Франсетт Фел - Монстр

На улице ещё не было темно, когда они покинули ресторан, и оказывается, было что-то ещё по его плану! Иден не знала, куда они направлялись, и что Доминик мог забыть в этой неприглядной части города. Южный Рочестер был плохим районом, но Грин Хилл, был местом руин. Грин Хилл был адом. В сравнении с великолепием, которое находилось в Лангстон, с пышной зеленью, ухоженными чистыми зданиями и тротуарами, Грин Хилл был жёстким и мрачным районом граффити; разбитые бутылки из под спиртного и мусор на каждом углу указывали, что тут живут, побитые жизнью, сломленные люди, а руководят нерадивые чиновники. Казалось, всё отребье свезли в один момент, и высадили в этом районе, оставив выживать. Становилось тревожно, видя силуэты мужчин в тени, бездельничающих на каждом углу, и женщин сомнительной профессии напротив магазина. Иден с опаской посмотрела на Доминика, чтобы найти его застывшим с пристальным взглядом в никуда, сейчас напряжение просто сотрясало его тело, а побелевшие руки сильно сжимали руль.

- Где мы, Доминик?

Доминик слышал её, слышал ту неуверенность в её голосе, но был не в состоянии ответить. Его челюсть сжалась, он бы сделал всё, чтобы забыть этот ад и это проклятое место. Он бежал от самого себя, бежал от правды, в которой мать его продала. Чёрт, он даже не знал, о чём думал, когда начал этот бессмысленный путь. Но Доминик хотел показать ей, хотел, чтобы она видела, то, что нелегко передать словами. Может быть, думал он, потом будет легче с ней поговорить и рассказать. Но он совершил огромную ошибку, черт. Упрямство в нём не позволяло начать рассказ, с садистским удовольствием поднимая голову, сводя с ума. Проект “Жилье”, по Гаррет 142, дом где Доминик вырос. Это была когда-то его реальность. Он припарковал машину, заглушил мотор и уставился взглядом на двери синего стального цвета, которые устанавливали на все дома, по проекту “Жильё”. Он пытался совершить над собой немыслимое насилие.

- Дом…, - она прикоснулась к нему, это прикосновение было мягким и теплым. Она была благословением с небес. Иден всегда была тем лучиком света, который освещал ему дорогу в этой темноте, которую он привык видеть. Но он был слеп. – Доминик … посмотри на меня…

Но он не обернулся, чтобы взглянуть на неё.

- Что это за место, Дом?

- Это место могло стать моей могилой…

***

Случались редкие случаи, что Доминик мельком видел свою мать такой, какой она могла бы быть. Как сегодня, например, она была трезвой и могла ясно видеть его. И хотя он знал, что не должен, но все же нерешительно протянул руку, чтобы взять желтый с синим игрушечный грузовик, который она протянула ему. Он был хорошим в последнее время, делал всё, что она просила, и был так счастлив, оттого, что она наградила малыша за хорошее поведение. Грузовик был очень красивым: это была первая игрушка, которую она когда-либо покупала ему, и он лелеял её, играл с ней в их небольшой гостиной, в то время, как она запиралась в своей спальне. Игра с машинкой помогала бороться с урчанием в животе, голодными спазмами, которые преследовали мальчика каждый день. Он пил много воды, чтобы обмануть свой организм, но на этот раз это не помогло. Он рылся в шкафах и холодильнике в поиске еды, и глаза его остановились на почти пустом мешке хлеба. Там были только два куска и каждый из них был покрыт зелёной и белой плесенью, растущей на нем, но как только Доминик срезал заплесневелые места, он жадно стал есть хлеб, как будто это была самая прекрасная в мире еда, которую он только пробовал.

***

Сегодня она не была хорошей матерью. Эта была та часть её, которую Доминик больше всего ненавидел. В таком настроении она была ужасной, всегда пугала его. Он не знал, где она нашла пистолет, он и не думал, что она могла получить разрешение на него, только не такая, как она. Её взгляд был стеклянным и пустым, и Доминик понял, что она что-то приняла. Этот взгляд был сумасшедшим, и ему хотелось убежать и спрятаться подальше от неё, чтобы она не нашла.

- Иди сюда, - приказала она, протягивая к нему свою руку, - Я хочу тебе кое-что показать.

Она заставила сесть его рядом с ней, на потертый ковёр, который видел и лучшие дни. Она неуклюже покачивала в руках пистолет.

- Давай играть в игру, - прошептала она с легкой улыбкой на лице, которая очень пугала Доминика. – Она называется Русская рулетка.

Доминика затрясло. Его сердце стучало так быстро, что он мог чувствовать его биение в горле. У него было плохое предчувствие. Очень плохое чувство.

