КАРИДАД БРАВО АДАМС


Трилогия «Дикое сердце»


КНИГА ВТОРАЯ «МОНИКА»


Перевод с испанского сделала Людмила Александровна Яхина


1.


– Ана, Ана! – нетерпеливо звала Айме: – Ана!

– Я здесь, сеньора Айме, уже пришла, бегом бежала…

– Бегом? Ты уже три часа выполняешь мое поручение. Похоже, ты бы еще задержалась.

– Ай, сеньора Айме, дело в том, что сеньор Ренато приказал мне кое-что, и я должна была это сделать.

– Ренато? Что приказал тебе Ренато?

– Чтобы я проводила сеньориту Монику в ее комнату и рассказала сеньоре Каталине, что сеньорита чувствует себя не совсем хорошо. Сеньор приказал, мне нужно было это сделать.

– Естественно, совершенно забыть мои поручения, зная, что я умираю тут от нетерпения и жду, когда ты придешь. Быстро говори. Ты смогла увидеть Хуана, поговорить с ним?

– Нет, сеньора, сеньор Хуан оборвал нотариуса на полуслове и ускакал на лошади.

– Куда? В каком направлении? Ты не определила?

– Нет, сеньора, я, разинув рот, смотрела на бегущую лошадь. Когда я пошла сюда, чтобы рассказать вам об этом, бац! Ниньо Ренато позвал меня, чтобы я проводила сеньориту Монику, но она не позволила войти к себе в комнату и велела ничего не говорить донье Каталине. Она вошла первой, закрыла дверь перед носом и сказала мне убраться. По мне так она не больная, а просто уставшая. Уверена, ее напугал сеньор Хуан, который с ней поссорился.

– Поссорился с ней? Когда?

– Когда увидел, как та пыталась узнать что-то у негритенка Колибри, который всегда ходит с ним. Мальчишка помимо того, что упрямый и непослушный, еще и наглый! Он украл пирог на кухне, и знаете, что он ответил кухарке?

– Кого это волнует? Рассказывай то, что мне нужно знать. До того, как ушел Хуан, с кем он говорил? Что сказал? Или он сразу ушел, как поссорился с Моникой?

– Нет, сеньора, потом была ссора с нотариусом. Оттуда он пулей вылетел, пошел искать лошадь и приказал ее оседлать. Он одним прыжком заскочил на нее и его только видели.

– Послушай-ка, Ана, – Айме теряла терпение. – Нужно, мне необходимо увидеть Хуана, прежде чем стемнеет, и поговорить с ним. Ты должна найти его, передать от меня послание, чтобы никто на свете не услышал, не заподозрил, что это я приказала тебе, поняла?

– Поняла, сеньора. Но как мне это сделать? Я не знаю, куда он пошел.

– Спрашивай кого угодно, кто может помочь. Подожди, мальчишка ушел с ним?

– Нет, сеньор Хуан ушел один и был вне себя от ярости.

– Ну тогда ищи мальчишку и приведи его ко мне, чтобы никто тебя не увидел и не понял, что это я буду с ним разговаривать. Послужишь хорошо, Ана, и я подарю тебе самое красивое на свете кольцо, а еще деньги, все, что хочешь, Иди, иди скорее!

Отчаявшаяся Айме решительно вытолкнула ее в темень, чтобы поторопить всегда медлительную служанку-туземку. Не зная, как успокоиться, усмирить нервы, измученные многочасовым тягостным ожиданием, она стала ходить из угла в угол роскошной спальни. Кто бы мог подумать, что Хуан Дьявол так быстро примет подобное решение. Последовать за ним, сбежать с ним, оставив все, обменять положение, богатство на жизнь с авантюристом, каким бы привлекательным он не был для нее, какое бы влияние не оказывал на ее чувства – это было больше, чем она была готова дать. Нет, она не сбежит с ним вот так. Но как утихомирить его? Предотвратить свирепую месть из-за ревности? Думая об этом, она одновременно дрожала от страха и желания. Страстно желая и отвергая, она любила и ненавидела, отчаянно не могла совладать с капризом и любила его еще сильнее: жесткого, непокорного, беспощадного в своей власти, сурового в горести, которую источали его ласки и поцелуи.

Сцепив ладони, она упала на колени у окна, жадно и безуспешно наблюдая широко открытыми глазами. В ее душе поднялась решимость, прорвавшаяся криком:

– Не будет так, как ему хочется! Будет так, как я хочу! Должно быть так, как я захочу!

– Ана, Ана! – отчаялась Айме. – Ты шевелишь свои проклятые ноги? Дойдешь наконец?

– Я пришла, сеньора Айме. Дело в том, что так жарко…

– Дьявол разрази тебя! Где ребенок?

