– Что с тобой? – Дивон, наконец, не выдержал.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Ты только что плеснула воду мимо котла и прямо мне на ноги.

Фелисити в растерянности посмотрела на кирпичный пол, покрытый мыльной пеной, потом подняла глаза на капитана: он стоял, держа в руках все тот же подгорелый бисквит.

– Извините, – прошептала она.

– Но только мне кажется, Рыженькая, что за твоим извинением стоит мало искренности, а?

– Ничего другого я сказать не могу! – отрубила Фелисити, едва подавляя желание выплеснуть ему на брюки воду из чайника. Мокрое пятно, расползавшееся по верху брюк, обрисовало его мужественную плоть еще отчетливее, и Фелисити бесилась от этого еще сильнее, сама не понимая почему. Она стиснула зубы.

– Все-таки вы, может быть, перестанете называть меня Рыженькой? Как вам известно, зовут меня совершенно не так.

– Ах, неужели?

– Ужели. – Слава Богу, что он был красив и на щеках его играли почти детские ямочки. Если бы не они, Фелисити, вероятно, не смогла бы удержаться от грубости… Возможно…

– А я думал, тебя все называют так. – Дивон подошел поближе и остановился прямо за ее спиной.

– Никто, кроме вас. – Девушке было крайне неудобно и неприятно разговаривать с капитаном, не видя его лица. А он стоял так близко, что даже запах сгоревших бисквитов не мешал ей чувствовать его острый мужской запах.

– Ну, только не говори мне, что никто никогда не прохаживался по поводу твоих огненных волос!

– Такое, конечно, бывало… – Девушка передернула плечами, чтобы скрыть пробежавшую от его прикосновения к ее кудрям дрожь. Затем она быстро убрала волосы, кое-как закрутив их. – Многие находили оттенок моих волос особенным… даже удивительным…

– А я, значит, по твоему мнению, таковым его не нахожу? – Дивон ласково тронул локон, упавший вдоль гибкой белой шеи. Какая-то часть его существа явно противилась этому: женщина помолвлена с другим, а он лучше, чем кто-либо другой знал, как непорядочно пользоваться случайной близостью, чтобы убить в человеке настоящее чувство. Разве сам он не стал когда-то жертвой именно таких действий? Разве его не резанули по сердцу горькие воспоминания о пребывании в этом доме?

Но, несмотря на это, бороться с собой было трудно. Женщина благоухала так сладко, кожа ее была так бела, а опущенная голова слишком заманчиво обнажала шею для поцелуев.

– Я не знаю, что вы вообще думаете, – пролепетала Фелисити, пытаясь отрешиться от греховных мыслей и заняться делом. Вода уже остыла, а она все никак не могла приняться за мытье посуды.

– Я думаю, что ты очень красива. Думаю также, что никогда не видел таких поразительных волос и таких глаз… как весенние цветы после дождя.

Девушка вздрогнула и судорожно сжала край котла.

– Думаю, что у тебя есть надо мной какая-то необъяснимая власть, – продолжал Дивон, – и сейчас я даже не хочу ее и объяснять.

Руки его оказались у нее на плечах, и Фелисити безвольно закрыла глаза. Тяжело дыша, Дивон повернул ее к себе, не обращая внимания на капавшую с ее рук воду, а она бессознательно обвила их вокруг его талии.

Губы ее раскрылись в томительном ожидании поцелуя, но капитан, все еще терзаемый сомнениями и угрызениями совести, колебался.

Все происходящее было нехорошо.

Она это знала.

Он знал тоже.

Но отступать было уже поздно, ибо никакая сила не могла уже потушить желания, возникшего между ними.

– Когда нас застала буря, – неожиданно начал Дивон, задыхаясь и торопясь, – ну, перед тем, как рухнула сосна, знаешь… волосы у меня на затылке поднялись, как наэлектризованные…

– А я еще удивлялась, как вам удалось предугадать это и укрыть нас собой, – ее вздымающаяся грудь все чаще касалась его напрягшегося тела.

– О чем-то подобном мне рассказывал Нейти. Когда он был молодой, его ударило молнией. Мне было страшно, когда он это рассказывал, но я все слушал и слушал, особенно чуткими были ощущения самого последнего мига перед ударом. – Дивон замолчал и, сцепив ладони у нее на шее, большими пальцами осторожно поднял нежный маленький подбородок. – И вот сейчас я чувствую именно это – как будто меня вот-вот ударит молния.

