И вот однажды томилась я у памятника Пушкину в ожидании Лерки – кажется, мы собирались пойти в кино. И вдруг окликает меня смутно знакомый женский голос, хриплый и низкий:

– Саша! Кашеварова!

Я не сразу узнала высокую красавицу, которая приветливо махала мне рукой. Ее волосы цвета горького шоколада были заплетены в сотни африканских косичек, и на фоне утомленной жарой московской толпы она смотрелась экзотической птицей.

– Что смотришь так? Это же я, Алиса! Подруга Виктории.

– Надо же, – улыбнулась я, дежурно чмокая ее в напудренную щеку, – я тебя сразу и не узнала. Здорово выглядишь.

– Спасибо.

– Мммм… Ну а как там Вика? Все еще на меня дуется? С тех пор она мне так и не звонила.

– Да? – Алиса посмотрела на меня как-то странно.

– Ах да, ты же не знаешь ничего, – рассмеялась я, – ни на какую Майорку я не ездила! Понимаешь, в последний момент позвонила какая-то напыщенная курица из офиса Большова и сказала, что мой билет аннулирован. Я так и не поняла, что случилось. Пыталась сама дозвониться до офиса, но Большова ни разу не позвали к телефону.

В глазах Алисы, таких неправдоподобно синих, каких уж точно не бывает в природе, промелькнула еле внятная тень сочувствия. Я осеклась на полуслове.

– Что такое? – насторожилась я. – Ты что-то знаешь?

– Ничего особенного, – вздохнула она, – я думала, ты тоже в курсе… Вика-то съездила тогда на Майорку.

– Что? – изумилась я. – Ее все-таки взяли? Ну да, она же понравилась Большову… Но…

– А что непонятного, – криво усмехнулась Алиса, – тебе аннулировали билет, а ей взяли. Закон сохранения красоты на яхте.

– Но… почему? – недоумевала я. – Это из-за моего лишнего веса?

– Да нет у тебя никакого лишнего веса, – махнула холеной рукой Алиса, – просто… Виктория ездила в офис Дмитрия, у них был серьезный разговор. В том числе и о тебе, насколько мне известно. Вы ведь давно с Викой знакомы, так?

– Ну так, и дальше что?

– Вот она и предоставила Большову кое-какую информацию. Например, о том, что ты была любовницей Мясоедова.

Я нахмурилась, лихорадочно соображая. Да уж, такие авантюрные особы, как я, редко остаются непорочными девами, у меня было черт знает сколько романов, но все же… Все же я не в том возрасте, когда смотришь сквозь бывшего любовника и, хоть убейте, не можешь понять, кто этот тип, почему он так сально тебе улыбается. Так что я могла бы поклясться своими босоножками Lagerfeld, что никакого Мясоедова среди моих бывших мужчин не было.

Алиса расхохоталась.

– Не трудись, она просто все придумала. Мясоедов – конкурент Большова. У них давняя и стойкая аллергия друг на друга. Дмитрий рассердился, и тебя вышвырнули из списка, как дворняжку из приличного подъезда.

– Но почему она так сделала?

Алиса пожала плечами. Она больше не улыбалась.

– Я ее понимаю. Прости, но это не твой мир, а ее, Викин. Яхты, наряды, Большовы – все это ее жизнь, а не твоя. Для тебя это было бы развлечением, а для нее – насущным хлебом. Вику просто возмутило, что ее законный кусок хлеба вот так запросто достался тебе. И ты на нее не сердись, поставь себя на ее место. У тебя есть работа, какая-то устаканенная жизнь, а у Виктории? Она ищет свою гавань, кочуя от одного мужика к другому. Она бы просто сошла с ума, если бы осталась здесь, в Москве.

– Все равно странно, – нахмурилась я, – и мне странно, что ты ее оправдываешь.

– Да ладно тебе, – Алиса потрепала меня по руке, – между прочим, говорят, что на Майорке были дожди. А Большов проигрался в казино и ходил злой как черт… Слушай, знаешь что… А ведь в следующий понедельник будет кастинг у Кравчука. Он везет девушек в Мексику. Там будут и съемки, и вечеринки. Я пойду. Может, хочешь попробовать, раз в прошлый раз не повезло?

Краем глаза я заметила, что Лерка уже подошла к памятнику и теперь, нервно озираясь и периодически посматривая на часы, выискивает в толпе меня. На ней был красный сарафан и босоножки на высоком каблуке. Возможно, она могла бы сойти за Барби издалека, если бы не напряженная складка между бровями и хмурый взгляд. Еще бы – я знала, что у нее проблемы на работе. Лерка три раза подряд задержала сдачу материала, и за это ее лишили премии. А ведь она взяла уже в долг под премиальные и даже успела спустить все деньги на новые сапожки.

