– И все равно ты обязана меня содержать, – Челси откровенно надо мной посмеивалась. – Я забыла туфли. И у меня скоро месячные, а прокладок нет. И мне нужен аспирин. И я привыкла принимать витамины. И пора к стоматологу.

С какой радостью я бы сказала «Обойдешься!», но вместо этого мне оставалось только скрежетать зубами от бессильной ярости. Малолетняя манипуляторша была права. Я могла сколько угодно ее презирать и ненавидеть, но то, что ее появление изменит мою жизнь, мягко говоря, не в лучшую сторону – факт.

Только вот как найти работу девушке, которая к тридцати четырем годам не нажила ни карьеры, ни эксклюзивных навыков, ни полезных знакомств?

* * *

Это свойственно большинству яппи нового московского формата. Иногда в сердце моего любовника Федора диковинным цветком распускалась необъяснимая тяга к прекрасному, а именно к ногам от подмышек, юным упругим грудям и струящимся длинным волосам.

– Обычно ты выводишь меня в свет, милая. Но сегодня культурную программу обеспечиваю нам я, – с лукавым прищуром объявил он в тот вечер.

Я удивилась, если я испокон веков водила дружбу с безалаберными созидателями, сумасшедшими художниками, циничными журналистами, томными актерками и загадочными галеристами, то среди Фединых приятелей преобладали такие же солидные и скупые на творческие проявления бизнесмены, как он сам.

– Мы идем на вечеринку? – насторожилась я.

Единственная вечеринка, на которую он когда-либо меня взял с собою, оказалась скучнейшим корпоративным мероприятием, где разновозрастные дядьки в одинаковых дорогих костюмах закусывали водку осетриной и сначала важно рассуждали об акциях и фьючерсах, потом, утерев салфеткой вспотевшее лицо, пересказывали друг другу содержание последнего номера журнала «Мир джипов», а под конец, развязав галстуки, пели в караоке пугачевский «Айсберг» (и это было самое страшное). А их жены, холодные и прекрасные, доказывали друг другу, что украшения от Булгари круче, чем от Каррера и Каррера. Что пентхаус на Новом Арбате не в пример круче, чем четырехэтажный загородный дом на Осташковском шоссе. Что уехать на шопинг в Милан, пока твой благоверный совокупляется с первым составом какого-нибудь украинского модельного агентства, гораздо круче, чем отправиться в тихую альпийскую глубинку с самим благоверным и там две недели слушать разговоры о фьючерсах, читать ему вслух «Мир джипов», петь с ним в караоке «Айсберг», а потом выкупать его из полицейского участка. Я оказалась не у дел. Скучно сидела в углу и ела осетрину. Они быстро разобрались, что я птица не их полета. Не могу отличить Карреру от Булгари, не понимаю, зачем одной семье целых четыре этажа личного пространства. И даже ни разу не была ни в Альпах, ни в Милане.

Но Федор меня удивил. Выяснилось, что мы идем смотреть финал конкурса красоты «Мисс Тонкая Талия». В ночной клуб.

Сопротивлялась я недолго, несмотря на то что терпеть не могу и дутые конкурсы красоты с пошлыми названиями, и ночные клубы. И вообще громкая музыка вводит меня в ступор. А смотреть на ослепительно улыбающихся красоток в купальниках мне почему-то неудобно. Чувствую себя холодным зрителем на рабовладельческом рынке.

Но Федор так искренне расстроился, когда я попробовала намекнуть на головную боль, что я быстро сдала позиции.

В конечном счете все оказалось не так плохо, как я ожидала. Нам досталось место в VIP-отсеке, на балкончике, там хотя бы можно было спокойно поговорить. И вот пока Федор, разинув рот, смотрел на очередную претендентку на гордо звучащий титул, я рассказывала ему о свалившейся напасти. Вернее, пыталась рассказывать, его внимание было рассеянным.

– Она чудовище… У нее татуировка, представляешь? Я видела, когда она вышла из душа. Какие-то иероглифы, черт еще знает, что они обозначают. Татуировка в четырнадцать лет… И она все время говорит: fuck! У меня скоро разовьется аллергия на слово fuck. Как в плохом кино.

А на сцене тем временем рыженькая конкурсантка с хрупкими детскими ключицами и тяжелой бабьей грудью пыталась исполнить что-то вроде стриптиза. Получалось у нее неловко, видно было, что барышня стесняется и вообще не уверена, на кой ей сдался этот дурацкий конкурс. Нет зрелища более жалкого, чем любительский стриптиз. Но собравшимся мужчинам нравилось. Какие они все-таки наивные. Покажи им большую грудь, и мозги их тотчас же перейдут в желеобразное состояние. Мой Федор чуть ладоши не отбил, аплодируя.

– Федь, ты меня вообще слушаешь?

