– А вы что, еще не знаете? – удивился доцент. – Весь институт знает, уволился он. Давно уже собирался…

Медленно, еле переставляя ноги, я пошла к аудитории, где через десять минут должен был начаться последний экзамен. Светлый коридор, деревянная отделка, синие стенды с большими фотографиями, люди, идущие навстречу, – все расплывалось перед глазами, а потом снова становилось резким. Таким резким, что начинали болеть глаза. Что-то в моей голове то и дело меняло резкость… Болели глаза и горло.

У входа в аудиторию меня догнала одногруппница Настя и, отведя за руку в сторону, спросила на ухо:

– Ты готовилась к экзамену?

– Что? – Я переводила взгляд с глаз на губы Насти, а потом обратно. За последние десять минут я утратила ощущение реальности.

– Ты такая бледная… Нормально себя чувствуешь?


Я очнулась в деканате, полулежащей в кресле. С правой стороны, держась за кожаную ручку, сидела Настя, а слева, держа в руке кусок ваты, стоял высокий парень. Я узнала его профиль, который хотелось обвести маркером и запомнить.

– Как ты? – спросила Настя.

– Ужасно…

– Все еще бледная…Ты не переживай, у тебя по этому экзамену «автоматом» вышло «хорошо». Отдашь мне зачетку, я проставлю и сдам в деканат.

– Далеко живешь? – спросил Миша.

– В Подмосковье, больше часа ехать.

– Давай, ты позвонишь кому-нибудь, чтобы за тобой приехали? Я бы сам тебя отвез, но после экзамена… Одну тебя нельзя отпускать.

Я достала мобильник, открыла телефонный справочник. Меньше сотни номеров. Кому позвонить? Игорь, Катя…

– Маш, ну что там? Хочешь, я сам за тебя поговорю?

– Да, – ответила я, выбирая номер Оксаны. – Вот этот номер. Ее Оксаной зовут…

Миша отошел в сторону и быстро объяснил Оксане ситуацию. Кратко, понятно и по делу, сказал, как доехать и дойти.

– Кажется, я разбудил ее… – улыбнулся он. – Она приедет минут через сорок, обещала такси взять.

Я убрала телефон. Миша пошел искать электрический чайник, чтобы согреть воды и заварить чай. То и дело в деканат заглядывали преподаватели и одногруппники, спрашивали, как я себя чувствую, замечали бледность и нездоровую худобу, что появилась в последний месяц.

Через десять минут в дверях снова появился Миша и протянул мне чашку чая.

– Выпей, лучше будет.

Я держала чашку в руках и грела пальцы.

Оксана приехала через полчаса и позвонила. Без студенческого билета в институт не пускали. Миша и Настя проводили меня до первого этажа, вышли вместе со мной на улицу, помогли спуститься по лестнице. Оксана стояла у машины на тротуаре. Заметила меня и быстро пошла навстречу.


Домой ехали на заднем сиденье. Оксана слушала, курила в окно, материлась. Она и так все знала и ничему не удивлялась.

– Он знает?

– Нет… я ему звонила. Такого номера не существует. И писала тоже. Письма возвращаются обратно.

– Тебе сказать как подруга или просто как девушка?

– Скажи как хочешь.

– Маш, какая из тебя мать? Тебе бы еще жить да развлекаться лет восемь, а не сопли вытирать. Ты сама еще ребенок, маленькая девочка, маленькая и глупая… Куда тебе ребенок? Но решай сама. Мне жаль, что я познакомила вас. Если бы не я, ничего этого не случилось бы.


У меня не было денег. Катя не вернула свой зимний прошлогодний долг. Мне было неудобно напомнить ей об этом, а сама она, казалось, вообще забыла о нем. Или делала вид, что забыла. Я позвонила ей и, смущаясь, напомнила о деньгах. Катя ответила, что у нее в кошельке всего сто рублей, и отдаст, когда будут деньги после летних каникул.

Тогда я решила продать свой фотоаппарат, который Игорь подарил мне прошлой осенью. Написала статус в социальной сети и попросила «рассказать друзьям», добавила примеры снимков, сделанных камерой. Она была в хорошем состоянии и стоила прилично, но я готова была отдать ее за треть цены, лишь бы побыстрее от нее избавиться и получить деньги.

Через час мне написал Миша. Он готов был приехать прямо сейчас и забрать камеру. Мы договорились на вечер. Мне было интересно, стал бы он покупать эту камеру, если бы знал ее историю, если бы знал, для чего мне срочно нужны деньги?

