– Здравствуйте! Проходите!

Он вошел. И попал в большую прихожую, обитую бордового цвета обоями, из прихожей коридор вел налево, где, видимо, была кухня, оттуда раздавался девичий вульгарный смех. Прямо перед Золотаревым была большая, метра в два с половиной дверь, дальше направо еще один коридор с дверями в комнаты, которых он насчитал три точно. «Я буду там, сегодня, с ней… Интересно, в какой комнате…», – подумал он, снимая туфли и доставая коробку конфет для открывшей дверь женщины. В это время из одной из дверей в одних трусах и дешевых сланцах и с полотенцем, наброшенным на голый спортивный торс, вышел какой-то задумчивый, с насупленным взглядом тип лет 30. «Это, как я пришел, клиент», – подумал Золотарев.

– Туда пройдите, – вывела его из задумчивости женщина и показала на большую дверь прямо перед ним.

– Скажите, а Роза, которая на фотографии в интернете? Она есть? Я бы хотел с ней, – сказал Золотарев.

– Нет, ее сегодня нет. Она отдыхает. Но у нас есть негритянки! Такие девочки!

– Да, – ответил Золотарев. – Пусть будут негритянки.

Сняв обувь, он в носках прошел в указанную женщиной дверь. Это оказалась большая зала, уставленная вазонами, плюшевыми креслами, увешанная картинками с обнаженными женщинами и эрегированными членами, окно было завешено алыми, цвета крови шторами. Он только огляделся, как изношенная женщина ввела в комнату трех негритянок, одетых только в нижнее белье. Одна, самая красивая, высокая, с маленькой грудью, с волосами до плеч, имела печальный отстраненный вид, вторая – невысокая, но попастая и с большим бюстом – смотрела живее и веселей, но жевала жвачку, а вот третья девушка едва-едва среднего роста, в открытых босоножках на каблучках, с шикарными чернющими волосами, темно-коричневой кожей, в фиолетового цвета белье, за лифчиком выделялись небольшие, но с крупными сосками груди. Она улыбалась во весь свой большой рот, полные сексуальные губы и веселые задорные глаза. Она глянула на Золотарева и засмеялась, показав ко всему еще и великолепные белые зубы. Она смеялась и все смотрела и смотрела большими черно-белыми глазами на Золотарева.

– Её, – сказал он.

Глава 16. Болезнь

– Я буду звать тебя Ниагара.

– What is Niagara?

– Ниагара – это водопад, самый большой водопад в мире. Когда я с тобой, я будто бы нахожусь в его центре…

Она лежала на животе на огромной кровати в одной из комнат салона, комната была вся в бордовых тонах, окна глухо завешены красными тяжелыми шторами, по бокам кровати стояли две прикроватные тумбочки, на одной из которых лежала открытая коробка шоколадных конфет «Вдохновение», над кроватью неярко горело небольшое бра. Золотарев голый сидел слева от нее на коленях и растирал ее матово-коричневую спину мерными, но все более интенсивными движениями, перебирая мышцы, закончив массирование спины, легкими, снимающими нагрузку перебегами пальцев, запустил ладони вниз, к ее животу. Она быстрым, но плавным, кошачьим движением перевернулась в его руках на спину и уставилась своими черно-белыми выпуклыми глазами, во весь рот улыбнулась…

– Ты сколько приходил ко мне?

– Сегодня пятый раз! – не задумываясь, ответил он. – И мне все больше нравится быть с тобой…

Она, казалось, соображала, что сказать в ответ. А сама медленно, как гусеница, сползала вниз по кровати, так что его ладони оказались на ее маленькой, крепкой груди, он поймал большими и указательными пальцами обеих рук ее затвердевшие соски, начал массировать их, отчего зрачки ее и так больших глаз расширились и покрылись поволокой.

– Ты еще похудел… Тебе нужен море и отдыхать, один… Или со мной. Но я дорого! – сказала она, отвечая на его ласку, дотронулась ладонью до его живота, меж мышцами пресса, выискивала несуществующие жировые складки. Он засмеялся, а она, белозубо улыбнувшись, продолжала думать, а потом, как будто бы что-то решив или поняв для себя, вновь стала сползать вниз, по огромной кровати, и плавно подвигаться к его ногам…

– …Ты хочешь минет без него? – показав наманикюренным указательным пальчиком на пачку презервативов, лежавших на прикроватной тумбочке, полувопросительно-полуутверждающе спросила она.

Он, не ожидав этого вопроса, на секунду замер с ответом, а она уже сползла по кровати до его бедер, плутовато, ожидающе смотрела большими выпуклыми глазами на него.

– Да… – ответил он. Она, улыбаясь, запустила свою легкую руку под его правую голень и перекинула ногу через свое тело, потянула его к себе.