Фелисити тихо застонала. Его слова уничтожили последние сомнения, а когда его губы впечатались в ее, Фелисити загорелась по-настоящему. Руки ее нетерпеливо рвали его рубашку, добираясь до мускулистой обнаженной плоти. Поцелуи капитана с каждой секундой становились все более обезумевшими и животными; язык его пересыхал в бесконечных атаках, и, чувствуя дрожь прильнувшего к нему тела, он все сильнее распалялся ответным огнем ее страсти. Обоюдоострый меч желания терзал их жаркие, еще не слившиеся тела, а яростная сила молодости заставляла терять всякий контроль над происходящим.

Скоро дышать стало почти невозможно, и Дивон, оставив ее рот, раскаленными губами впился в стройное белое горло, руками бешено разрывая крошечные пуговицы столь знакомого платья. Они падали на кирпичный пол с тихим шорохом дождя, но молодые люди, поглощенные собой, даже не замечали этого.

Наконец грудь ее была освобождена. Капитан в неистовстве накинулся на розовые бутоны, лелея их руками и губами так, что скоро маленькие соски стали тяжелыми и набухшими, как спелая ежевика.

– О Господи, Рыжая! – Дивон спускал ее платье все ниже, с легкостью обрывая застежки и ленты; через минуту Фелисити стояла среди вороха белья, призывно розовея нагим телом.

Он положил руки ей на бедра, и девушка, чувствуя, что колени ее подгибаются, медленно стала оседать на пол, – но Дивон тут же подхватил ее и стал заваливать назад, пока ее ягодицы не коснулись края стола, а его тяжелое тело не легло сверху. Естество его, стиснутое брюками, огромное и живое, бунтовало все неукротимей. Ощутив это прикосновение, Фелисити сама раздвинула ноги, словно приглашая насладиться сладкими глубинами своей плоти.

Капитан стонал, готовый взорваться каждую секунду.

Быстро смахнув со стола посуду и недоеденные бисквиты, он уложил девушку на стол, непрерывно поглаживая разгоряченной рукой то ее грудь с торчащими сосками, то пленительную тонкую талию, то золотой треугольник с тонкими волнистыми завитками.

Палец его, наконец, нашел вход в волшебную пещеру, столь жаждущую властного проникновения, – в ней было горячо и влажно. Затем он медленно нажал на крошечное чувствительное ядро над входом, и Фелисити взвизгнула, содрогаясь в непроизвольных конвульсиях.

Дивон был даже не в состоянии полностью освободиться от мешающих ему брюк – он лишь стянул их книзу, чтобы не мешать своему трепещущему естеству, и развел ноги девушки еще шире.

Его вхождение на этот раз было мягким и глубоким, вызвавшим обоюдный стон. Локти Дивона опирались на грубо сработанный стол, а руки сжимали льющееся золото ее распущенных волос. Гладкие и упругие ноги обнимали его работающие бедра, а за окном с монотонным шумом лил дождь. Губы любовников под становившийся все более сумасшедшим ритм сливались все плотнее.

Первой почувствовала приближение оргазма Фелисити; она на мгновение замерла, сосредоточившись на одном ощущении и затаив дыхание, а затем содрогнулась в неистовом порыве, вбирая его плоть в себя еще глубже, впиваясь в потную скользкую спину и безудержно крича. Через секунду ей ответил и Дивон, изогнувшись и посылая в сокращающуюся воспаленную бездну свое семя.

Фелисити в изнеможении молчала, глядя на спутанные волосы капитана. Оба они едва переводили дыхание. Тела их казались невесомыми. Затем девушка открыла, было, рот, но тут же сомкнула его, не зная, что сказать. Дивон, не отрываясь, смотрел на ее истомленное счастливое лицо.

Перед ужином они зажгли все имевшиеся на кухне масляные лампы, и теперь она была освещена, как в праздник, но, увы, яркий свет все равно не давал возможности прочитать выражение его задумчивого лица. Наконец Фелисити смогла встать и нежно положила свою ладонь на спутанные колечки волос на его широкой груди.

В ответ он молча прижал ее руку своей – под ее пальцами радостно и доверчиво билось его сердце. Затем Дивон тоже поднялся и небрежно потянулся.

– Должно быть, стол был жесткий, а? – заметил он, подбирая разбросанную по полу одежду.

– Я не заметила, – честно ответила Фелисити. Капитан улыбнулся, вручая ей нижнюю юбку.

– Я бы, пожалуй, тоже не заметил.

Девушка беззащитным жестом прикрыла юбкой грудь, что весьма удивило и насмешило Дивона.

– Неужели нам действительно надо говорить о чем-то… теперь… как ты думаешь? – Первый раз в голосе его проскользнула нотка неуверенности.

– Не знаю, – девушка отвернулась, находя неприличным смотреть на то, как Дивон надевает брюки. – Кажется, здесь вообще не о чем говорить.

