– Если это ради твоего удовольствия, то мне следует пойти. Но я бы хотела, чтобы ты выслушал меня.

– Я не буду никого слушать. Это бесполезно, – отклонил мягко Ренато, но настойчиво. – Посмотри, вон Ана, наверно, впервые в жизни пришла вовремя.

– Я велела ей узнать, как Янина, – оправдывалась София. И повысила голос: – Подойди, Ана. Как Янина?

– Не знаю. Но уверена, что с ней все в порядке, потому что ее нет в комнате, во дворе, где Баутиста закатил скандал.

– Баутиста вернулся? – медленно пробормотал Ренато.

– Его привели охранники, и это нужно было слышать. Он храбрее скорпиона. Не хотел идти и его пришлось связать, – Ана засмеялась глупым смешком. – Он кусался, как пес.

– Ты приказал его схватить, сынок?

– Я приказал схватить любого, кто пересечет границы Кампо Реаль. Меня радует, что мои приказы исполняются. Прямо сейчас я поговорю с ним, не беспокойся, мама, потому что я не сделаю ему плохо. Ана, только скажи, когда сеньора Айме будет готова. Свадебная церемония будет в три. Она должна подготовиться пораньше, ведь она сопровождает невесту к алтарю. Иди! Подготовь одежду и помоги ей одеться. Ты не слышала?

– Но, хозяин, как я войду? Сеньора Айме заперта.

– Вот ключи от комнаты. Иди! Иди скорей! – он подтолкнул Ану, и та испуганно удалилась. Повернувшись к Софии, он посоветовал: – Ты тоже подготовься, мама. Я прикажу отпустить Баутисту и верну ему важный пост. Теперь я согласен с тобой, мама, это самый лучший управляющий для этого цветущего рая.


– Дочь моя, думаю, уже пора. Ренато и все направились в церковь, – Каталина прервалась и пробормотала: – Не знаю, что сказать тебе, доченька. Я…

– Не нужно ничего говорить, мама, – Моника встала со скамейки, где долго молилась, и как лунатик двинулась через зал. Ее глаза горели странным блеском, руки пылали, губы высохли, и она тяжело дышала. Робко и тяжело мать шла за ней, словно ничего не могла поделать.

– Дочка, тебе нужно сменить одежду. Ты пойдешь замуж в черном, как вдова? И без букета невесты?

– А что мне еще делать? Дай мне молитвенную книгу и четки.

– Ай, доченька, все это кажется ужасным! Думаю, хотя бы можно было… – настаивала Каталина, но прервалась, поскольку в дверь постучали.

– Я ничего не могу. Там стоит человек, который поведет меня к алтарю. Это Ренато. Открой ему.

Каталина отворила дверь для Ренато, и оставив их, деликатно вышла. Он сменил костюм, побрился и тщательно причесался. Напряженное и бледное, будто из слоновой кости, лицо ничего не выражало. В руке он держал маленький букет из белых роз, а в голубых глазах был стальной жесткий блеск, тут он спросил:

– Ты готова?

Посмотрел на нее с волнением и как-то вопросительно, Моника выдержала этот взгляд, не ответив ни словом, ни жестом, затем опустила глаза и шагнула к нему, отвечая односложно и спросила:

– Уже?

– Хотя заставлять ждать – право невесты, но считаю, что мы не должны проявлять даже малейшую оплошность в этом деле. Хуан в церкви и ждет. Вот твой букет невесты.

– Благодарю тебя, Ренато, – поблагодарила Моника горестно. – Впервые ты подарил мне цветы, и это должны были быть именно они. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!

Резко, почти смяв, Моника схватила букетик белых роз, на секунду судорожно сжав их у груди. Этого мужчину она напрасно любила, и именно он принес для нее букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом и повел к алтарю, которого она ощущала рядом с собой, как ожог. Именно Ренато Д`Отремон она полюбила девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такую жертву, которую никто бы не принес. Теперь она шла с ним, едва касаясь его рукой, ее сердце рыдало кровавыми слезами, потому что с ним она мечтала быть, с кем связала жасмин своей чистейшей первой любви, его видела женихом и мужем в школьных снах. Теперь же она шла с ним, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, не получала цветы, никогда не видела его, как сейчас, когда он склонился к ней, пока она продвигалась вперед, а в его ясных глазах появилась тень беспокойства:

– Моника, тебе плохо? Твоя рука горит. Думаю, у тебя лихорадка.

– Ничего нет! Идем…


– Хуан, слышишь? Хуан?

Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось.

– Хуан! Куда ты поедешь?