– Да-да, – нехотя отвернувшись от сцены, на которой уже появилась следующая конкурсантка, пышноволосая брюнетка с циничным прищуром портовой путаны, он рассеянно на меня посмотрел.

– Она меня не слушается… Все время талдычит, что я должна помочь ей найти мужчину. Что у нее не было секса уже две недели, и это караул… А я в ее возрасте еще собирала гербарии и шила кукольные платья для соседских детей.

– Найти мужчину? – немного оживился он. В тот момент Федя выглядел как робот, услышавший кодовое слово. – А она хорошенькая?

– Ты чем слушаешь?! – разозлилась я. – Она – моя сестра. И ей четырнадцать. И теперь она живет в моей квартире. И я вынуждена ее содержать. Вот.

То ли брюнетистая конкурсантка была хуже рыжеволосой, то ли я наконец умудрилась донести до него мою мысль, но случилось чудо: его глаза осмысленно заблестели, и он даже сочувственно нахмурился.

– А нельзя отправить ее обратно в Майами? Тебе не кажется, что это наглость со стороны твоих родителей – столько лет делать вид, что тебя нет на свете, а потом повесить тебе на шею сестрицу в трудном возрасте?

– Кажется, – уныло вздохнула я. – Но этот вариант не рассматривается. И… маму жалко… В принципе я тут прикинула… Все не так уж плохо, хотя, конечно, и ничего хорошего. Мне надо устроить ее в школу, найти ей каких-то репетиторов. Чтобы хоть как-то контролировать ее время. Ну и еда. И одежда. И карманные расходы. Ее долбаные карманные расходы. Знаешь, подростки ведь любят ходить в кино. Жрать мороженое в кафе. Покупать журналы с постерами роковых идиоток вроде Кортни Лав. – Я сама не заметила, как завелась. – А игровые автоматы? Сын моей подруги за вечер проиграл четыреста баксов. Представляешь? Его привели домой два угрюмых шкафа кавказской наружности. Должок, говорят, за вашим сыном. И ведь пришлось отдать, пришлось! А еще косметика! Подростки любят разные баночки-скляночки даже больше, чем взрослые женщины. Во-первых, они еще наивны и искренне верят, что тюбик туши сделает их похожими на Адриану Лима. Во-вторых, у них куча времени, чтобы все это на себя намазывать.

– Да ты так не нервничай, – Федор накрыл мою руку своей, – всегда что-нибудь можно придумать.

– А что тут думать? – Я нервно передернула плечами. – Мне придется устроиться на работу, только и всего. Прощай, привольная жизнь и постельные кофепития до полудня.

– Но ты ведь никогда толком не работала, – ухмыльнулся Федя, – куда же тебя возьмут?

Что-то в его тоне мне не понравилось. Он говорил со мною так, словно я была одной из прилизанных жен его друзей, вся из себя в Булгари, с вакуумом в голове и билетом в Париж в крокодиловой сумочке.

– У меня все-таки высшее образование. Почему не возьмут? Другие как-то устраиваются.

– Да какое там образование? – хмыкнул он. – Кому вообще нужен твой филфак. Как будто бы не понимаешь, зачем туда поступают.

– И зачем же? – холодно спросила я, окончательно расстроившись.

– Да просто потому, что жена, которая в оригинале декламирует Петрарку, ценится больше, чем жена, которая варит душевный гороховый суп. Даш, не обижайся, – он положил ладонь мне на загривок, как распсиховавшейся кошке.

Наверное, будь я в него серьезно влюблена, я бы в тот момент заплакала. Но в глубине души я всегда понимала, что Федя – не судьба, а приятная оказия, просто веселый попутчик. Меня даже немного умилила его прямолинейность. И то, что он меня совсем не понимает, не видит, кто я, о чем мечтаю и чем живу. Не понимает, что мне никогда не стать одной из холеных хозяек большого города, которые вертят на пальце ключи от «Порше» и колют булавками нерасторопных маникюрш. И что наши отношения возможны лишь в рамках таких вот нерегулярных свиданий, напускной романтики, посиделок с красным вином, когда не ревнуешь за его отключенный телефон и когда сразу после секса привычно вызываешь такси.

– Ладно, не будем об этом. Я знаю два языка. Могу и секретарем пойти. Мне все равно, кем работать, карьера не интересует. Перекантоваться бы пару лет, а там… у меня есть мое мыло.

– Я к чему клоню… – он смущенно кашлянул, – тебе необязательно работать. Даша, ты же знаешь, что я прилично зарабатываю, хватит на двоих и даже на твою сестренку. Я мог бы тебе помочь.

