ход студенты-внештатники и даже старшеклассники, а вместе с ними и Юра, отлично знавший чешский язык с детства.

Возвращаясь в Питер из неоконченного вояжа, Юра не подозревал, что рабочий опыт и умение зарабатывать на жизнь пригодятся ему очень скоро, и что кладбищенская тема, над которой они с Лялей хохотали в поезде, неожиданно приблизится, станет осязаемой. Перед самым его отъездом мама почувствовала себя плохо, прилегла даже. Юра хотел было всё бросить и остаться дома, но Маринка накинулась на него, словно коршун:

— А я на что?! Поезжай, проветрись, заодно и подарочков нам привезёшь!

Маринка любила подарочки. Кто ж их не любит.

Выйдя из вагона, Юра подал Ляле руку и стащил её чемоданчик на перрон. С удовольствием вдохнул питерский воздух. Приятно, чёрт возьми, возвращаться в Город, где прожил всю сознательную юность и часть детства! Однако шевелить ноздрями долго не пришлось — бабушка подогнала такси почти к платформам, так как накрапывал дождь. По причине того же дождя она напялила на голову полиэтиленовый пакет. Получилось что-то вроде треуголки Наполеона.

— Чего ж не позвонили-то?

Да, действительно, чего было не позвонить? Хорошо, хоть куроводихи сориентировались. Бабушка схватила Лялин чемодан и, не обращая внимания на стоны Юры, хотевшего помочь, рванула к стоянке такси.

— Поедешь сначала к нам, — прозвучал приказ Наполеона в полиэтиленовом шапо.

Ляля хитро улыбнулась, будто всё это подстроила она. Юра сначала так и подумал, но бабушка развеяла его подозрения, сказав, что впопыхах забыла доверенность в школу отнести. При этом она крепко обняла его, несколько раз поцеловала и попросила сохранять спокойствие.

— Ты… это… только не нервничай…

Потом ещё чуток потискала. Будто он психбольной или нытик.

— Ты… это… только не нервничай… — снова сказала бабушка, уже за чаем. Ей внезапно захотелось объяснить своё суперактивное поведение. И на то имелась веская причина. Маму Юры свезли в больницу по «скорой», сразу после его отъезда, и больше её никто не видел. Имеется в виду, живой. Выходит, хорошо, что на границе их с Лялей задержали, а то бы пришлось возвращаться уже из Берлина. Или из Праги. Так и на похороны можно было опоздать.

Юра слышал, что любящие супруги долго друг без друга не живут, умирают с незначительным отрывом. Значит, мама, всё-таки, по-настоящему любила пожилого отчима. Ведь после смерти родного отца Юры к тому моменту прошло много лет…

Ляля с бабушкой тогда очень помогли. Если бы не эти два шустрых ангела, что бы он делал — подумать страшно.

Маринка на похоронах отсутствовала. Её сельская родня вымирала большими пачками, и она как заводная моталась на загородные похороны. С Харитоныча толку было ещё меньше, он ушёл в запой недели на две, в связи с чем харитонью подъезд не нюхал целых полторы декады.

После маминой смерти Юра резко повзрослел, а значит пропасть между ним и Лялей увеличилась. Ляля продолжала учиться в школе, а он, поступив на заочное отделение филфака, сразу принялся пахать как очумелый: во-первых, чтобы забыться, а во-вторых, деньги были нужны. От армии долго отмазываться не пришлось — у него в детстве была астма.

Когда пришли лихие девяностые, Юре было слегка за двадцать, а Ляле… Та превратилась в очаровательную барышню, довольно взросло выглядевшую. Она вдруг, по непонятной причине, стала дичиться Юры, ну, прямо как манерная смолянка! То ли действительно профессорских кровей оказалась, то ли ещё что… Бабушка, конечно, удивлялась больше всех.

А тут и Сигнал к отбытию подоспел — Юра его сразу вычислил. И сразу же повиновался.

Как уже неоднократно говорилось, Юра вывел свою хитрую теорию не сразу. Все наблюдения так и остались бы наблюдениями, если бы не СМИ да не один знакомый водила. СМИ дали Юре долгожданный Сигнал, а коренной водитель Женя — последнего пинка. И от наблюдений пришлось перейти к решительным действиям. Однако лучше по порядку.

