– Вы даете ей противозачаточные таблетки? – крикнула она, когда датский дог наотрез отказался покинуть свою новую подружку.

– Да! – Эллен стояла на берегу рядом с золотыми сандалиями.

– Ну, тогда пусть резвятся. – Фили, улыбаясь, вышла на берег. – Вы тут гуляете? Может, пройдемся вместе, чтобы не разлучать влюбленных?

Ее дружелюбие было таким обезоруживающим, что Эллен сразу прониклась к новой знакомой симпатией. Шагая с ней рядом, Эллен удивлялась тому, что Фили вышла гулять с собакой в белом длинном платье и золотых сандалиях: эксцентрично и непрактично. При ближайшем рассмотрении спутница оказалась моложе и стройнее, чем на первый взгляд. Сперва Эллен дала ей сорок с хвостиком, теперь же скинула десяток лет, а между пышной грудью и крутыми бедрами заметила тонкую талию.

– Итак, вы купили Гусиный Дом у этих ужасных Джемисонов, правильно я понимаю? – Фили стряхивала травинки и капли воды со своего платья.

– Нет. Я дочь этих ужасных Джемисонов.

– О-ля-ля! – не особенно смутившись, рассмеялась Фили. – Я слыхала, что дом продается. А Глэдис всем доложила, что вы сегодня приехали. Вот я и подумала…

– Какая Глэдис?

– Вы же встретились с ней в магазине.

– Я разговаривала только с американцем по имени Джоэл.

– Джоэл – чудо в штанах. И Лили была с ним?

– Лили – это его жена? – Эллен вспомнила, что в разговоре с молчаливой посетительницей Джоэл сказал, что смотрел фильм вместе с Лили.

– Ненормальная, между прочим, – снисходительно бросила Фили. – Но это к делу не относится. Глэдис около семидесяти, она тараторит без умолку. Спутать ее ни с кем невозможно.

– Так это та пожилая дама? – приподняла брови Эллен. – Но она на меня только раз взглянула и сразу вышла.

– Для Глэдис Тайдинг этого вполне достаточно. Она может прочесть вашу биографию с одного взгляда. – Фили запыхалась, поднимаясь в горку босиком, с сандалиями в руке. – На секунду увидит человека на автобусной остановке – и определит его возраст, национальность, политические убеждения, семейное положение, сокровенные тайны, а также готов ли он принять участие в традиционном городском празднике. Ей следовало бы работать сыщиком.

Эллен рассмеялась.

– И что же она рассказала обо мне?

– О вас? Замечена въезжающей в Гусиный Дом одна, только в сопровождении двух животных. В два тридцать замечена входящей в местный магазин с одним из них. Судя по всему, намерена избавиться от обоих. В данный момент наверняка уже готовится сводка о том, что в шесть вы отправились на прогулку с нашей милой Фили, прервав генеральную уборку. Вам дали следующую характеристику – цитирую: «Крашеная блондинка, вроде панка. Из тех, которые ходят с серьгой в пупке. Вообще-то ей палец в рот не клади. Похоже, не замужем, бедняжка». Конец цитаты.

– Ах, ты старая зараза с длинным носом, – невольно вырвалось у Эллен.

Фили весело фыркнула и, оглянувшись, подозвала Гамлета.

– Поверьте мне, у нее не такой уж длинный нос и она не такая уж зараза, как, например, я. У Глэдис очень доброе сердце. И намерения тоже добрые. Один бог знает, как мы все изголодались по развлечениям после того, как пятьдесят лет горбатились на Беллиигов, а перед этим – на Константинов.

– Это их предок – создатель Речного каприза?

– Род Константинов испокон веку владел землями Оддлоуда. Изабель первая из Константинов раздобыла себе титул. Теперь она леди Беллинг. А сэр Джон! Вы не представляете, сколько местные судачили об этой истории, просто мозоли на языках натерли. Его у нас прозвали Хирургом!

– Тот самый Джон Беллинг, политик? – Это имя показалось Эллен знакомым.

– Ну да, тот самый Джон Беллинг!

– Который чуть не стал премьер-министром?

– Ну да, тот самый, без пяти минут премьер. Еще пять минут – и ведь стал бы, если б не его дражайший сынок, спасибо тому преогромное. Честно говоря, мне не за что благодарить Джаспера Беллинга, но за это – спасибо ему от всей души. Хирург поверг бы страну во мрак Средневековья. Так что, вляпавшись в уголовщину, Джаспер спас нацию. Весьма благородно с его стороны.

Эллен плохо знала историю Джона Беллинга, известного политика, которого, кстати, ее мать обожала. Он сделал блестящую карьеру при Маргарет Тэтчер. Владелец Оддлоуда, одно время член парламента от местного отделения партии тори, член Совета министров и любимец Железной Леди, питавшей слабость к голубоглазым мужчинам, он попал в немилость после того, как выяснилось, что его сын занимается контрабандой наркотиков или чем-то в этом роде. Этого сына зовут Джаспер Беллинг, кое-как сообразила Эллен, мало что понявшая из болтовни Фили.

