– А для тебя нет? Или ты хотел бы, чтобы Хуан…?

– Нет, Моника, – благородно уверил Ренато. – Я не желаю ему несчастья, вопреки всему, что хотел, хотя Хуан – все более ненавистный враг. Я не могу желать ему худого, потому что печальней всего то, что никогда нельзя до конца ненавидеть брата. Мы не можем ненавидеть свою кровь, не возненавидев себя самих, не чувствуя боль, которую причиняем, – он сделал паузу и, успокоившись, предложил: – А теперь я исполню твое желание и прикажу отчаливать.


– Что? Вы? Одна?

– Да, губернатор, совершенно одна. Моя бедная свекровь чувствует слабость.

– Она известила и попросила меня…

– Еще об одном приеме. Но задержалась с ответом. Она устала. Отдыхает, и я решила занять ее место. Полагаю, для вас это то же самое. – Мягкая, учтивая, с изящной улыбкой на свежих губах, отвечала Айме на беспокойные вопросы губернатора Мартиники, а затем повернулась к единственной спутнице: – Подожди там, Ана. Уверена, сеньор губернатор примет меня, мы немного поговорим.

Старый губернатор стоял в нерешительности. Шел восьмой час вечера, тихо слуга-негр зажег большие светильники в кабинете, чей свет показался Айме де Мольнар красивее некуда. Не дожидаясь приглашения, она прошла через приоткрытую дверь, оставив смуглую служанку.

– На самом деле, молодая сеньора, боюсь, мы исчерпали эту тему сегодня утром, – попытался извиниться смущенный губернатор. – Откровенно я сказал донье Софии, оставил на столе письма, но дело становится все сложнее и безнадежнее. Кроме того, все словно сговорились придать ему театральность.

– В таком случае, правда, что говорят? Хуан вел себя героически? Спас корабль?

– Если верить Чарльзу Бриттону, то мы должны наградить Хуана Дьявола.

– А почему мы не должны верить ему?

– Это поведение не сочетается с обвинениями, которые ему предъявили, а богатое воображение и общественное мнение обернется против вас, особенно против Ренато и вашей сестры.

– Но имени Моники нет в деле.

– Кому теперь неизвестно, что она ключ ко всей истории? Судьи и свидетели хотят, чтобы кто-то проболтался. Поэтому я не хотел возбуждать дело и изо всех сил сопротивлялся настойчивости Ренато Д`Отремон. Но все зашло слишком далеко, чтобы идти на попятную, а теперь… Теперь вы узнаете, до какого позора все это дойдет!

– А если бы я попросила вас о большом личном одолжении?

– Я в вашем распоряжении, но прошу вас…

– Я бы хотела поговорить наедине с Хуаном Дьяволом. Конечно, речь идет о личной встрече. Почему бы мне не дать эту возможность?

– Вам? Именно вам? Не возбудит ли это еще большие пересуды?

– Но если никому не сообщить…

– Как бы это не скрывать… Такая женщина, как вы, не сможет проскользнуть незамеченной.

– Но я могу поменяться одеждой со служанкой, воспользоваться ночной темнотой, с головой закутаться в шаль. Обязуюсь сделать это с полной осмотрительностью. Если вы дадите мне пропуск, я беру на себя остальное. Никто не узнает. Пусть это останется между нами, а двое смогут молчать. – Она приблизилась к нему с кокетливой улыбкой, обволакивая ароматом духов, и усмехнулась, увидев трясущиеся старческие руки. – Я буду вам благодарна всю жизнь, губернатор. Я совершенно уверена, что смогу все изменить. Пропуск, на котором будет ваша подпись, печать и…

– Хорошо. Подождите…

Губернатор подписал. Все еще нерешительно он смотрел на победно улыбающуюся Айме, которая почти вырвала бумагу из его рук.


– Сен-Пьер, Сен-Пьер, правда?

– Да, Моника, мы приехали. Но если у меня есть право хотя бы дать хороший совет или попросить о чем-либо, прошу тебя поехать в Кампо Реаль. Твоя мать ждет тебя. Твоя обеспокоенная сестра осталась там, моя мать…

С внезапной решимостью, взяв Монику за руки, Ренато говорил, его умоляющий голос дрожал, прерывался от волнения. Но Моника отошла, уклонилась от рук и решительно отказалась:

– Я не уеду из Сен-Пьера, не покину Хуана. И если ты действительно что-то хочешь сделать для меня, если я могу просить, умолять, то помоги мне навестить его этой ночью. Мне нужно его увидеть, поговорить, узнать, что он думает и как себя чувствует. Ты сможешь сделать, мне это нужно. Я сойду с ума, если откажешь!

– Хорошо, Моника, успокойся. Не нужно так умолять. Я сделаю все возможное. Думаю, как законная жена Хуана Дьявола, у тебя есть право посетить его. И если нужно, я сам проведу тебя.