– Знаешь, а ты права, – сказала я, – это не моя жизнь. Я никогда вот так не смогу. И буду чужой на вашей яхте, даже если какой-нибудь Большов меня и возьмет ради смеха.

– Ну смотри сама. Так ты точно не пойдешь? – казалось, удивилась Алиса.

– Точнее не бывает… Что ж, была рада тебя повидать. Меня уже подруга ждет.

– Да и мне пора, – она поцеловала воздух возле моей щеки, – у тебя есть мой номер, если передумаешь, звони!

– Обязательно!

И Алиса ушла, а я еще некоторое время смотрела ей вслед – как она плавно покачивает обтянутыми юбкой бедрами, как непринужденно встряхивает волосами, как гордо и без ложного пафоса несет свою выстраданную диетами, выхоленную стилистами, ограненную дизайнерскими побрякушками красоту по пыльному городу.


В тот вечер мы с Леркой отправились в бар «Real McCoy», что в высотке на Баррикадной. В какофонии диско-грохота, пьяного смеха и разудалых возгласов мы планомерно уничтожали одну лимонную «Маргариту» за другой. Не знаю почему, но мне хотелось напиться, потерять чувство реальности. Чтобы мир бестолково плясал перед глазами, чтобы все лишние мысли, как стая всполошенных голубей, улетели прочь.

– Да не переживай ты так, – сочувственно покачала головой Лерка, – не стоит оно того.

– И все-таки какая же она стерва! – полупьяно возмущалась я.

– Не совсем так. Она Барби, я же тебя предупреждала. И ей все равно. Уверена, она даже не понимает, что поступила плохо. Просто играла по правилам, и все.

Над Москвой занималась ночь – душная, бархатная, пахнущая прелыми листьями. Девушки носили легкие босоножки и не пользовались пудрой, студенты лихо купались в фонтанах, мы с Леркой жадно глотали коктейли с мелкоколотым льдом, а где-то на другом конце Москвы блистательная Виктория мчалась по ночному проспекту в серебристом кабриолете очередного попавшегося на крючок поклонника. И невозможно было поверить, что через две недели наступит осень.

3. Бизнес-women

В облике Марины были лишь две детали, намекающие на ее принадлежность к хрупкой женственной породе, – очаровательные ямочки на щеках и мобильный телефон Vertu розового цвета. Ямочки были данностью, доставшейся в наследство от смешливой родительницы, – из-за них Марина смотрелась младше своих тридцати шести. А телефон подарил ей один из рекламодателей в честь заключения контракта – выбросить или передарить безумно дорогую безделушку не поднималась рука, и Марина, стесняясь несерьезного аксессуара, всегда носила его в сумочке.

Во всем же остальном она была словно вне возраста и вне пола. Ее отточенная безупречность граничила с безликостью. Короткая стрижка, раз в две недели обновляемая в Aldo Koppola, не имела ничего общего с кокетством, волосы были сдержанно-русыми, всегда тщательно прокрашенными.

Если она и пользовалась косметикой, то окружающие этого уж точно не замечали. Одевалась дорого и просто, ветреным итальянским шпилькам предпочитала практичный немецкий комфорт.

Марина была воплощением успеха, эталоном для любой девушки, которая мечтает не только выжить в суровом мире мужчин, но и оказаться на самой верхушке оного.

Главный редактор популярного женского журнала, совладелица крупного издательства; ее фамилия была на слуху, несмотря на то что Марину никак нельзя было назвать фигуранткой светской хроники. Настоящая self-made woman – за ее плечами не было ни могущественных родственников, ни пресловутой «волосатой лапы».

Будь она чуть женственнее и сексапильнее – непременно стала бы объектом черной зависти. На практике же такая особа могла стать разве что эталоном для подражания.

В редакции ее называли Железной Леди. Ее день был спланирован с точностью до одной минуты. При всем том в тщательно отредактированном рабочем угаре она оставляла место и для разумного эгоизма.

Марина была прирожденным потребителем – из манящего рекламными огнями многообразия ее цепкий придирчивый взгляд неизменно выхватывал лучшие образцы. Она покупала лучшие продукты, лучшую обувь, лучшие книги и лучших мужчин.

Да-да, мужчин тоже.

Нет, она не пользовалась услугами стриптизеров с набриолиненными волосами и жадными глазами или слащавых мальчиков из эскорт-агентств. Марина всегда выбирала мужчин от нее зависимых и щедро оплачивала их обожание.