– Мне сегодня трудно собраться с мыслями, – продолжала собеседница. – Глэд Тайдинг страшно огорчилась, когда я сказала ей, что беру свое обещание назад. Она заявила, что это возможно только с согласия леди Би. Можете себе представить? Вот тогда-то она мне и рассказала про вас, наверняка хотела переключить меня на другую тему, что, впрочем, ей удалось! Я ведь как мотылек!

Действительно, порхая, словно мотылек, с темы на тему, Фили упоминала о разных людях и событиях так, словно Эллен прекрасно знала всю подноготную оддлоудской жизни. На дорожку перед ними выбежали обе собаки.

– Умницы! Умницы! Вот славные собачки! Мне очень нравится ваша колли. Почему вы хотите отдать ее? – спросила Фили.

– Это собака моего бывшего друга. Он уехал в Австралию. Я тоже собираюсь за границу после того, как продам дом.

– Вот как! – Странно, что Фили не спросила, куда и зачем. Неожиданная деликатность для женщины, отрекомендовавшейся как «зараза», да еще с длинным носом». – А как поживают ваши родители?

– Спасибо, неплохо. Сердце у отца, конечно, пошаливает, зато он ведет жизнь, которая ему по душе. Да и мама привязалась к Испании. Я даже не думала, что она так полюбит ее.

– Жаль, что мы с вашей мамой не особенно дружили. Думаю, она считала меня жуткой неряхой и плохой матерью, и совершенно справедливо. Собственно, из-за этого я и попыталась увильнуть от своего обещания. Дилли заканчивает школу, и я должна присутствовать у нее на выпускной церемонии.

– Ваша дочь заканчивает школу? – Эллен даже приостановилась от удивления. В процессе разговора она все убавляла и убавляла возраст новой знакомой. Лицо у нее было чистое и молодое, а огромные глаза – просто детские. К этому моменту Эллен уже считала Фили своей ровесницей, если не моложе.

– Да, Даффодилл. – Фили тоже остановилась и с явным облегчением перевела дух. – Когда она родилась, мне было меньше лет, чем ей сейчас. Взгляните-ка отсюда на наш городок! Этот вид можно было бы назвать живописным!

– Почему можно было бы? По-моему, он и в самом деле живописный! – ответила Эллен, поняв, что Фили специально сменила тему. То она выдает информацию огромными порциями, то вдруг внезапно замолкает, как сломавшийся автомат. Эта манера и интриговала, и раздражала девушку.

– Вы видите перед собой бурлящий котел лжи и ненависти, – заявила Фили почти без иронии. – Издалека, может, он и выглядит живописно. Но этого не замечаешь, когда живешь тут долго. По сути дела, всю свою проклятущую жизнь. Вы ведь не жили здесь с родителями, правда?

Эллен отрицательно покачала головой, поглощенная вычислениями в уме. Математика всегда была ее коньком – к радости матери и к ее собственной досаде, потому что на нее нападала маниакальная потребность все считать. Сейчас она лихорадочно подсчитывала: если дочка, закончившая школу, сейчас старше, чем была мать, когда ее родила, то Фили от силы тридцать три. Эллен была потрясена тем, что у женщины почти одних с ней лет взрослая дочь.

– Счастливица, – сказала Фили. – Ваши родители приехали сюда из Сомерсета?

– Да, из Тонтона.

– Я догадалась по вашему приятному акценту. Вы бывали у них в гостях?

Эллен никогда не приходило в голову, что у нее есть акцент. Мать, не жалея денег, мучила девочку бесконечным уроками ораторского мастерства, поскольку считала, что «крестьянское произношение» помешает ей поступить в медицинский колледж. Поэтому уж за что, за что, а за свое произношение Эллен была совершенно спокойна. Она откашлялась и произнесла так отчетливо, что сам профессор Генри Хиггинс похвалил бы ее:

– Я жила по большей части в Корнуолле, но в других местах мне тоже приходилось бывать. Как в Англии, так и за границей.

– Счастливица! – спутница вздохнула. – И чем же вы занимаетесь?

– Я физиотерапевт, работаю со спортсменами-профессионалами.

– Ого! – Фили втянула живот. – Неудивительно, что у вас такая потрясающая фигура.

Эллен удержалась от признания, что жутко растолстела за последнее время (перееданием она глушила депрессию после расставания с Ричардом), понимая, что не стоит этого говорить особе, с такими пышными – при всем их великолепии – формами.

– Вы приехали сюда работать?