Хуан не ответил. Лишь слегка двинул головой и взглянул на стоящую рядом женщину, голос которой задыхался и умолял. Ее руки были сложены вместе, а глаза отражали скорбь. Айме думала, что все это ей снится, что она живет в страшном кошмаре, в ее памяти возникла сцена собственной свадьбы, которая казалась давней, словно вихрь, в котором она прожила уже много лет, или словно ее собственная свадьба свершалась в этот миг. Но свадьба не с Ренато, а с человеком, который был рядом с ней, суровый, презрительный и высокомерный. В церкви не было цветов, горели только восковые свечи перед алтарем, не было ковра, освещения, шелка, парчи, блестящей одежды, не было седовласого губернатора. Медленно шли лишь мрачные тени, лица цвета бронзы и черного дерева, с распахнутым воротом, в рабочих руках подрагивали шляпы, босые грязные ноги оставляли следы, разноцветные юбки, нарядные платки, характерные для жителей Мартиники, мальчишки с блестящими глазами – простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством.

В дверях храма показались те, которых ждали. Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами, медленно шагала, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, вместе с ней шагал мрачный молодой шафер, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души.

– Не может быть, Хуан! Не может быть, и не будет! – с уверенностью бормотала удрученная Айме. Вскоре к ней подошел муж, она вздрогнула: – О, Ренато!

– Айме, наша миссия у алтаря закончилась. Идем, – пояснил Ренато.

Он отошел назад, заставляя Айме идти за ним, поддерживая, и не давая ей вырваться, пронзая ее сверкающим взглядом. Выражение Айме сменилось, та сложила руки и опустила глаза. Пока к нему приближалась бледная траурная невеста, губы Хуана исказила насмешка, и он оскорбительно прошептал:

– Итак, теперь будет говорить святой отец. Что случилось, Святая Моника? Вы кажетесь приунывшей.

– Повернитесь к священнику! – властно и гневно приказала Моника.

Старый священнослужитель приблизился, в тишине спокойных дыханий можно было услышать биение сердец, словно удары молота.

– Моника де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Хуана без фамилии, называемого Хуаном Дьяволом?

– Да, хочу.

– Хуан, без фамилии, называемый Хуан Дьявол, хочешь ли ты взять в жены Монику де Мольнар де Биксе-Вилье?

– Да, хочу.

Блеснуло кольцо на дрожащей руке Моники, упали на серебряный поднос тринадцать золотых монет, рука священника поднялась для благословения странной пары, его усталые глаза остановились на опущенной голове Моники, пребывающей, словно во сне, и на скорбном и надменном, невежественном и рассеянном лице Хуана.

– Дети мои, соединяю вас навеки святыми и крепкими узами брака.

Словно в сумасшедшем вихре, Моника прошла церковь под руку с Хуаном. Не видя, не слыша, подобно сломанной ветке дерева, которую снес ураган, она остановилась только перед портиком церкви, где перед центральной площадью открывались сады Д`Отремон. Моника не видела пеструю толпу, которая была повсюду. Не видела печальное и суровое лицо Софии Д`Отремон. От нее удалялись очертания Айме и Ренато, она не различала бледного утопавшего в слезах лица матери, пытавшейся за ней следовать. Земля под ногами словно тонула, вертелись облака и танцевали деревья, поднимаясь и опускаясь в трагическом танце землетрясения. Рядом ослеплял глаза профиль Хуана Дьявола, который властно крикнул:

– Колибри, быстро, лошадей!

– Минутку, Хуан! – обратил внимание Ренато. – Подожди! Для вас есть карета, но мы должны поговорить, прежде чем… Послушай!

– Нам не о чем говорить, и я не должен тебя слушать! Это моя жена, и я увожу ее!

Одним прыжком Хуан сел на лошадь. Быстро и жестко, чтобы никто не успел подготовиться и помешать, он посадил Монику на сиденье лошади, которая встала на дыбы, когда тот грубо пришпорил ее. Тут в толпе зашумели голоса, поднялось движение и смущение, а голос Айме вознесся криком мольбы и отчаяния:

– Пусть она не уезжает! Пусть не уезжают! Не уезжают! Сделай что-нибудь, Ренато, не позволяй… Не позволяй ее так увозить! Пусть поедут за ними, побегут, остановят! Ты не слышишь? Не понимаешь? Ренато! Ренато! Ты не отдаешь себе отчет? Он способен убить ее!

Она упала на колени, вцепилась в руку Ренато, искренняя и отчаянная в этот момент, но лицо мужа погасило ее крик и мольбу.