- Мамочка….

Он задавался вопросом, сможет ли он убежать, глядя на двери прихожей позади неё.

- Я ... я не хочу играть, мама.

- Тссс ... - успокаивала она. - Мы оба умрем, малыш, - прошептала она, а её темные глаза были расширены. – Давай посмотрим, кого Бог заберет первого. - Она подняла пистолет к виску и нажала на спусковой крючок.

Ничего.

Звук её смеха разнесся по комнате, ему стало страшно, это было похоже на фильм ужасов, в котором он был главным героем. Когда она прицелилась в него, у Доминика всё похолодело внутри, он смотрел в глаза смерти. Но прежде, чем она успела нажать на спуск, его взгляд нашел её, и в этот момент он не увидел … ничего, её взгляд был пустым. В этих темно-карих глазах, не было того тепла, которое мать обычно испытывает к своему ребенку.

Физически Доминик был слишком слаб, но он понимал, в какой ситуации оказался. Ребёнок закрыл глаза готовясь принять смерть; его мать, пистолет, и этот проклятый голод, от которого болел живот. Малыш успел подумать и об игрушечном грузовике, который ему подарила эта ужасная женщина, кажется, он оставил его на диване. За этим последовал щелчок, а после её смех.

В этот момент, когда прозвучал щелчок, Доминик очнулся. Он потерялся в своих воспоминаниях, страхе, ярости, ненависти – все они отравляли его душу и сердце. Они не давали ему, заботится и любить, потому что он боялся, Доминик привык выживать сам и никому не доверять, он боялся чувствовать, испытывать что-то к другому человеку. Эти воспоминания заставляли его кровь леденеть, вызывали мороз по коже и превращали его сердце в лед. И в этом состоянии монстра, он чувствовал себя прекрасно, отключая все эмоции и чувства. Доминик не ощущал больше страха, что когда-то парализовала его тело, и делал его слабым и уязвимым.

Ненависть, которая росла в нём, превратилась в месть, Доминик жил только для себя. Он любил манипулировать окружающими его людьми, чтобы накормить монстра внутри него, используя их, а потом выбрасывая как ненужный мусор. И то же самое должно было ожидать и его жену. С того самого момента, как он увидел её, Доминик захотел иметь полный контроль над девушкой, он хотел издеваться над ней, унижать и получать от этого наслаждение. Чем больше она сопротивлялась, тем агрессивнее он становился, эмоционально уничтожая её, и привязывая цепями к нему. Он наказывал её за ошибки, которые она никогда не совершала. Почему? Потому что он боялся её. Она представляла угрозу для его психического состояния, что было основой … для того маленького мальчика в его темной душе.

- Я жил здесь. Ну, честно говоря, не жил, а пытался выжить. Моя мать … - он вздохнул, сделался еще более нервным, чем был до этого; в машине стояла мучительная тишина, он постукивал своими пальцами по рулю автомобиля. Плечи были немного приподняты, он был очень напряженным, готовясь сорваться из машины в любую минуту. Дом не поднимал своей головы, просто не мог смотреть на неё, но он видел её руку, тонкую и маленькую, которая приносила умиротворение, но Ник не заслуживал даже этого.

- Расскажи мне, Доминик, - попросила она его. В её голосе слышалась мольба, а дышать становилось труднее. Он развернулся к ней и, взяв её за руку, разжал кулак, переплетая вместе их пальцы. Сжимая их, он хотел попросить, чтобы она всегда оставалась с ним.

- Не осталось ни одного хорошего момента с ней, что можно вспомнить. Только если бы она захотела, я бы остался, моей любви хватило бы для нас двоих. Но она была далека, чтобы принять и понять такое чувство. Она ненавидела меня всем сердцем, чтобы испытывать такое чувство, как любовь или привязанность. Как можно любить результат изнасилования? Вот почему я заслуживал то, что она делала. Я постоянно напоминал ей о том, что сделал мой отец. Я не могу вспомнить день, в котором бы она не издевалась надо мной. Моя мать всегда приводила домой мужчин, и они платили ей деньги за то, что она трахалась с ними. Она подсела на наркотики, а после их употребления, ей хотелось играть в игры. Русская рулетка, к примеру: одна пуля, пятьдесят на пятьдесят, что ты останешься в живых. Я думаю – это была её любимая игра. Потом были сигаретные ожоги, которые она тушила об мое тело, пока я не начинал кричать. Но даже побои и недостаток еды казались мне не такими страшными. Самым страшным - была темнота. У неё была специальная комната для меня, она была не больше коробки. Я сдирал ногти об дверь, пока не начинала идти кровь, кричал до хрипоты в голосе, чтобы меня выпустили.