– Ну я его не нашла, но мне сказали, где сеньор Хуан. Он был на заводе. Янина говорила Баутисте, что сеньор Хуан… Хуан Дьявол, как она сказала, приказал запрячь белую лошадь хозяина и махнул на завод. Нужно было видеть, как он приказывал и распоряжался, словно хозяин. Если хотите, я могу сходить туда. Прямо сейчас они запрягают во дворе большие двуколки со всем, что приказано отправить на завод. Я могу подойти к одной из них и сказать сеньору Хуану, что вы послали меня к нему, хозяйка. Мне пойти, нет?

– Да. Мне необходимо поговорить, увидеться с ним. Подожди, подожди, я не слишком верю, что ты придешь вовремя. – С растущим беспокойством она подошла к окну. Солнце уже было низко, лишь последние лучи золотили вершины Мон Пеле, и она прошептала: – Он будет ждать меня этой ночью в двенадцать.

– До двенадцати еще много времени.

– Никто не спрашивал обо мне?

– Никто не заходил в вашу комнату с утра. Ни сеньора София, ни сеньорита Моника, ни сеньора Каталина. Сеньор Ренато с нотариусом в кабинете хозяина дона Франсиско, и единственное, что они попросили принести – это коньяк и кофе. Янина им принесла. Она сказала, что не позволит другим мешать им, потому что они приводят в порядок счета.

– Слава Богу. Ладно, иди искать сеньора Хуана. Скажи, что я больна, очень больна. Пусть он сжалится, подождет до завтра, чтобы поговорить и увидеться. Скажи, что я слезно его умоляю. Скажи…

– Почему бы вам не написать все это на бумаге, хозяйка?

– На бумаге? Да, ты права. Но…

– Без подписи. Я уж скажу ему, что это вы. Отдам в собственные руки. Передам только ему. Клянусь, хозяйка, только ему. Не бойтесь…

– Я доверяю тебе, Ана, напишу на бумаге, но ты отвечаешь жизнью, что только Хуану ее передашь. Поклянись в этом, Ана, поклянись!

– Богом и Девой Небесной! Только сеньору Хуану я отдам записку, а если не ему, то пусть смерть заберет меня!

Темнокожая горничная клялась, скрестив пальцы. Айме разрывалась между насущной необходимостью довериться ей и тем, какое сильное оружие создаст против себя самой этой запиской. Лихорадочно она подошла к маленькому секретеру и нервно поискала необходимое.

– Ана, ты должна быть очень осторожна. Если кто-нибудь захочет отнять ее у тебя, если кто-то будет давить на тебя…

– Я проглочу письмо раньше, чем отдам кому-нибудь! Клянусь, хозяйка.

– Хорошо, хорошо, – успокоилась Айме и начала писать, но вдруг засомневалась и порвала бумагу. – Не могу я так продаться! Подожди-ка, ты умеешь писать, Ана?

– Я писать? Ну и ну! Я могу считать и мило рисовать. Янина умеет писать и читать. Ее обучал учитель, как и белых детей. Она единственная из слуг, кто умеет писать. Но вы не доверяете ей. К тому же, если сеньор Хуан не видел вашего почерка, то не поверит, что это ваша записка.

– Он никогда не видел моего почерка. Подожди, подожди… Я могу написать на бумаге, которая не слишком подвергнет меня опасности. Да, так, он поймет. Он поймет, что другого я не пришлю с тобой. Он поймет.

Она писала быстро и уверенно двусмысленное, высокопарное письмо, которое, несомненно, было душераздирающей мольбой. Затем она сложила его вдвое, вложила в конверт дрожащими пальцами и прошептала:

– Для Хуана, Хуана Бога. Да, лучше так.

– Хуан Бога? – удивилась служанка.

– Кое-кто так зовет его. Он прекрасно поймет. Но ты скажи, что оно от меня, что я в самом деле больна, писала и отчаянно плакала. Иди, беги, не опоздай в повозку.

– Ерунда, хозяйка! Что бы ни случилось, меня повезет Эстебан, он мой друг.

Айме резко подтолкнула служанку и повернулась к окну. Последний луч солнца исчез и одна звезда, огромная, сверкающая, тускло поблескивала в синем небе над вершиной Мон Пеле.


– Ну, Ренато, в конечном счете…

Отчитываясь о делах, голос нотариуса стих, но Ренато Д`Отремон не слушал. Он стоял со скрещенными руками посреди просторной комнаты, которая когда-то была кабинетом его отца. Голубые глаза изучающе пробежали по книжным полкам, доходившим до потолка, как будто задавали вопрос старым томам и стремились сорвать скрытую тайну.

– Почему ты так смотришь, мальчик?