В самом верху его страницы висело похожее на мое объявление. Миша продавал свой красно-белый костюм автогонщика.

Мы обменялись. Миша отдал мне деньги, я ему – камеру. Проводила его до машины. Ему понравилось в городе, говорил, что вырос в похожем районе.

– Звони, если что, – сказал он, садясь в машину. – Я не знаю, что у тебя случилось, и не знаю, захочешь ли ты говорить об этом, но мне почему-то хочется сделать для тебя что-нибудь… хорошее. Если тебе нужна помощь… любая, пиши мне или звони.

– Можешь забрать меня из больницы завтра днем? Сейчас мне просто некого об этом просить…

– Заберу. Скажи только, куда ехать.


Я обещала позвонить и сказать вечером. Миша уехал, а я взяла Оксанин велосипед и медленно поехала в сторону станции и вещевого рынка. Ехала и набирала номер Солодова, а механический голос по-прежнему отвечал, что абонент временно недоступен. Под окнами его дома цвели «золотые шары», во дворе сушилось белье, на покосившейся скамейке спала полосатая кошка, на земле – две пустые миски.

Подняла голову на его окна на втором этаже. Зашла в подъезд, на первом этаже стояли две детских коляски, старый велосипед и пахло кошками. Выше запахло борщом и жареной картошкой – в пятиэтажках всегда знаешь, что приготовили на обед соседи.

Стоя перед его дверью, я долго не решалась нажать кнопку звонка. Прикладывала ухо, прислушивалась к звукам из квартиры, цепляясь за каждый воображаемый шорох. В один момент мне даже показалось, что в туалете спускают воду, хотя это был просто шум. Я потянулась и позвонила, раздался порывистый тонкий свист.

Тишина. Пустота.

Ни звука приближающихся шагов и теряющихся тапок из глубины квартиры.

Ни пропущенных вызовов на мобильном.

Ни новых сообщений, ни электронных писем.

Спускаясь вниз, я загадала – если первым, кого я встречу, будет парень или мужчина, то я оставлю ребенка. Если девушка или женщина, то подумаю еще до вечера. Я не любила загадывать, но никак не могла отделаться от этой странной и глупой привычки. Загадывала на каждую мелочь.

Первой встретилась девочка пяти лет. Телефон молчал. Я загадала, что если Солодов не позвонит до девяти утра следующего дня, то я избавлюсь от ребенка.

Обратно решила ехать вдоль Первомайской. Никуда не спеша, я медленно перебирала педали, а в голове, будто из ниоткуда, появлялись глупые рифмованные строчки, в каждой из которых был Игорь Солодов.

Иногда я записывала их в старый блокнот в твердой обложке с фотографией Алсу, оставшийся еще со школьных времен. Он вечно болтался в моей сумке, пустой и ненужный. Я лепила между его страниц мятные жвачки, когда не было возможности выбросить их. Я никогда не понимала, зачем существуют блокноты. Теперь, спустя два года, блокнот пригодился мне. За неделю я исписала его почти наполовину.

Доехать до дома еще два квартала и записать две новые глупые строчки, за которые когда-нибудь мне будет стыдно.

Погрузившись в собственные мысли, я не заметила выезжающий со двора внедорожник. Скрип тормозов, сильный удар, туман, а потом липкая темнота.

Мне казалось, я вижу продолжение своего утреннего сна. Я видела брата – пятнадцатилетнего, загорелого, босого и в дурацких зеленых шортах, которые ему кто-то подарил. Он сидит у дачного сарая в Плесе, где мы отдыхали каждое лето, и чинит свой велосипед. Он был недовольным и оглядывался на меня, будто не хотел, чтобы я к нему подходила и разговаривала с ним. Но я подошла. Не могла не подойти. Хотела спросить его, что мне делать дальше. Он ничего не ответил. Оставил велосипед и убежал вниз по берегу, к самой воде. Я бежала за ним и звала его по имени. Наконец он обернулся и показал мне средний палец, а потом просто исчез…


Когда я очнулась в больнице, рядом была Оксана. Болел живот, каждое движение отзывалось болью во всем теле, даже открывать и закрывать глаза было тяжело – болела голова.

Я сломала Оксанин велосипед и потеряла ребенка, но я была жива и, можно сказать, легко отделалась. Синяки, ссадины… Меня решили оставить в больнице еще на несколько дней, чтобы понаблюдать за моим состоянием.


Игорь не позвонил. Я сидела на кровати и гипнотизировала телефон. Позвонил Миша.

– Как ты? – спросил он. – Просто ты просила забрать тебя, но не позвонила. С тобой все в порядке?

