– Вы слишком хорошо вышли из положения! Все было так, словно отрепетировано! Даже появление сеньоры Д`Отремон. С каким ужасом и отвращением она смотрела мне в лицо!

– Хуан, сжальтесь…

– Сжальтесь! Я знаю вас, счастливых, благородного происхождения, с голубой кровью, что значит это слово? Сжальтесь! Вы только и используете его. Я не испытываю жалости ни к кому, потому что меня никогда никто не жалел.

– Ренато достоин жалости. У него есть дружелюбие, доброта, желание вам помочь наперекор всем и всему. Если бы вы слышали, как он защищал вас, поддерживал, оправдывал, вспоминая вас в детстве, уверенный в своей решимости относиться к вам, как к брату.

– Как к брату!

Хуан закусил губу, взглянув на нее по-другому. Несмотря на злобу и ярость, он не мог отрицать правды слов, которые вспомнила Моника. Он подумал о Ренато, который ребенком принес все свои сбережения и готов был следовать за ним. Как Ренато нашел его в грязной таверне, в подземелье тюрьмы, подумал о его чистых глазах, верных руках, а также о последних словах Бертолоци, той правде, в которую верил наполовину. Он помнил изучающий взгляд Франсиско Д`Отремон, когда тот сжимал его руку, тряс, словно пытался проникнуть в его сердце и кровь, всмотреться в душу, узнать, насколько мог быть его сыном этот презренный мальчишка, приговоренный к виселице безумным желанием мести Бертолоци, которого Хуан иногда звал отцом. Словно горькая пена, словно дым отвращения пронесся по его губам, и он отодвинул ее грубым взмахом руки, как испуганный зверь:

– О, хватит! Чего вы добиваетесь? Чего ждете от меня?

– Уезжайте, Хуан. Отчаянно, на коленях вас умоляю. Почему нужно доводить все до конца? Почему вы так упорно стремитесь пролить кровь? Я совершенно уверена, что в вашей душе есть жалость. Сжальтесь, я чувствую, вижу, что вы способны сострадать. Вы не зверь, а человек, Хуан, и как мужчина вы должны сделать это для бедной женщины, которая умоляет, просит, молит. Уезжайте, Хуан! Скажите да!

– Я пока не могу ответить.

– Не отвечайте, а уходите. Уходите, пока ночь. Уезжайте на рассвете, а когда взойдет солнце, вы будете уже далеко. Не говорите ничего, не говорите да, если вам больно говорить, но сделайте это, Хуан. Сделайте!

Она встала на колени, протянула руки; затем склонилась и закрыла лицо, она стояла не всхлипывая, а слезы просачивались сквозь пальцы. Хуан мгновение смотрел, и в голове возникла определенная мысль. Он был встревожен, взволнован, чувствовал, что волна странного сострадания начинает переполнять его, словно на минуту он потерял смысл борьбы, в которой слезы бывшей послушницы боролись против его надменности, ревности, злобы и любви.

Он сделал несколько шагов по влажной земле. Дождя прошел, далекий рассвет постепенно брезжил в небесах. Глазами он хотел словно охватить весь пейзаж, разглядев негритенка, который слонялся впустую, позвал:

– Колибри, Колибри!

– Я здесь, хозяин. Все готово. За церковью, за деревьями спрятаны лошади, которые уже мучаются. Пойдемте, хозяин?

– Да, Колибри, пойдем. Прямо сейчас пой… – он прервался, услышав странный приближающийся шум и далекий свист, растерянно стараясь понять: – А? Что это?

– Не знаю, хозяин. Кто-то свистит.

– Сеньор Хуан, сеньор Хуан, – с жаром позвала Ана, но без крика. – Это я, сеньор Хуан, не кричите. Не кричите, потому что рядом охранники.

– Какие охранники?

– Охранники, которых послал сеньор Ренато, чтобы наблюдать; не впускать и не выпускать кого-либо, думаю, вы не сбежите.

– Что ты сказала? Сбегу?

– Так сказал хозяин. Я слышала, что так он сказал сеньору нотариусу. Не хочет, чтобы вы сбежали, потому что утром должны жениться. Ай, Боже мой! Так должны поступать все братья – не отпускать сбегающих женихов. Не представляете бедную женщину, которую оставили взаперти.

– Сторожить, сторожить меня. И кто послал тебя рассказать это?

– Я же сказала, никто. Но я увидела их и подумала: лучше знать, и что можно пройти через окно, это безопасней.

– Какое окно?

– Я не сказала? Ай, Господи, я не сказала вам! У меня голова разрывается на части из-за всех этих страхов и пинка, который мне поддал Баутиста, чтоб изъели его муравьи с ног до головы.

– Ты закончишь, наконец? – Хуан был вне себя от нетерпения.