– Нет, у меня сейчас передышка. Я работаю, как сумасшедшая, зимой: внесезонные тренировки, иностранные туристы, зимние виды спорта и так далее. И все для того, чтобы освободить лето. Мы с Ричем увлекаемся… – Запнувшись, она поправилась: – Я увлекаюсь серфингом.

– Звучит впечатляюще. А моя жизнь кажется такой серой. – Фили, казалось, страстно завидовала той жизни, которая протекает где-то за пределами Оддлоуда, все равно, где. Душа ее, как мотылек, рвалась и билась о стекло закрытого окна.

Эллен хотела спросить у спутницы, чем она занимается, но тут Фили прижала руку к губам и радостно воскликнула:

– Как здорово! Скажите, а вас учили делать массаж?

– А как же. Это важная часть моей работы.

– Здорово! Тогда сходите, пожалуйста, со мной сегодня вечером. – Ее глаза сияли. – Вы ведь свободны вечером?

– Ну… Можно и так сказать. А что случилось?

– Белль проводит мероприятие у себя в особняке. О ради бога, скажите, что вы пойдете. Умоляю! Моя приятельница Эльфи сегодня не сможет, такая досада! Я не хочу идти одна, особенно раз там будет Джаспер, но мне безумно хочется увидеть все своими глазами. Давайте, мы с вами пойдем и вместе поглазеем, хорошо?

Для женщины тридцати с хвостиком лет, имеющей голос джазовой певицы и взрослую дочь, Фили ведет себя до странности инфантильно, подумала Эллен. Маленькая капризная принцесса, которая дружит с эльфами и ненавидит одна ходить на балы. При этом она заражает своей непосредственностью, в ее болтливости, легкомыслии, веселости, во всем ее поведении есть что-то завораживающее. Эта женщина затягивает вас в водоворот искреннего дружелюбия и свободного проявления чувств. От такой открытости Эллен давно отвыкла.

– Объясните, пожалуйста, в чем, собственно, дело? – осторожно осведомилась она. В последнее время Эллен стала тяжела на подъем и больше не откликается на зов неведомого с тем бесстрашием, которое так долго отличало их с Ричардом от всех прочих людей. Боже, как она изголодалась по этому азарту! – Впрочем, какая разница! Где мы встречаемся и как одеться?

– О дорогая моя! – Фили захлопала в ладоши. – Во что ни оденьтесь, вы будете украшением общества! Вы умудряетесь выглядеть сексуально даже в этих рабочих шортах и вывернутой наизнанку футболке! Но учитывая характер Белль, лучше надеть что-нибудь посерьезнее. Не потому, что она изверг по части этикета – а она изверг, а потому, что у нее в особняке всегда холодрыга, даже в это время года. Сначала зайдем ко мне, раздавим бутылочку. Глэдис что-то говорила насчет проблем с вином, так что мы заправимся заранее. – Она посмотрела на часы. – Ого! Пора наводить марафет.

Они почти бегом миновали «Каприз» и пересекли мост. Под старой липой Фили схватила Эллен за руку:

– Я только переоденусь и через двадцать минут встречу вас здесь.

– Может быть, я просто зайду к вам? – И тут Эллен испугалась, что согласилась пойти на загадочное мероприятие с незнакомым человеком, да еще раздавив бутылочку. Она даже не знает, где Фили живет.

– Вам будет сложно найти дорогу, – загадочно сказала новая знакомая. – Гораздо проще встретиться здесь. Я сейчас же позвоню Глэдис и скажу, что добавляется еще один лот. Думаю, Белль уже вернулась.

– Что еще добавляется? – переспросила Эллен, но Фили уже вприпрыжку направлялась к таинственным воротам в высокой стене, за которой хранили свои секреты разросшийся сад и прекрасный, разрушающийся дом, похожий на старинный замок.

Эллен улыбнулась. Все ясно. Офелия Джентли живет в загадочном волшебном замке, в своем таинственном мире, где водятся гигантские собаки, злые волшебники и друзья-эльфы. Она не настоящая. Таких в жизни не бывает.


Дома у Фили царил неописуемый беспорядок. Она жила не в самом замке, а в очень старом сооружении, которое характеризовала как «сборный дом из гофрированного железа XVII века постройки». Он находился позади замка, на дальнем дворе. Интерьер этого жилища напоминал инсталляцию авангардиста – то ли мастерская художника, то ли гардеробная.

Пройдя с хозяйкой по лабиринту меж высоких, декоративно постриженных деревьев, мимо статуй, покрытых лишайником, и фонтанов, извергавших плющ вместо воды, Эллен очутилась в доме и пристально рассматривала окружавший ее бедлам, чтобы удостовериться, что она не грезит. Пятнадцатикилограммовые пакеты с собачьим кормом громоздились рядом с грязным гончарным кругом, на котором лежала распечатанная пачка с «Тампаксами». Кошмар, учиненный подонками в Гусином Доме, показался ей теперь лишь легким беспорядком.