– Почему тебя это сводит с ума? – повернулся Ренато, взорвавшись от гнева.

– Моя сестра, моя бедная сестра!

– Она вышла замуж за человека, которого любит, предпочла этого дикаря всем остальным, ради него запятнала имя, оскорбила общество, где родилась, ради него бросила вызов и встретилась лицом к лицу со всеми. Она вышла за Хуана Дьявола, ей, несомненно, нравятся его манеры, несмотря ни на что, она полюбила его! Это ведь правда? Правда или нет?

– Правда, Ренато… – прошептала беспомощная и побежденная Айме.

– Ну в таком случае, идем, – подчеркнул Ренато. И громко крикнул: – Уходите отсюда все! В хижины, берите бочки со спиртным, пойте, танцуйте, празднуйте свадьбу Хуана Дьявола!


Над каменистой дорогой летели кони с Моникой и Хуаном. На твердом седле, пойманная, почти измученная сильными руками, которые крепко держали ее, Моника скорее слышала, чем видела, как проносились земли Д`Отремон, оставаясь позади. Они уже въехали в долину. Изящное животное, чувствуя тяжесть благородного груза, вонзало копыта в крутые склоны, где заканчивался великий Кампо Реаль. Внизу осталось все: роскошное жилище, прекрасные сады, фруктовые деревья, засеянные поля, хижины, где слышались звуки барабанов и переходили из рук в руки чашки с ромом.

Моника подняла голову. Она не знала, сколько прошло времени и сколько лиг пробежал конь, но сейчас он шагал медленно, пересекая бездорожные поля, оступаясь на камнях, где на пути иногда хлестали ветки, а резкие толчки заставляли ее хвататься за широкие плечи мужчины, который вез ее с собой.

– Куда мы едем? Это дорога не в Сен-Пьер. Куда ты везешь меня?

– Это дорога туда, куда я хочу увезти тебя.

– Увезти меня куда?

– Какая разница? Вы не слышали, что сказал у алтаря ваш священник? Я увожу вас туда, куда хочу!

– Этого не было в договоре! Хватит шуток, Хуан. Если вы хотите меня напугать…

– Напуганы вы или нет, мне все равно. Вы вышли за меня, не так ли? В таком случае, вы моя жена и я увезу вас туда, куда мне вздумается.

– Нет! Нет! Клянусь вам…!

– Помолчите! И не клянитесь, потому что это будет ложью, – широкая ладонь Хуана схватила Монику и заставила повернуться и посмотреть вперед, на густые облака, куда погрузило солнце свой последний луч. – Посмотрите, что там впереди?

– Море, корабль…

– Шхуна, Люцифер. Моя единственная собственность, вместе с вами. Мой дом, наш дом.

– Вы с ума сошли?

– Может быть. Вероятно, я должен обезуметь от всей этой лжи. И вы тоже должны совершенно сойти с ума.

– Я не согласна! Отвезите меня в Сен-Пьер или оставьте здесь, если не хотите везти! Я пойду одна, пешком, в чем есть или дайте мне слезть где-нибудь. Вас не должно волновать, что я делаю. Можете оставить меня в покое.

– Нет, к моему сожалению. Вы сказали да, когда захотели выйти замуж. Уже не помните обязательств супругов? Так мало для вас, благородной и верующей, стоят данные друг другу клятвы? Жить вместе, служить, помогать. «Люби и защищай мужа и жену, как себя самого, как плоть от плоти; бойся, уважай и слушай своего мужа…» Не припоминаете? Это было несколько часов назад. Сегодня день нашей свадьбы, а ночью будет брачная ночь на Люцифере и широкая свадебная комната, – усмехнулся Хуан желчной улыбкой.

Он спрыгнул на землю, волоча и не отпуская Монику, железные пальцы впились в белые запястья, а губы в свирепой гримасе, в которой не было ничего похожего на улыбку, едко проговорили:

– Тебе пугает брачная ночь, невинная голубка?

– Отпустите меня! Грубиян, мерзавец! – Моника напрасно пыталась освободиться из рук Хуана.

– Не кусайся, потому что останешься без зубов, а это было бы обидно. Нельзя будет их исправить, а они такие красивые, такие прелестные, как и у твоей сестры. Айме великолепна, знаешь? А это идет из семьи. В конце концов, думаю, что все не так уж и плохо.

– Хватит, оставьте меня! – вышла из себя Моника. – Если хотите, смейтесь, устрашайте, доводите до отчаяния, сводите с ума, мстите, потому что я ваша единственная жертва.