Юра не привык предпринимать что-либо серьёзное, опираясь лишь на домыслы и догадки. Ему, несмотря ни на что, ужасно не хотелось покидать Город. Тогда-то за него и взялись наши СМИ!

Радио слушают многие, но каждый слышит лишь своё. Впервые Юра Лялин услышал радиотрёп, официально подтверждающий его догадки, в павильончике на Проспекте Ветеранов. Он зашёл в тот судьбоносный павильончик, чтобы купить фруктов, ну, и выпить-закусить, так как собирался в гости к одному приятелю. Молоденькая продавщица, стоя у прилавка, слушала транзистор. Пел Юрий Антонов. После вздохов рыжего на тему «двадцать лет спустя», музыка внезапно прекратилась, пошли городские новости… Будто в той радиостудии кто-то специально сидел и ждал, когда же Юра войдёт в павильончик. Бодрая диск-жокейша брякнула два слова о погоде и тут же, безо всякого логического перехода, заявила: «Наш город особенный и принимает далеко не всех. Если вам тут неуютно — надо уезжать!» И снова врубился Антонов. Вспомнил «крышу дома» своего, будто издевался…

На тот отдельно взятый случай можно было бы и наплевать, подумаешь, какая-то задрыга-дискжокейша возомнила себя коренной! Ещё не известно, из какой деревни она сама прикатила. Злобный выпад в павильончике Юра оставил бы без внимания, но следующее предупреждение из уст массмедиа не заставило себя долго ждать.

У одной девицы с японо-курсов «Интуриста» брат Егор работал на телевидении, вёл компъютерную рубрику. Желая посмотреть на братика сестрички-джэпанистки, Юра включил телевизор в нужное время. В тот день, будто специально для него, программу изменили: на экране появились два солидных лектора общества «Знание», оба с ядовитым юморком, и стали перебрасываться малопонятными научными терминами. Как выяснилось позже — чисто для разминки. Буквально через пять минут тема резко поменялась. Ха! Эти двое, судя по тексту, были городскими «вышибалами».

— Наш город — что вытяжная труба! Одних — затягивает, других — выплёвывает! Интересное явление, вам не кажется, коллега?

Дальше началось открытое глумление, наглый беспредел, угрюмо-садистское унижение приезжих. «Спасибо, что напомнили, а то я уже забыл, где нахожусь!» — мысленно бесился Юра.

Перед женитьбой на москвичке, перед тем как «покинуть Питер навсегда», Юра ещё долго колебался. В смысле, массмедиа его уже предупредили — дважды! — но ему было этого мало. Он тупо ждал, когда дадут прощального пинка. Пинка дал коренной водитель Женя. А потом был вещий сон. А между Жениным пинком и вещим сном Юре в метро помяли рёбра. Так помяли, что он пару дней руку не мог поднять. Вот как всё было.

Утром Юра возил молодожёнов-итальянцев в Петергоф — стандартная четырёхчасовка, гуляние промеж фонтанов плюс дворец. Туда-обратно ехали на чёрном «мерсе». Пока голубки на заднем сидении целовались, коренной водитель Женя, то и дело бросая руль, усиленно махал руками, повествуя, какие они с отцом оба крутые и какие клёвые у них четыре тачки. Между делом сообщил, что данный чёрный «мерс» у них не самый основной — имеются машинки и покруче. Юру такой расклад устраивал, наболтавшись о местных красотах, он с удовольствием играл роль слушателя. Но на подъезде к городу Женя вдруг обиделся, чего это гид всё время молчит?! Пришлось для приличия рот открыть: брякнул о Москве, мол, переселяться буду.

— А чем тебе Питер не угодил?

— Да так…

— Нашёл в Москве хорошую работу?

— Пока даже не искал…

— Тогда что — любовь сумасшедшая, примерно, как у этих?

Женя махнул рукой назад, где притаились голубки. Те, намиловавшись, дрыхли.