– В Гана меня зовут Ду-ни, – уже прикасаясь влажными губами к нему, вдруг сказала она.


«А в жизни ее имя еще красивей того, что я для нее придумал», – вспомнил утреннюю встречу с Ду-ни Золотарев, выходя из метро Красные ворота и направляясь в сторону департамента информации министерства энергоресурсов. В Москве наступила лучшая пора. Сентябрь, отдышавшись от летней, августовской жары, дарил городу желтые, солнечные, обдувающие легким пахучим ветерком дни; пятничный вечер дышал этим безвременно-прекрасным сентябрьским настроением. Золотареву даже предстоящий неприятный разговор с Улановым казался преходящей мелочью. А разговор обещал быть непростым. Не зря Уланов вызвал Золотарева в пятницу вечером, когда в министерстве по законам короткого дня уже никого не было.

– Привет! Что там, мрак? – спросил у секретарши Лизы Золотарев, входя в приемную Уланова. Лиза, высоченная модельная синеглазая шатенка в короткой, выше колен юбке и легкой светло-розовой блузке, сидела в кожаном кресле и очаровательными пальчиками стукала по клавиатуре. Она скорчила милую рожицу, дескать, не знаю, но вообще да, после обеда мрачный…

– Слушай, ты сегодня так здорово выглядишь… Идешь на свиданье?

– Да какое там свиданье! – ответила Лиза. Впрочем, она посчитала нужным встать с кресла, повернувшись спиной к Золотареву, принаклонилась, показав единую линию от ног до длинной, молочно-белой шеи, начала что-то перебирать в одном из шкафов приемной.

«Какие красивые ноги…» – посмотрев на нее, подумал Золотарев.

– Лиза! – вдруг услышали раскатистый голос Уланова Золотарев и Лиза. Та обернулась к Владимиру, кивнула головой: наверное, тебя.

Она вошла в кабинет к Уланову. Вернулась через минуту.

– Володя, иди, он мрачный!

Золотарев вошел в кабинет. Уланов в самом деле, был мрачен, кивнув головой, руку не подал.

– Ну что, Владимир Сергеевич! Расскажите, что у вас с конкурсной документацией?

Золотарев понял, что оправдались его опасения и разговор будет о конкурсе на 125 миллионов рублей, который должен был состояться 10 октября и к подготовке которого его фирма даже не приступала, а через 10 рабочих дней будет последний день подачи документов. Золотарев уже понимал, что они не успевают, страшился этого дня и лелеял надежду, что как-то, запрыгнув в последний вагон, они успеют подготовить документы, что Леонидов, его ведущий проектировщик, технический писатель, много лет отработавший проектировщиком, успеет подготовить все документы. Но, видимо, именно он и сообщил Уланову о том, что золотаревская фирма еще не приступала к работе над документацией, и гроза, которая должна была разразиться, сегодня была неминуема.

Золотарев решил сразу сообщить главное.

– Михаил Николаевич, с конкурсной документацией все плохо! Мы не успеваем подать документы!

Сидевший в кожаном кресле за огромным столом, занимавшим, наверное, четверть небольшого кабинета, Уланов исподлобья, по-медвежьи глянул на Золотарева.

– Владимир Сергеевич, вы понимаете, что вы сейчас говорите?!

Когда Уланов переходил в общении на имя-отчество, это было знаком наступления грозы и выволочки подчиненным, а здесь Золотарев услышал собственное имя-отчество второй раз за минуту. «Все плохо, но делать нечего, буду отбиваться…», – подумал он.

– Да, Михаил Николаевич! И я вас предупреждал! Еще в начале лета, что нам нужно готовиться к конкурсу, на который вы нас выводили. А вы нам в июне подкинули этих тупых идиотов, языковедов, решивших в четыре DVD-диска засунуть весь русский язык! И еще эту дуру Царёву с ее идиотским сайтом! Она выпила весь мозг Леонидову и мне, и теперь она заявляет, что ей не нужен ни руководитель проекта, ни директор и она хочет работать напрямую с дизайнером и программистом! Вы понимаете же, чем это закончится? Дима, наш программист пошлет нас, и мы будем вдобавок ко всему еще и программиста искать!

– Пообещайте ему премию, и он будет работать, этот ваш программист.

– Ну, вот видите, Михаил Николаевич! – перебил его Золотарев. – У него оклад в полтора раза выше, чем у меня, вы готовы пообещать ему еще и премию за работу с этой певичкой, а ведь Царёва принесла в мою фирму ноль! – Золотарев красноречивым жестом, соединив на левой руке большой палец со средним, показал его Уланову. Тот, налившись злобой, повысив голос, нарастающим баритоном зазвучал:

– Я вам уже говорил! Царёвой вы обязаны сделать, как я вам говорил!