Отношения, скрепленные веером стодолларовых купюр, казались ей куда более надежными, чем смутные романтические потуги ее немногочисленных подруг. Иногда она ненароком слышала, как редакционные девушки возбужденно обсуждали свои амурные приключения. Кто-то стеснялся к кому-то подойти, кто-то целовал кого-то в такси, кто-то с кем-то расставался навсегда («Девчонки? Как вы думаете, я не слишком рано ему позволила? Он мне еще позвонит?»). Периодически то Анечка из фотоотдела, то Наташа из бухгалтерии заливались слезами на чьем-то дружественном плече. Они выкуривали по три пачки ментоловых сигарет в день и кричали о своем разбитом сердце. В такие моменты Марина чувствовала себя биологом, внимательно наблюдающим в микроскоп за поведением и условными рефлексами примитивных одноклеточных.

Ее мужчины никогда не стали бы отменять приглашение на ужин в последний момент. Они звонили именно тогда, когда она ждала звонка, и ни минутой раньше или позже.


Так и жила.

График ее существования оттачивался на протяжении последних пятнадцати лет, когда она начала работать в журнале.


Как и многие продвинутые горожанки, Марина считала порочной практикой вываливать свои комплексы и дурное настроение на подруг. Да и не было у нее задушевных приятельниц, так уж сложилось исторически. Два раза в неделю она посещала модного психолога, Елену Андреевну, улыбчивую пятидесятилетнюю даму с добрыми глазами за толстыми линзами дорогих очков. Елена Андреевна тоже была self-made woman, поэтому Марина ее уважала и даже – вот странность! – немного побаивалась.

И вот однажды эта самая Елена Андреевна авторитетно заявила:

– Мариночка, а вы в курсе, что у вас депрессия?

– Что? – недоверчиво усмехнулась Марина. – С чего вы взяли?

На протяжении предыдущих полутора часов Марина рассказывала психологу о своих успехах, время от времени сверяясь с карманным ежедневником. О новых рекламодателях, принесших журналу кругленькую сумму (один из них, обладатель тугого пивного животика и состояния, измеряющегося миллионами, смущенно пригласил ее на ужин, Марину это позабавило). О новом любовнике, программисте Мише, похожем на Пирса Броснана. Марина собиралась подарить ему автомобиль – не класса люкс, разумеется, что-нибудь вроде подержанного «Фольксваген-Гольф». И даже – не удержалась, все-таки была женщиной, – о новом пальто, купленном в Столешникове. Казалось бы, умная психологиня должна была порадоваться за беспроблемную клиентку, принять полагающиеся сто долларов за сеанс, угостить зеленым чаем с имбирным печеньем и отпустить восвояси.

– Депрессия, – повторила Елена Андреевна, покачав тщательно причесанной головой.

– Не понимаю. – Марина захлопнула ежедневник и посмотрела на часы. Сеанс подходил к концу, через час у нее было назначено совещание.

– Вы молодец, никто не спорит. Но нельзя же отворачиваться от факта. Я профессионал, я же вижу.

– Но мне просто интересно – что конкретно натолкнуло вас на эту мысль?

– Можно я буду говорить прямо, вы не обидитесь?

Марина кивнула, немного обескураженная.

– Что натолкнуло на мысль, спрашиваете?… Ваши суетливые попытки казаться счастливее. А на самом деле вам противен жирный рекламодатель. Вы не любите своего Пирса Броснана и в глубине души считаете, что он не заслуживает машины, даже старенького «гольфа». Но он, видимо, на вас давит, так что вы решили оплатить покупку. Так легче. И вас не радует новое пальто. Вы устали, Марина. Хороший физиономист понял бы это и без ваших рассказов.

Марина удивленно уставилась на психолога.

– Я что, плохо выгляжу? – С утра она посетила косметолога и парикмахера.

– Отлично, как всегда, – успокоила Елена Андреевна, – но под вашими глазами круги. Вы не высыпаетесь. На вашем лбу морщинка. Нет-нет, не надо приподнимать брови, чтобы ее было не так заметно… Марина, вы же взрослый человек и не боитесь проблем. Так почему же вы поворачиваетесь к самой себе спиной?

Марина молчала.

– Вот скажите, вы ведь плакали ночью?

Она удивленно вскинула глаза. У этой тетки что, сканер вместо мозга? Марине даже немного не по себе стало. Потому что она действительно плакала – беспричинно, горько, недолго, перед самым сном. Пришлось даже принять капсулу снотворного. Сама Марина рассудила – раз она не может определить причину меланхолии, значит, все дело в разбушевавшихся гормонах. Женский организм – субстанция тонкая. Да мало ли что там могло случиться, зачем вообще об этом думать?