— Да нет, девушка, конечно, неплохая, но я ещё не решил…

— Ну, ты даёшь! Покупать кота в мешке! Кстати, сколько тебе сейчас сунули?

— Двадцатку.

— А в офисе сколько дадут?

— Сорок.

— Шестьдесят баксов за полдня! Совсем сдурел! Учти, от добра добра не ищут. Ты уверен, что в Москве так же устроишься?

— Не уверен…

— Ну, вот! Ты меня всегда слушай!

Выйдя из машины у Гостиного двора, Юра поплёлся к метро. Хорошее настроение улетучилось, его снова мучили сомнения: и так уезжать не хотелось, а тут ещё Женька со своими доводами. Может, и вправду не дёргаться? Не успел он так подумать, как навалились странные события. Словно кто-то невидимый, разозлившись на Женю, решил вернуть мысли Юры в старое, «чемоданное» русло.

Было ровно четырнадцать ноль-ноль, до часа пик оставалась уйма времени, платформы пустовали. Юра впал в задумчивость и… перепутал направления, стал на ту платформу, где поезда на Петроградку! Понял ошибку, когда уже начал входить в вагон, хотел попятиться. Но сзади нахлынула толпа. Его буквально внесли туда, откуда срочно хотелось смыться.

Возмутившись, Юра стал работать локтями и ненароком пнул одного иностранца в пузо. Тот в долгу не остался, со всей дури прижал его к металлическому поручню. Иностранный джентльмен был без дамы, выпендриваться было не перед кем, и он толкался. Видно, подрабатывал внештатным «вышибалой».

Той самой ночью, после роковой экскурсии с итальянцами, Юре приснился вещий сон: будто стоит он на той же платформе, только один-одинёшенек. Вдруг его окружили прозрачные серые силуэты — видимо, бесы! — и стали толкать к краю платформы. Юра сильно сопротивлялся, даже молиться начал, поэтому у бесов ничего не вышло — ему удалось выпрямиться и отдышаться. Внезапно раздался шёпот: «Из города надо уезжать!»

Оглянувшись, Юра увидел летающего младенца, завёрнутого в белое одеяльце. Младенец жужжал как огромный шмель и то подлетал, то отлетал в сторону метра на два. Когда он в очередной раз приблизился, Юра заметил, что у него не детское личико, а старушечье, морщинистое, да к тому же ещё и в очках! Очки были тяжёлые, роговые, а вокруг них шевелились аккуратно выглаженные крахмальные оборочки…

Проснувшись и брезгливо отряхнувшись от кошмара, Юра вскочил, кинулся к комоду и стал выгребать белье, носки, галстуки. Потом метнулся к гардеробу, достал верхнюю одежду и рассовал по двум чемоданам. Мелочь засунул в рюкзачок.

Прощание с Городом было недолгим: несколько слов на кухне тёть-Марине, кивок Харитонычу и — гуд бай, Питер! Дневной поезд «Юность» отправлялся в Москву через час, так что надо было торопиться. Юра спешил в столицу с благородной целью — порадовать Изольду своим решением жениться. И завяз там надолго. И всё то время Лялю вспоминал…

В Москве Юре выпала честь блистать. Несколько раз даже по телевизору, рядом с актёрами, директорами музеев и ресторанов, а также с полпредом итальянской моды синьором Валентино. О чехах он постепенно забыл, его от чехов освободила перестройка. Не сразу, конечно, не в одночасье, некоторое время он работал параллельно и с ними, и с уже понаехавшими акулами капитализма.

Как только хлынули капиталисты и начались проблемы с гостиницами, было организовано вытряхивание оттуда братьев-социалистов. Как это делалось? Очень тонко, в духе мудрого советского правительства. Перво-наперво, взвинтили цены на таможне, удесятерили пошлины на дрели, утюги, электрозажигалки и на ходящих пластмассовых кукол. После этих и других мероприятий братья отвалились сами…

Юра тоже отвалился от Москвы. По собственному желанию. Вернулся в Питер — с самыми серьёзными намерениями.

По словам Лялиных подруг, от Дуремара давненько не было вестей. Но Юра отсутствовал в Питере ещё дольше, так что злиться на него у Ляли было гораздо больше поводов.