– Уже заканчиваю, сеньор Хуан. Здесь меня поторапливают все. Сеньора Айме послала меня найти вас, и сказала… Дайте-ка вспомнить… Ах, да! Она сказала, что в отчаянии, потоками льет слезы и больна от такого количества слез…

– Она послала тебя все это мне сообщить?

– Да, сеньор. Это и многое другое, что я уже забыла. Но она и вправду испугана, вы правы, потому что надо видеть, как на нее смотрит сеньор Ренато. Я видела, когда он запирал дверь. Смотрел так, словно потерял голову, а она сильно испугалась и хочет, чтобы вы пришли.

– Чтобы я пришел, куда?

– Вон туда, к маленькому окошку. Она заставила меня вылезти оттуда, видимо потеряв голову, потому что хозяин Ренато запер ее и сказал много страшного. По-моему, если вы не поженитесь, он убьет всех, потому что точно также поступил бы сеньор Франсиско, мир его праху, он бы вправду это выполнил. А сеньора Айме ждет вас через окошко, и сказала… Что если не поговорит с вами этой ночью, то убьет себя.

– Убьет себя? – презрительно улыбнулся Хуан. – Как будто она способна пойти против себя ради кого-то или чего-то. Убьет себя!

Скрестив руки, Хуан рассматривал смуглое лицо, в котором отражалась глупость. Затем, резко повернулся спиной и приказал Колибри:

– Пойдем!

– Да, хозяин, идем. Берем лошадей?

– Вы едете на лошадях? – спросила Ана удивленно. – Докуда?

– Прямо в преисподнюю! Можешь так и сказать хозяйке.

– Если вы выйдете из усадьбы, говорю же, то не пройдете через охрану. Их около сотни, и все вооружены. Хозяин Ренато приказал открыть оружейную комнату, и дал каждому охраннику оружие. Я уже видела двух, которые там бродили, их видели в доме.

– Все? В таком случае, это ловушка! – воскликнул Хуан. – Когда Моника де Мольнар умоляла меня уйти, уехать ночью из Кампо Реаль, она знала, что люди готовятся меня арестовать, возможно, убить. Конечно, после всего, какую ценность имеет моя несчастная жизнь. Она покупала спокойствие для Ренато таким образом? Он, только он важен. А я поверил ее слезам, слушал ее мольбы!

– О ком вы говорите? – спросила Ана, не понимая ни слова.

– Какая тебе разница? Беги и скажи хозяйке, твоей проклятой хозяйке, что я приду туда. Иди.

– Бегу и лечу! – подтвердила Ана удаляясь, одновременно пробормотав: – Как же она обрадуется! На этот раз я заслужила кольцо, ожерелье, и все серебро, которое мне предложила хозяйка.


– Хуан, это ты? Наконец, это ты?

Словно не веря глазам, Айме протянула руки из высокого и узкого окна. Перед ней, в маленьком, уложенном плиткой дворе, Хуан остановился, скрестив руки. Холодная, глухая и леденящая злоба, еще более ужасная, чем все вспышки его ярости, заполнила до краев все его тело, выплескиваясь через глаза, такие надменные, свирепые и пронзительные, как никогда, в которых Айме де Мольнар прочла только одно слова: месть. И по-настоящему испугавшись, она взмолилась:

– Хуан, не смотри на меня так. Понимаю, что ты чувствуешь из-за того, что произошло. Я тоже в отчаянии. Послушай, пойми меня. Я должна была сказать это, солгать, чтобы обмануть Ренато, потому что он убил бы меня, задушил бы меня руками. Он получил проклятое письмо, которое украли у Аны.

– Ах, Ана!

– Он пошел искать меня, как помешанный и убил бы, Хуан, убил бы меня в тот момент. Я видела это в его глазах, чувствовала его руки на шее и крикнула первое, что пришло в голову, крикнула, чтобы спастись, не понимая, что крикнула.

– Ты прекрасно знала, была уверена в своих словах, ты приготовила весь этот балаган и трюки. И ты приказала сестре отвлечь меня, чтобы нас обнаружили вместе. Как просто это, как грандиозны, великолепны все твои случайности!

– Хуан, жизнь моя, клянусь тебе!

– Замолчи, хватит, не клянись больше! – вскинулся Хуан все себя от гнева. – Оставь свою комедию и договаривай, что должна. Ты послала позвать меня, чтобы сказать, что если я не приду, то расстанусь с жизнью. Почему расстанусь с жизнью?

– Я послала за тобой, потому что в отчаянии. Попросила сказать первое, что пришло в голову, чтобы ты пришел. Мне нужно было увидеть и поговорить с тобой, быть уверенной, что ты уедешь, не возненавидев меня.

– Уеду? Ты тоже хочешь, чтобы я уехал?

