Они помолчали. Потом Шпора спросил:

– А ты действительно родилась в один день с Бевисом? Это не случайно. Если Эли призвал все силы добра и зла, чтобы воздать мне за убийство, то ему это удалось. Никого в жизни я не любил больше, чем тебя.

– Послушай, это же не средневековый роман. Это жизнь.

– Свою жизнь я готов отдать за тебя, но сначала я должен пройти через искупление. – Казалось, призраки не хотят отпускать его. – Я не могу нарушить данное слово.

– Неужели ты в самом деле считаешь, что женитьба на дочери Гейтса искупит смерть Бевиса?

– Нет, конечно. – Шпора горько рассмеялся. – Это только первая часть испытания. Есть еще вторая, и Эли уверен, что я с ней не справлюсь.

– Что это значит?

– В этом году я участвую в скачках, помнишь? Все говорят, что Гейтс заплатил многим участникам, чтобы они столкнули меня в реку. Они скачут не ради победы. Призовая сумма – пустяк по сравнению с тем вознаграждением, которое они получат, если разделаются со мной.

– Он хочет убить тебя?

– Скорее, покалечить. Не в его интересах, чтобы Годспелл провела в браке полчаса. Могут возникнуть проблемы с вступлением в права наследства, если она станет вдовой прежде, чем высохнут чернила на брачном контракте. Я думаю, Эли очень хорошо проконсультировался у Жиля.

Эллен смотрела на него, не понимая.

– Дело в том, что в программу внесли изменения, – спокойно пояснил Шпора. – Гейтс не просто объявит о нашей помолвке. На празднике состоится церемония бракосочетания.

– Нет! Не может быть!

– Представь себе! Немного скоропалительно, быть может, но с нотариусом все согласовано. Викария, правда, не будет. Но уж от похорон ему не удастся отвертеться. Давненько викарий не открывал фамильный склеп Константинов. – Непонятно было, к чему относится ирония Шпоры: к смерти матери или к своей собственной.

Эллен прижала ладони к губам.

– Само собой, это большой секрет. Если мы хоть словом обмолвимся, Эли нас обоих пристрелит.

– Но почему ты согласился участвовать в этих скачках?

– Сначала мне было все равно – жить или умереть.

– А теперь?

– А теперь Рори подобрал мне прекрасную лошадь. И я буду скакать не ради моей жены или мамы и даже не ради бедняги Бевиса. – Он сжал ее лицо в ладонях. – Я буду скакать ради тебя.

– Но меня там не будет!

Он взглянул на заходящее солнце.

– Мне пора.

– Ты не можешь так вдруг уйти после всего, что сказал!

Шпора закрыл рот Эллен поцелуем, и в нем потонули и ее слезы, и протест, и испуг, и растерянность.

– Придешь сюда завтра в это же время? – спросил Шпора.

Она кивнула.

– На этой неделе состоятся Аскотские скачки, так что мне, наверное, удастся вырваться из-под надзора на пару часов.

Он поднял стопку свитеров, сложенных на пне, и стал их натягивать один за другим.

Каждый день, пока продолжались приготовления к празднику Эли и свадебной церемонии, влюбленные встречались возле Речного каприза.

Несмотря на опасность, Шпора, казалось получал удовольствие от своего маскарада, а Эллен от души смеялась, глядя на него. Он умудрялся выглядеть сексуально даже в ярко-розовой вязаной кофте и шапочке с кисточкой. Отсмеявшись, она дрожащими от нетерпения руками раздевала его.

Они плавали в реке под защитой плакучей ивы, занимались любовью и разговаривали. Он собирал ее слезы в пригоршню и говорил, что готов умереть ради нее.

– Господи, да не хочу я, чтобы ты умирал! Я хочу, чтобы ты жил!

– Я буду любить тебя вечно, даже если до конца жизни проживу с Годспелл.

– Господи, да не хочу я, чтобы ты жил с ней! Хочу, чтобы ты жил со мной. Давай уедем вместе.

– Я не могу уехать сейчас.

– А я не могу остаться.

Они лежали раздетые, никому не видимые в высокой траве, а Сноркел устраивалась на их одежде и сторожила, чтобы предупредить о приближении прохожих.

В последний вечер перед праздником Шпора прибыл не на велосипеде Шерри, а верхом.

– Это Белая Зависть, – представил он Эллен чистокровную красавицу серой масти с белой гривой.

Девушка погладила сильную белую шею и попросила лошадку выручить завтра своего седока.

– Так ты придешь на скачки?

Она молча сняла перстень с печаткой и протянула ему.

– Оставь его у себя, – сказал Шпора.

– Я не умею прощаться. И возвращаться, если ушла.