– Мы же занимались любовью на столе, Пресвятая Дева! – рассмеялся он, застегивая брюки и пробегая рукой по спутанным волосам, падающим на лоб.

– А вы полагали, что мне это неизвестно? – Для Фелисити удивительней была, скорее, скорость, с которой это произошло, и, завязав нижнюю юбку, она быстро натянула через голову платье и поспешила к выходу. Капитан догнал ее в холле и крепко взял за руку.

– Ну, в чем дело? Ты опять беспокоишься об этом… как там его зовут, словом, твоем… твоем нареченном?

– Его зовут Иебедия, – она попыталась вырвать руку, но тщетно. Тогда девушка почти со злобой посмотрела в красивое мужественное лицо. – Запомните: Иебедия! И если уж на то пошло, я действительно обеспокоена. – Она чуть замялась. – Ему бы не понравилось то… чем мы с вами сейчас занимались.

– Что-то я не видел его поблизости! – Дивон еще сильнее сжал тонкие пальцы. Раздражение его было абсолютно беспочвенным, и он знал это. У девушки есть жених – этого вполне достаточно, чтобы оставить ее в покое, но, увы, нелогичность его эмоций, вызываемых Фелисити Уэнтворт, не поддавалась ни анализу, ни укрощению.

Девушка втянула в себя воздух.

– Иебедия – наичестнейший, благороднейший человек. Он заслуживает девушку лучше меня! – Фелисити прикусила губы, вспомнив, что она уже таковой не является, а виновник этого стоит перед ней собственной персоной.

– В таком случае, нечего ему было отпускать тебя шляться туда, где кипит война, черт побери!

– Он меня и не отпускал! Тем более, это все равно не оправдывает моих действий! – Слезы уже застилали ей глаза, и она пыталась незаметно смахнуть их.

Рука Дивона разжалась.

– Итак, ты хочешь получить с меня обещание, что происшедшее уже дважды больше не повторится?!

Девушка подняла на него глаза, полные мольбы, видеть которую он не мог и не хотел.

– Послушай, – примирительно сказал он, усаживаясь на нижнюю ступеньку лестницы. – Я и сам не знаю, как это вышло. – Он закашлялся. – Я, конечно, виноват, но… Впрочем, ладно. Впредь я постараюсь.

Девушка присела рядом с ним на ступеньку лестницы, но капитан тут же поднялся.

– Конечно, это не совсем только твоя вина, – неожиданно заключила Фелисити. – Может быть, если бы мы не проводили столько времени вместе, наедине… – Тут она улыбнулась и закончила: – Впрочем, по приезде в Чарлстон мы все равно расстанемся.

– Туда надо еще добраться. – Никто из них не двигался с места.

– А эта плантация тоже рисовая? – поинтересовалась девушка, и Дивон понял, что она старается вести себя так, чтобы можно было просто сидеть и болтать, не заканчивая это объятиями и… прочим.

– Хлопок, – пояснил он, – но непростой. Черносеменной хлопок, произрастающий здесь, известен за свои шелковистые нити всему миру. Называется он – хлопок морских островов.

– А, – Фелисити постаралась подумать о чем-нибудь умном, но так и не смогла. – Ну что ж, в таком случае – спокойной ночи!

Фелисити попыталась встать, но обнаружила, что на подоле ее юбки сидит Дивон. Она рванулась посильнее, в результате чего ткань сползла с белого плеча, но капитан, еще полчаса назад лежавший на ней в сладком забытьи, теперь лишь равнодушно посмотрел на розоватую кожу – ни искры желания не загорелось в его зеленых глазах.

Освободив платье, девушка побежала к себе наверх.

Девочки уже спали, поэтому она спокойно и не торопясь переоделась в свежую ночную рубашку и забралась в постель… но, несмотря на усталость, спасительный сон не шел к ней. Мысли все время возвращались к Иебедии… к Дивону…


Наступившее утро было ярким и солнечным, хотя туман затянул пролив. Дивон оказался прав – океана отсюда не видно, зато, поднявшись на крыльцо, Фелисити смогла увидеть разрушения, нанесенные ураганом. У нескольких красавиц-сосен были сломаны верхушки, вся земля была усыпана сорванными листьями и испанским мхом.

Увидев Дивона и Эзру, поднимавшихся к дому по тропинке, девушка почувствовала непреодолимое желание уйти: встречаться с капитаном так рано отнюдь не входило в ее намерения. Увы, встреча оказалась неизбежной, и оставалось лишь как можно более спокойно покориться обстоятельствам. Фелисити заслонилась рукой от солнца.