Доминик даже не думал в тот момент, когда рассказывал о своем прошлом. Слова сами шли к нему, и он просто произносил их, вспоминая те ужасные моменты его жизни. Он рассказывал ей о том дерме, которое пережил, о той жестокости, и как в конечном итоге его поглотила тьма, превращая в того монстра, которого она знала сейчас. Доминик обнажил душу перед ней, показывая те ужасные шрамы на теле и рассказывая истории, откуда они взялись.

- Два миллиона стали решением её проблемы. Она не оглянулась, когда уходила, даже не сказала слова на прощание. Всё что я запомнил в тот день, это был тот ненавистный запах сигарет, которым пропитался её порванный свитер. Моя ненависть со временем сменилась на ярость. Она растет во мне тут, Иден, - он коснулся рукой левой части тела, там, где находилось его сердце. – Там нет ничего, только уродство.

Его голос был очень печальным, он отпустил её руку, а сам взялся за руль и сжал его.

- Я просто … Я хочу, чтобы ты знала. Я хотел, чтобы ты увидела.

В течение долгого времени, никто из них не произносил и слова. Она положила руку ему на плечо, и Доминик немного отшатнулся. Когда он наконец-то решился посмотреть на неё, его внутренности сжались. Он ожидал отвращение, презрения, или еще хуже, отрицания, но то, что он увидел, удивило, на её лице было сострадание. В её янтарных глазах не было ничего, кроме нежности и понимания, и Доминик почувствовал свою ущербность, что б её.

- Спасибо, что рассказал мне, - произнесла она своим нежным голосом в тишине. – Я понимаю, насколько это было сложно для тебя, поделится со мной своим прошлым, но все равно спасибо.

Она хотела сказать что-то ещё, но только несколько раз открывала рот и закрывала обратно. Доминик не мог винить её в том, что она хотела услышать ещё больше, задать кучу вопросов и получить на них ответы. Он повернул голову и проглотил ком в горле, заводя машину. Когда она убрала свою руку, он боролся с тем, чтобы вернуть её обратно на место. Но он сдержался, держа одну руку на руле, а другой, переключая коробку передач, чтобы вывезти их отсюда невредимыми. Посмотрев в сторону, он заметил группу мужчин, которые сидели на детской площадке и наблюдали за машиной Доминика. Единственная причина, почему они ещё не подошли, были тонированные стекла, которые делали их невидимыми. Ник понимал, что это вопрос времени, поэтому надо было валить отсюда, от греха подальше. Армстронг не хотел ставить её жизнь под угрозу снова, хватит с неё насилия с его стороны.

Иден не могла уснуть, долго ворочаясь с бока на бок, ударив несколько раз подушку, примяв её, в надежде найти удобное положение для сна, но все попытки оказались тщетными. Не важно, как сильно она старалась, сон всё не приходил. Пришлось признать, что это не от комковатой подушки, или неожиданной поломки кондиционера. Виновниками, которые лишили её сна, были хаотичные мысли. И этот хаос распространялся на остальные части тела. Она без конца прокручивала признание Доминика. У неё были свои подозрения о его детстве, особенно после признаний Лукаса, но Иден даже не могла представить, каких масштабов достигали его мучения. Даже сейчас содрогнулась от ужаса, вспоминая историю, рассказанную мрачным отрешённым голосом, который звучал отстранённо, безучастно. Она села в кровати, уткнувшись подбородком в колени. Как может мать так обращаться со своим ребенком? Иден с тревогой пыталась представить весь ужас, парализующий страх, издевательство, жестокость – это все заставило сердце пропустить болезненный удар. Сердце болело за него. Болело за насилие над маленьким мальчиком и мужчиной, носящим шрамы и рубцы не только на теле, но и где-то глубоко в его душе и сердце.

Иден начинала потихоньку принимать этого человека; она поняла причину его вражды, его тайну, которую он прятал всегда, и то, что он издевался и унижал её так долго. Иден поняла всё, теперь всё встало на свои места. Она просто стала той точкой срыва, он любил, играя с ней, удовлетворять своего монстра внутри себя. К ней пришло понимание, и сразу стало ясно: сострадание расцвело теплым цветком, независимо от того, что какая-то часть продолжала сердиться. Как он мог доверять кому-то, когда жил в ненависти и страхе? Как он мог проявлять и показывать любовь, когда был лишен её? Он был просто ребенком, непорочным и чистым, который вечно верил и надеялся на чудо, когда вокруг него царило насилие и злоба. Если его мать так плохо относилась к нему, то, как он может относиться к этому миру?