– Я знаю. Я найду тебя. Обязательно найду тебя, рано или поздно, клянусь.

– Вот, держи. – Эллен протянула ему конверт. – Это авиабилет на твое имя.

– Ты же знаешь, я не могу уехать!

– У меня остались еще два желания. Вот они. Ты можешь выбрать любое. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты уехал со мной завтра. Если же нет, то я хочу, чтобы мы с тобой никогда не встречались. Решение за тобой.

18

Пышные приготовления к празднику Эли Гейтса продолжались всю неделю. Ярко раскрашенные блестящие фургоны то и дело подкатывали к его дому, из них выскакивали люди в комбинезонах, которые чистили, мыли, жарили, варили, возводили и украшали.

Фили регулярно заходила после прогулок с Гамлетом к Эллен, занятой подготовкой к отъезду, и докладывала, как идут дела.

– Сегодня выгрузили по крайней меру штук тридцать стульев, выкрашенных золотой краской, – возбужденно рассказывала она утром в день праздника. – Надеюсь, Эли не собирается читать проповедь.

Похоже, Фили ни сном, ни духом не ведала о том, что гвоздем праздника будет свадебная церемония. Эллен не стала рассказывать ей и о своих вечерних встречах со Шпорой, хотя понимала, что та догадывается о них. После возвращения из Кента Дилли каждый день ходила в Спринглоуд заниматься верховой ездой, чтобы видеть Рори, и сообщала матери, что Шпора ведет себя очень странно: переодевается и куда-то уезжает на старом велосипеде. Фили предрекала, что Шпора в ближайшее время сойдет с ума, на старый добрый манер, следуя примеру Гранвилля Гейтса, а отъезд Эллен неизбежен. Во время своих визитов к подруге о Шпоре Фили не заговаривала. Предстоящий праздник занимал, казалось, все ее мысли, а что касается отъезда Эллен, то она изо всех сил делала вид, что он ее не волнует.

– Могла бы одолжить Эли несколько стульев, – заметила Фили, слоняясь по Гусиному Дому и рассматривая ярлыки на мебели. – Должна тебе сообщить, что ты чудовищно организованная личность. Уверена, у тебя до отъезда еще останется вагон времени, чтобы сходить на праздник.

У Эллен в горле застрял комок, и она не смогла ничего даже промычать в ответ.

– Не забудь, Дилли купила бутылку шампанского, чтобы проводить тебя. Потратила почти все свои сбережения. Так что ждем тебя. Ты должна зайти, хоть лопни. – Фили наклонилась к Сноркел за мячиком, который та принесла. – А тебе, моя девочка, придется перебраться на новое местожительства. Мы проводим мамочку навстречу приключениям, а ты поживешь у меня! Ведь поживешь у меня, правда? Ну конечно, ты согласна!

Собака восторженно лаяла.

Эллен отвернулась, чтобы спрятать слезы.

Фили категорически заявила, что забирает колли к себе: у Сноркел с Фили – одинаковое чувство юмора, а с Гамлетом – сумасшедший роман. Конечно, это сняло камень с души девушка, но не облегчило горечи расставания.

Эллен очень хотелось попрощаться с Финсом, но черно-белый охотник был по-прежнему в бегах. Она утешала себя тем, что он, несомненно, жив и здоров, чего и ей желает: каждое утро кот оставлял для нее на крыльце часть своей добычи. Сегодня это были три мышки-полевки и жирная крыса. Может быть, летом в Оддлоуде и можно неплохо прожить на вольных хлебах, но зима – совсем другое дело.

– Я найду его, моя хорошая, – пообещала Фили. – Кот не пропадет. За тебя я гораздо больше волнуюсь. И все же завидую тебе.

Фили поинтересовалась, нельзя ли использовать серфингборд Эллен в скульптуре, которую заказал новый центр отдыха в Эддингтоне. Ее очень растрогало то, что Эллен подарила свой ноутбук Дилли. В ответ Фили подарила подруге кельтское ожерелье из серебра, тяжелое, старинное, с большим потемневшим розовым камнем.

– Арбузный турмалин, – пояснила она. – Очень редкий камень. И обладает удивительными свойствами. Я называю его камнем двойного видения: он позволяет увидеть в неприятностях хорошую или хотя бы смешную сторону. Между прочим, открывает сердечную чакру. – Фили подмигнула Эллен, зная, что та считает это чепухой. – К тому же это не просто камень, а медальон: ты можешь внутрь что-нибудь положить. Я всегда носила в нем травку.

– Спасибо тебе. – Девушка прижала ожерелье к щеке.

– Ну, мне пора бежать! Нужно закончить бюст.