– Это находилось на этой панели. Да, за этими книгами, не знаю чуть выше или чуть ниже, но за ней есть дверка сейфа. Это был скрытый специальный железный ящик по моде прошлого столетия. Уверен, папа хранил там ценные бумаги, важные вещи.

– Твой отец имел текущие счета во всех банках Сен-Пьера. Не думаю, что он хранил что-то важное в тайниках своего кабинета.

– Ну что-то же хранил. Ноэль, я видел еще ребенком не один раз, как отец что-то рассматривал. Последний раз это было в ночь перед рассветом, когда его привезли умирающего в результате несчастного случая. Этот дом старый. Он унаследовал его от моих дедушки и бабушки. Его расширили и отремонтировали во многих местах, но с тех пор кабинет никто не трогал.

– Действительно, в кабинете была тайная дверца в том углу, и ты знал о ней, когда был ребенком. По крайней мере, так мне сказала донья София этим утром.

– Мама? Вы говорили с ней утром?

– Я уже совершил оплошность, рассказав тебе об этом; но в конце концов, ты уже взрослый и нельзя скрывать очевидное. Сынок, мы действительно разговаривали. Она вошла сюда, когда я менее всего ее ждал, как раз в эту дверь, и сильно напугала меня.

– Почему моя мать пришла сюда вот так? Чтобы избежать Хуана, да? Чтобы не видеть его даже издалека…

– Хорошо сынок, да. Бесполезно отрицать. Твоя мать ненавидит его, и даже хуже – боится его. Когда сердце матери предупреждает, что иногда кажется глупостью и суеверием…

– Не говорите глупостей, Ноэль. Вы тоже боитесь Хуана Дьявола, и не из-за сердечных дел или суеверий. Есть что-то более существенное и конкретное. Чего вы боитесь? Что потребует наследство? Нет, не беспокойтесь, Ноэль. Сядьте, сядьте. Я же сказал, что привел вас в кабинет для того, чтобы вы рассказали мне старинные истории, в первую очередь, историю моего отца. Моего отца и отца Хуана.

– Хуан ничего не знает, сын мой.

– Ноэль, вы знаете, как и моя мать. Хуан есть в этих бумагах, которые прятал отец. А после этого произошла единственная неприятная и постыдная сцена, которую я помню с детства. Я предпочту не говорить об этом, но снова спрошу у вас, Ноэль: что в Хуане пугает мою мать и вас? Скажите суровую правду, кажущуюся неприятной.

– Ну сынок, я лишь боюсь его характера, порывов и невоспитанности.

– Но моя мать всегда боялась Хуана. С самого его детства он внушал ей ненависть и ужас, а теперь она избегает смотреть на него, потому что его присутствие причиняет ей страдание. Когда она повернулась к нему, то настолько побледнела, что я испугался, что она упадет без чувств. А знаете почему? Хуан потрясающе похож на моего отца. Возможно, это совпадение, а может и нет. И столько всего вокруг этого дела, что я…

– Ренато, сын мой, умоляю… – в глубоком замешательстве прервал его Ноэль.

– Прошу вас помолчать, Ноэль. Я уже взрослый человек. Я знаю жизнь и не буду пугаться, что отец дал мне незаконного брата. К чему это возмущение? К чему этот страх, Ноэль?

– Это не страх, это беспокойство и печаль. Как ты догадался? И как воспримет твоя мать, что ты теперь знаешь?

– Значит, это правда! Успокойтесь, успокойтесь, Ноэль, я не подстроил вам ловушку. У меня было моральное убеждение. У меня оно с давних времен. Думаю, с детских лет, хотя и неосознанно. Я ни на один миг не переставал думать об этом, потому что это беспокоило меня, но теперь я взрослый и не вижу сложностей. Вчера вечером у меня не выходили из головы эти книжные полки. Видите? В одной из них, в одной из этих трех находился потайной ящик.

– Зачем искать тайники? – заметил Ноэль, признав себя побежденным.

– Точно. Для чего? У меня есть убеждение и мне его достаточно, но мне интересны подробности. Как обстояли дела? По какой причине мать была такой беспощадной? С каких пор Хуан знает, кто он?

– Твоя мать не виновата, сын мой, она много страдала и до сих пор мучается.

– Полагаю, ваш тайный разговор был касательно этого дела.

– Да, сынок, это так. Теперь она расположена быть щедрой.

– Конечно же, чтобы Хуан ушел, – печально проговорил Ренато.

– Ну сынок, не нужно требовать от женщины, чья жизнь была испорчена и разрушена по причине той любви, которая дала Хуану жизнь. Она хотела стереть оставленные следы, забыть о невыносимом прошлом, видеть тебя счастливым, без груза неприятностей, ее нельзя упрекнуть за это. Я всегда чувствовал к Хуану жалость и привязанность.