Увлекая за собой служанку, пряча свое лицо и фигуру в широкую шелковую шаль, Айме поспешно спустилась по широким лестницам дома губернатора и вышла через боковую дверь, избегая зевак и офицерской охраны у входа. Там стоял ее экипаж; хозяйка и служанка быстро сели в него, и Айме приказала кучеру:

– Послушай, Сирило. Разворачивайся очень медленно. Нам нужно завернуть за Госпиталь и подойти к Форту Сен-Педро. Когда прибудем туда, я скажу, что делать дальше. Поезжай, трогай!

– Ай, хозяйка! – запричитала напуганная Ана. – Вы словно хотите попасть в большую беду.

– Опусти занавески и раздевайся, – напомнила раздраженная Айме. – Поменяемся одеждой. Давай сюда блузку и юбку. А ты оденешь мою одежду и завернешься в накидку. Давай косынку. Нет, погоди! Я закрою лицо накидкой. Возьми вот эту вуаль.

– Ай, хозяйка, хозяйка! – жаловалась Ана. – Вы совсем сбили меня с толку.

– Делай без замечаний то, что я говорю, дура! У нас считанные минуты. Когда мы подъедем к Форту, я спущусь. Я оставлю тебя одну, а ты подними занавески, чтобы я тебя видела. Накрой хорошенько лицо вуалью и спрячь руки. А еще лучше одень вот эти перчатки. Ты прокатишься по главным улицам: от Набережной Порта до Авеню Виктора Гюго. Я хочу, чтобы тебя видели и поверили, что это я проезжаю.

– Но, хозяйка…

– Сен-Пьер – скопище слухов. Не хватало еще чьих-то комментариев. Все знают карету Д`Отремон. Ладно, уже приехали, через полчаса возвращайся на это место. – И повысив голос, продолжала комедию: – Сирило, минутку. Я оставляю Ану, чтобы она сделала кое-какие поручения. Узнай адрес швеи, Ана. Через полчаса мы вернемся за тобой. – Она спрыгнула на землю и приказала. – Поезжай, Сирило! Езжай по центру и нигде не останавливайся. Поторопи лошадей.

Рядом с мрачной крепостью Айме осталась одна. Никто не видел ее на пустынной улице. Часовой охранял калитку, дрожал свет горелки. Завернувшись с головой в шаль, Айме де Мольнар подошла к человеку и властно сообщила:

– У меня разрешение от сеньора губернатора, чтобы срочно увидеть задержанного Хуана Дьявола!


– Губернатора нет в городе, Моника. Он ненадолго выехал в Фор-де-Франс и останется там на несколько дней. Я только что говорил с секретарем.

– А кто будет исполнять его обязанности?

– По-видимому, никто. Только он исполняет обязанности, и его подписанное разрешение может помочь попасть в тюрьму накануне суда. Сожалею, Моника, всей душой сожалею.

– В таком случае, хочешь сказать, что сдался?

– Мне ничего не приходит в голову. Юридические дороги для меня закрыты.

– А ты, естественно, не знаешь других путей. Хорошо, Ренато. Благодарю тебя за все. В таком случае, оставь меня.

Ренато вскочил было на ноги и сделал к ней шаг, чтобы остановить ее. Они были в Сен-Пьере, в прихожей маленького дома рядом с пристанью, где много лет жил нотариус Педро Ноэль. Ренато привез Монику в знакомое место подальше от гостиниц, чтобы избавить от любопытства вокруг ее имени. Из единственного открытого окна доносился шум небольшого, густонаселенного городка, а в дверях ветхой обстановки показалась фигура знакомого Педро Ноэля, уставшие глаза которого выразили глубочайшее удивление:

– Моника, Ренато! Какая честь!

– Простите, что пришли так неожиданно в ваш дом, Моника хочет добиться невозможного. Ее единственное желание – увидеть Хуана этой ночью. Но губернатор уехал в Фор-де-Франс, а только он может дать нужный пропуск.

– Простите, но мне трудно понять, что вы говорите, Ренато.

– Меня не удивляет ваше изумление, Ноэль. Но ничего страшного. Моника преподносит все больше и больше сюрпризов.

– Я вижу. Ваше поведение в самом деле поразительно. Думаю, смогу вам помочь, дочь моя. Кто сделал закон, тот сделал и ловушку. Я добьюсь, чтобы вы поговорили ночью с Хуаном.

– Ноэль!

Моника подошла к нотариусу, благодарно протянув руки, а старый служитель семьи Д`Отремон позволил себе говорить откровенно:

– Расскажите все. Все! Я тоже страдаю и переживаю за судьбу человека, который еще мальчиком волновал меня. Я тоже думаю, что в глубине души, Хуан…

– Хватит! – грубо прервал Ренато. – Не нужно хвалебных песен. Достаточно слов Моники. Ваши заявления совершенно несвоевременны, Ноэль.