Фили заявила Эли, что будет работать над бюстом до самой последней минуты и попросила выделить ей двух человек для доставки его на место, чем немало напугала заказчика.

– Запрещаю тебе улетать, не увидев моего творения. Клянусь, ты никогда его не забудешь, даже если мое имя вылетит у тебя из головы через месяц.

Эллен проводила гостью, ничего не ответив. Открыв медальон, она улыбнулась и сделала глубокий

вдох: Фили до отказа набила его своей волшебной травкой.

Часа через два, уже под кайфом, Эллен запихивала в рюкзак самое необходимое и наблюдала за парадом разноцветных платьев и диковинных шляп, следовавших друг за другом по аллее. Сноркел встревожено смотрела на хозяйку с кровати.

– Не переживай, все будет хорошо. – Эллен погладила ее, но в глаза взглянуть не решилась. – Тебе понравится жить под одной крышей с любимым.

За окном послышался цокот копыт: всадники направлялись к месту скачек. Эллен посмотрела на часы: скоро двенадцать. Сердце сжалось. Пора ехать. Пора ехать.

Девушка решила уложить вещи в машину, запереть Гусиный Дом, а потом зайти попрощаться с Фили и Дилли. В последний раз она обошла комнаты удостовериться, что вещи готовы к отправке, с постелей снято белье, из шкафов вынуты книги и посуда. Все было в порядке, но Эллен не успокоилась, а, наоборот, почувствовала панический ужас.

Она осознала, что не сможет уехать от Шпоры. Не сможет, и все.

Комок в горле душил ее. Во время бессонной ночи она решила, что уедет из города до свадьбы, хотя ее самолет вылетает поздно вечером.

«Если бы он любил меня, то полетел бы со мной, – твердила Эллен, чтобы взять себя в руки. – Вся беда в том, что он не любит меня по-настоящему».

«Еще скажи, что черное это белое», – раздался у нее в голове решительный голос матери.

«Не мучай меня, мам». – Эллен сжала голову руками.

«Если бы ты любила его по-настоящему, ты бы не уступила его никому. Вспомни Эмили Дэвисон», – ответила мать.

Кажется, несчастная не рассчитала дозу, и травка Фили подействовала на нее слишком сильно. Она высыпала содержимое медальона в конверт, в графе «кому» написала «Шпоре и Годспелл» и положила на шкаф. Это ее свадебный подарок. Видит бог, он им пригодится.

Голова кружилась, и голос матери не умолкал. «Как это похоже на тебя! В самый решительный момент жизни искать утешения в травке. А ведь ты за рулем. Ты знаешь статистику дорожных аварий?»

Перед глазами Эллен возник Финс. Он поднимался к ней по лестнице, глаза его сияли.

– О господи! – Эллен прикрыла глаза, чтобы прогнать видение. – Сейчас, чего доброго, и Ричард объявится. Так и есть!

Зазвонил телефон.

– Эллен, дорогая, – в трубке раздался все тот же решительный голос. – Звоним, чтобы пожелать тебе доброго пути. У тебе все в порядке?

Девушка не очень хорошо понимала, наяву это или она продолжает грезить. Она протянула руку, чтобы погладила Финса, пальцы ощутили прикосновение мягкою меха. Кот заурчал, прижался к ней, вцепился лапами в руку хозяйки. На коже показались капельки крови.

– Мам, тебе не кажется, что в жизни примеры на вычитание встречаются чаще, чем примеры на сложение?

Дженнифер Джемисон кашлянула:

– Погоди, я дам папу.

– Эллен? – ласково сказал отец.

Она разразилась слезами.

– Ну что ты, что ты, котенок. Успокойся. Ты из-за Ричарда? Или волнуешься перед дорогой? Что случилось, мой котенок? Чем я могу тебе помочь?

Эллен так отчаянно плакала, что не сразу ответила.

– Расскажи мне сказку, папа, – попросила она и сама так удивилась, что рассмеялась сквозь рыдания.

– Что? – обомлел отец.

– Расскажи-и-и с-с-сказку…

– Я не знаю сказок, – огорченно признался отец. – Давай, я расскажу тебе анекдот…

Эллен заплакала еще сильнее и сорвала с шеи медальон. Фили ошибается. Ничуть он не помогает видеть смешную сторону в несчастье.

– Англичанин, шотландец и испанец пришли в бар, – с подъемом начал говорить Тео в надежде развеселить дочь.

– Однажды на дне морском жила-была маленькая русалочка… – перебила его Эллен, глядя, как Финс удаляется вниз по лестнице. Он стал еще толще, чем раньше. – Ты меня слушаешь?

– Да, да, – ласково ответил отец.

– И вот, когда она выросла большая…