– А что еще должно произойти при таких обстоятельствах? Уехать, воспользоваться ночью, взять лошадь, добраться до корабля и… – Айме прервалась от взрыва хохота Хуана, полного свирепой желчи, и спросила со смешанным чувством страха и потрясения: – Хуан, что с тобой? Ты сошел с ума?

– Нет, не беспокойся. Этого бы ты хотела, правда? Этого хотели и ты, и другая, свести меня с ума или чтобы я наивно слушал твои советы и смягчился от слез. Но этого не случится. Я был так глуп, что полюбил тебя, слабоумен, что думал, что ты тоже меня любишь, был настоящим ослом, что искренне поверил твоей сестре. Но теперь я знаю, чего вы обе хотели, знаю, что вы приготовили для меня. Это ты посоветовала Ренато передать оружие всем охранникам? Или это была идея Святой Моники?

– Что ты говоришь? – в замешательстве спросила Айме. – Я ничего не понимаю. Клянусь…

– Возможно, они оба это организовали. Они много знают и стоят друг друга, хитрые, как змеи. Но ты не учла кое-что: послать послание с этой дурой, несчастной слабоумной, неспособной помочь твоим замыслам, с этой дурой, которая простодушно предупредила меня о том, сколько их, и что у них оружие.

– Хуан, Хуан, клянусь, я ничего не знала, ничего!

– Клянусь тебе, что отомщу так же, как и вы, постепенно вонзая кинжал. Тебе и ей, а ей больше, потому что тебя я итак ненавижу и презираю, а ее, ее…

– Что сделала она? Клянусь тебе, что ничего не знаю, ничего не понимаю!

– Ты все понимаешь! Ты промахнулась с последним трюком, вы обе испортили план, чтобы уничтожить, арестовать или убить меня, лучше убить, не так ли? Мертвые не заговорят! Но я не уйду из этого дома. Мне нечего делать за твоими садами. Наоборот, я пойду в кабинет к Ренато и скажу, как я благодарен ему, что он будет шафером на свадьбе, что я доволен готовящейся свадьбой. Ты ведь будешь свидетельницей, правда? С какой радостью ты поведешь ее к алтарю, как будешь страстно желать счастья сестре, и какое сладкое свадебное путешествие ее ожидает!

– Нет, нет, ты не женишься на Монике!

– Конечно женюсь. Так приказал Ренато, король Кампо Реаль. Он женит меня завтра, и я начинаю готовиться, потребую от будущего зятя подарок, который мне понадобится: бочку водки для путешествия!

Не слушая отчаянных воплей Айме, не поворачивая головы на умоляющий голос из окна, Хуан уходил, пересекая двор с одной мыслью, одержимый только одним – отомстить. Отомстить, используя то же оружие, которое, как он считал, использовали против него: обман и хитрость. Отомстить, постепенно причиняя все большую боль, разрушая удар за ударом другие жизни, как уничтожили его мечты. Из-за дьявольской алхимии всех этих козней ненависть стала еще более жгучей, но не из-за женщины, обманувшей его, и даже не из-за Ренато, в чьих венах текла братская кровь. Из-за Моники де Мольнар, хрупкой женщины, ползающей у его ног, окончательно убедившей его. Из-за той, которая нацелилась выиграть битву, надавив на жалость и сострадание. Внезапно он подумал с какой яростью, с каким страстным желанием мечтал он обладать ею по своему капризу на палубе Люцифера, как самым богатым трофеем за всю жизнь пирата, как собственностью, за которую отчаянно боролся – это в его жизни было всегда – в войне против всего мира, в котором он родился, боролся за крышу над головой, за хлеб в детстве, против отвергнувшего его общества, против всех, против всего и всех!

Айме спрыгнула из узкого окна, ударившись о землю; от боли она зашаталась, потащила за собой ушибленную стопу, сделала несколько шагов, не зная, куда идти. Хриплый крик беспокойства и отчаяния вырвался из горла:

– Хуан, Хуан!

– Айме! Почему ты так кричишь? Ты обезумела? – заметила Моника, понизив голос, и приблизилась к сестре.

– Хуан! Хуан! Найди его, беги за ним, Моника! Останови его, позови! Он сошел с ума!

– Он хотел уйти и ушел. Он ушел!

– Он не уехал, Моника! Он спятил! Хочет отомстить!

– Его единственная месть – сдержать слово, которое он дал мне: уехать навсегда. На этот раз бесполезны твои крики и слезы. Он ушел навсегда! Я со слезами и мольбами умоляла пообещать мне, и он сдержит обещание.

– Не будь дурой! Я же сказала, он не уехал. Ты не поняла? Не уехал! Он остался, чтобы отомстить. Он сказал, что женится на тебе, чтобы наказать меня, чтобы свести с ума, чтобы я знала и еще сильнее страдала, он знает, что больше всего на свете меня ранит то, что ты, что ты и он…!