Он смотрел на меня с бесхитростной надеждой, как лабрадор на закрытый холодильник. Предложение было соблазнительным. Я даже на минуту позволила себе представить, как это могло бы быть: я продолжаю варить мыло, порхать ночи напролет и валяться в постели до полудня, а Челси словно ластиком стирают из моей жизни. Вроде бы ее нет, а вроде бы я знаю, что все у нее прекрасно: она учится в платном лицее, ходит в кружок кройки и шитья и носит модные платья. И все это благодаря мне, вернее, моему мужчине. Все счастливы, шампанское льется рекой, занавес, титр «Happy end» на черном экране.

Только вот не получится так. Как только я позволю себе принять его помощь, его деньги, его самцовое первенство, как моя свобода полетит в тартарары. Сначала мне презентуют серьги Каррера и Каррера, потом вывезут попастись на экологически чистых альпийских лугах, а там уже и до «Айсберга» в караоке рукой подать. И наверняка он попросит меня переехать к нему. И наверняка вскоре скажет, что мои друзья – инфантильные лузеры, на которых стыдно тратить время.

– Ты могла бы переехать ко мне, – Федя оказался еще более расторопным, чем я могла представить, – в конце концов, мы встречаемся четыре месяца, и оба уже не дети…

– Хочешь сказать, пора остепениться? – подмигнула я. Меня разбирал смех.

– А что в этом плохого? Ты ведь не хочешь уподобиться твоим друзьям. Эта твоя Лика… Она же алкоголичка.

– Она известная художница и, между прочим, зарабатывает больше тебя, – обиделась я за приятельницу.

– Что с того, если она в сорок лет ведет себя как девочка.

– Буддисты сказали бы, что она мудрая. Сумела сохранить внутреннего ребенка.

– Или Танечка… Когда она сказала, что работает натурщицей, я чуть со стула не упал. Как можно позировать голой в тридцать пять лет. Нищим художникам в сомнительном подвале! – Он искренне негодовал.

– Федь, ты утрируешь. Таня – актриса, а натурщицей работала всего дважды. У нее тогда был простой, и срочно нужны были деньги. А сейчас она снимается в сериале…

– Ну все равно, это все как-то неправильно, – упрямо нахмурился мой любовник.

Наверное, если бы вышеприведенный разговор состоялся в другом месте и в другое время, мы бы поссорились и даже расстались бы навсегда. К счастью, у меня был беспроигрышный козырь, с помощью которого я и свела на нет опасный разговор.

– Федь, смотри, три финалистки вышли уже! Ты за кого будешь болеть?

Он мгновенно переключил внимание на сцену.

По внешности финалисток сразу было понятно, что конкурс – обманка, проплаченное мероприятие. Титул давно куплен, корона давно отдана. Той самой эффектной рыжей с силиконовым тюнингом. Вместе с нею в финал вышли такие чудовища, что хотелось зажмуриться. Одна выглядела как крепыш из Бухенвальда – кожа да кости, тени под глазами, изможденное лицо вечной жертвы кефирной диеты. У другой была прыщавая спина. Настолько прыщавая, что это невозможно было скрыть даже толстым слоем грима. Казалось, ее прыщи лукаво подмигивают из-под тональника цвета загара. Мне рассказывали, что это обычная практика. Они специально отбирают самых неприглядных статисток, чтобы девушка, за которую заплатили, смело королевствовала на их фоне. Чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что победа честная.

– Конечно, за рыжую! – предсказуемо ответил он.

* * *

Я решила устроиться куратором в художественную галерею моей приятельницы Маргариты. «Галерея эксцентричного искусства» – так она называлась. А сама Маргарита была бабкой-ежкой с красными, как пионерский галстук, торчащими во все стороны волосами, желтым исполосованным глубокими морщинами лицом и тощими узловатыми ногами, которые она любила щедро оголить, да еще и принарядить в броские полосатые чулки. В середине девяностых Марго устраивала рейв-пати – она была настоящей московской принцессой вечеринок; не такой рафинированной прожигательницей жизни, как все эти современные ошивающиеся на «Крыше» блонди, а настоящей, живой, драйвовой, наэлектризованной. Примечательно, что на вырезанных из журналов «Птюч» и «Ом» фотографиях тех лет она была все той же морщинистой бабкой-ежкой, только волосы были зелеными, как парик Кикиморы из детского кино. Она носила виниловые комбинезоны и плотно сидела на героине. Честно говоря, я вообще не понимала, как такие склонные к увлеченному саморазрушению люди умудряются выживать. И не просто выживать, а процветать, вести успешный бизнес. Правда, я не знаю, можно ли считать серьезным взрослым бизнесом продажу таких предметов искусства, как свадебное платье, сшитое из использованных презервативов, или утыканный иголками стульчак для унитаза. Если честно, я плохо разбираюсь в концептуальном искусстве. Но за восемь лет в роли галеристки Маргарита купила двухкомнатную квартиру в центре, внедорожник «Тойота», объездила весь мир – наверное, это кое-что значит.