– Простите меня, Ренато, но не всегда можно промолчать, – напомнил Ноэль с достоинством, делая усилие, чтобы не терять спокойствия и вежливого тона. – В конце концов, простите, мы приступаем к делу. У дверей стоит экипаж. Пойдемте со мной, Моника, нужно воспользоваться предоставленной возможностью.

– Я тоже пойду, – заявил Ренато.

– Не нужно, – отказалась Моника.

– Я пойду, хоть ты и не хочешь. Я не сделал еще ничего, чтобы ты сейчас отвергала мою помощь, в которой ты нуждаешься.

– Я не хочу ранить твои чувства!

– У тебя свой план, а у меня свой, Моника. Не буду тебе мешать или вставать на пути, как ты, вероятно, считаешь. Наоборот, мне хочется, чтобы ты делала то, что велит тебе совесть. Позволь мне успокоить свою. Если Ноэль совершит чудо и получит разрешение войти в Форт Сан-Педро, то я оставлю тебя наедине с Хуаном.


– Хозяин, хозяин, посмотрите туда, – по зову Колибри Хуан медленно поднялся из темного угла, где отдыхал. Это было огромное полуподземное помещение, находящееся в самом сердце скал, которые служили основанием старого замка Сан-Педро. Это была одна из крепостей, сооруженных на том месте, где пригвождались флаги конкистадоров колониальных правительств Карибских островов. Низкий потолок, сырые стены, сквозь длинные прутья решетки прямо над головой мальчика виднелся гранитный пол просторного двора и арка входа. Мигающий свет фонаря высветил силуэт женщины, которая разговаривала с охранником, показывала бумагу, еще сильнее завернула красивое тело в шелковую накидку и проследовала за часовым, несшим ключи.

– Это хозяйка, – указал Колибри.

– Моника? Моника здесь?

– Я уверен, что она пришла к нам, капитан. Она не хотела, чтобы солдаты меня схватили. Она очень хорошая.

– Замолчи!

Сердце Хуана забилось сильнее. Он усиленно напрягал зрение, чтобы в темноте лучше разглядеть. Высокая, стройная, изящная и чувственная женщина приближалась, в воздухе что-то пронеслось, чего он не узнавал в цветных юбках, что не соответствовало простоте ее одежды. Сердце озарила безумная надежда. С каждым шагом оно трепетало сильнее, оживало, разгоняя горячую кровь. Как удар золотого клинка, как острую боль, он чувствовал, что любит эту женщину, волнуется из-за нее, ждет ее и представлял уже сотни объяснений и извинений. Сдерживая дыхание, он увидел, как открылась решетка, поднялась рука часового, чтобы поставить длинную горящую свечу в подсвечник, и отступил, пропустив женщину, которая подходила в красноватом и дымящемся освещении.

– Хуан, мой Хуан!

Айме бросилась в его объятия, которые ее не оттолкнули и старались не сжимать, сдержать волнение. Освещенная надеждой душа Хуана вздрогнула, и тут же провалилась будто в пропасть. От удивления он прошептал:

– Ты… Ты… Это ты!

– Кроме меня, кто мог прийти к тебе, где бы ты ни был? Кто еще любит тебя всей душой, Хуан! Всей душой!


– Где-то здесь, осторожнее, – говорил старый Ноэль. – Дайте руку, Моника, этот пол очень скользкий, но именно в этом дворе нам нужно ждать.

– Вам не дал этот человек никакой бумаги? – спросил Ренато притихшим и угрюмым голосом.

– Он не может дать. На нем ответственность за всех заключенных, как у начальника крепости, у него нет полномочий подписывать пропуска. Даже в этом деликатном случае он осмелился дать словесный приказ и у нас есть возможность во время смены караула. Сейчас я поговорю с тюремным часовым, у кого ключи. Пятнадцать минут двор не охраняется солдатами, за это время Моника может войти в тюрьму и поговорить с Хуаном без свидетелей, а мы подождем.

– Да, да, благодарю вас от всей души! – заверила Моника.

– Подождите-ка, – заметил Ноэль. – Думаю, в тюрьме есть посетитель.

Во дворе красноватый луч светильника осветил крытую повозку. Они стояли в углу огромных стен, а над их головами по узкому коридору ходили часовые охраны.

– Как только уйдут любопытные, мы подойдем ближе, и вы войдете в камеру, Моника, – сказал нотариус. – Я так понимаю, что он заперт с мальчиком, который был юнгой на корабле. Остальные в другом дворе.

– Пожалуйста, помолчите!

Задержав дыхание, Моника надеялась расслышать доносившиеся голоса, разобрать слова и фразы, но слышала лишь монотонный шаг часовых, а жадные глаза видели только освещенную решетку, где двигались расплывчатые образы.