– Михаил Николаевич! – снова перебил Золотарев. – Я предлагал же, давайте отдадим ее долбаный сайт на аутсорсинг! А мы бы занимались конкурсом!

– Какой аутсорсинг?! Вы же знаете, чья она жена! Пусть Дима ей жопу лижет, если она хочет! А от вас я хочу готовой конкурсной документации! Вы понимаете?!

– Мы не успеем подготовить… У нас нет уже времени на конкурс!

– Я ничего не знаю! – повысил тон до полукрика Уланов, встав со своего кресла и нависнув над столом. – Мне дорого стоил этот конкурс! А вы мне его проебали! Вот прямо сейчас, начиная с сегодняшнего дня, вы лично должны целыми днями и ночами сидеть над документацией вместе с вашим этим распиздяем Леонидовым! Днями и ночами! Вы слышите меня? Если не можете дома, сидите в офисе! Не можете в офисе, сидите здесь! Вот, в моем кабинете! Я лично вам поставлю кровать, чтобы вы здесь, лично, в моем кабинете сидели и занимались конкурсом! Вы здесь, блядь, поселитесь у меня!

Золотарев, услышав эти слова, посерел лицом, чувство самосохранения покинуло его. Глядя снизу на Уланова, швырнул шариковую ручку на стол.

– Ставь кровати для своих блядей-массажисток! У меня есть кровать! Ты понял? – проговорил он, уже не сдерживая себя.

Уланов, стоявший в пол-оборота, резко развернулся к Золотареву и внимательно, оценивающе вглядывался в него.

– Понял, но и вы меня поймите, Владимир! – изменился Уланов. – Я привел вам конкурс на 125 миллионов! Я обеспечил вам лучшее время – 10 октября, бортую конкурентов. А вы его сейчас спускаете в унитаз! Придут другие и заберут эти деньги! Вы понимаете? Этих денег у нас не будет!

Золотарев, мгновенье назад серый от бешенства, пришел в себя. «Надо бить в лоб», – подумал он, положил ладони на столешницу и, выждав несколько секунд, сказал:

– Сдвигайте сроки. Через два месяца я обещаю вам готовую документацию, но на новых условиях.

– Говорите.

– 2% премиальных с конкурса мне, два – на фирму и в полтора раза повышение оклада с января для меня.

Уланов долго, пристальным взглядом смотрел на Золотарева, молча сел в свое кресло.

«Сейчас либо он согласится, – думал Золотарев, – либо мне пиздец и я вылечу на улицу».

– Идет, – ответил Уланов, протягивая Золотареву руку. – Завтра утром жду от вас новый график работ по конкурсу.

– Будет, – ответил Золотарев, пожав руку и поднимаясь с кресла.

– Царёву держите на личном контроле, – вслед добавил Уланов. Золотарев кивнул головой и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.


Лизы не было в приемной. «Наверное, уже ушла», – подумал Золотарев. Он вышел, собравшись сходить в уборную перед двухчасовой дорогой в Солнечногорск.

Он пошел по коридору налево в конец, подошел к уборной, которая была одна, для мужчин и женщин, и еще не войдя в нее, услышал звук бегущей воды из крана и звенящей посуды. В небольшом тамбуре стояла Лиза и, склонившись над раковиной, мыла посуду. Она стояла спиной к нему, выставив почти в проход, едва ли не загораживая вход в туалет, длинные стройные ноги.

Золотарев замер, не зная, что делать, молча, бочком стал обходить Лизу и вдруг остановился прямо напротив ее. «А ведь это она для меня стоит здесь, посуду моет… – подумал он. – Что делать? Она же его любовница… и мне… совсем не надо… ждет меня, сейчас… она… а если не… то потом…» Он смотрел на неё, а Лиза, давно услышав заскрипевшую входную дверь, стояла, склонив голову так, что длинные ее волосы опускались по обеим сторонам ее головы, продолжала мыть посуду. Золотарев побледнел и мгновенно взопрел от напряжения… «Лучше сейчас…» – последнее, что подумал он и положил правую руку на талию Лизы, а она продолжала, как ему казалось, мыть посуду. Он обхватил талию обеими руками, соединив их на ее паху, потянул к себе, она, не сопротивляясь, выпрямилась, завела руки назад, нашла его и прильнула к нему; он прижал ее к себе, а потом, ослабив объятье, направил ее в туалет, просторную квадратную комнату два с половиной на два, с закрашенным окном и глубоким, на полметра шириной, подоконником. Она сложила свои длинные руки на подоконнике, положив голову на них, молча ждала, пока он закроет дверь…