– Не совсем, – ответила я. – Ты сможешь забрать меня сегодня вечером?

– Смогу.

Я сказала ему, куда нужно ехать. Меня отпустили домой под расписку. Миша встретил меня внизу и, ничего не спрашивая, отвел к машине.

– Спасибо, что не задаешь лишних вопросов, – сказала я, пристегиваясь.

– Захочешь, сама расскажешь. Домой?

Мне казалось, он и без слов все понял. Поэтому ничего не спрашивал. Я кивнула и закрыла глаза. По дороге просила остановить машину, тошнило. Наверное, от перенапряжения. Миша держал волосы и вытирал мне лицо влажными салфетками.

– Извини, я не специально… – пыталась оправдаться я. – Тебе, наверное, очень противно.

– Перестань. Со всеми бывает.

– Не со всеми… – всхлипывала я.

– Пей. – Миша протянул бутылку воды. Он поправлял мне волосы, бережно держал за плечи, гладил по спине. В этих простых прикосновениях не было сексуального подтекста, но они заменяли сотни и тысячи слов, которые он мог сказать, но промолчал.

Мы вернулись в машину и поехали дальше. Дома он сам дал мне таблетку и стакан воды, дождался, пока я выпью, и накрыл пледом. Погладил по голове и тихо ушел.


Моя внутренняя система зависла. Игорь был везде и во всем.

Мне снилось, что он встречает меня на станции, когда я возвращаюсь домой из института, как целует в нос и лоб, как рядом прыгает лохматый Билли.

Снилось, как я прихожу домой, а Солодов уже ждет меня там, в моей комнате на диване. В его руках корзина цветов, он улыбается, говорит, что был не прав, просит прощения и делает предложение, а потом я просыпаюсь. Ныли виски, болело горло, тянуло низ живота.

Проснувшись, я долго стояла у зеркала в прихожей, одна, в пустой квартире. Я поправилась почти на десять килограммов, потому что Солодову не нравились слишком худые женщины. Одежду, что он мне покупал, в первый же день разобрали мои однокурсницы, а в свою старую не влезала. Все, что я могла носить – две пары спортивных штанов, три мешковатых футболки, старый растянутый свитер в полоску и куртка.

Пополнело даже лицо, особенно щеки. Я выглядела на тридцать лет и с трудом узнавала себя. Я видела не себя, а ее. Ее. Бывшую жену Игоря. Девушка в отражении была мне противна, тем не менее я была готова отказаться от себя и стать другой, стать ею, стереть прошлое, лишь бы Игорь снова был рядом со мной.

И я хотела от него ребенка, в свои наивные, глупые и неполные восемнадцать лет. Школьная подруга писала, что сейчас на седьмом месяце. Парень бросил ее еще до того, как стало известно о беременности. Она оставила ребенка, а я не стала писать ей про себя. Я ведь могла его оставить, взять академ, вернуться домой, мы бы вместе гуляли, растили их, обсуждали, как они развиваются, что едят, как говорят.

Теперь этого уже не будет.


Я ждала Оксану, готовила ужин, резала салат, запекала рыбу и смотрела в окно. Градусник показывал больше двадцати, солнце отражалось в окнах соседних домов и слепило глаза. Это время суток оказалось для меня самым трудным. Начало лета, теплый вечер – самое время, чтобы сидеть с друзьями на берегу канала, жарить шашлык и пить дешевое вино из пластиковых стаканов, постелив на траву старое покрывало и глядя, как рядом то и дело пролетают «ракеты» и катера. Наверное, Игорь сейчас там, думала я, прикрывая левую штору, чтобы солнце не било в глаза.


Я начала бояться темноты и перестала засыпать без снотворного. Темнота снаружи, далекий свет чужих окон, ветер и шум дождя после полуночи навевали панический ужас. Я старалась успеть задвинуть плотные шторы до того момента, как на улице стемнеет. Задвигала и скрепляла канцелярским зажимом для бумаги.

Спала со светом, если даже удавалось заснуть. Поджимала колени к груди, пряталась под одеяло, боялась встать ночью и просто дойти до туалета. Просыпалась измученной, в слезах; мне не хватало воздуха. Каждую ночь снился Игорь, и почему-то бабушкина подруга, умершая прошлым летом. Каждую ночь…

Я медленно сходила с ума и почти не выходила на улицу.


Когда сидеть дома становилось невыносимо, я выходила на улицу, застегивала куртку под горло, накидывала капюшон и шла гулять, или садилась на старые качели на детской площадке напротив нашего подъезда и тихо раскачивалась, отталкиваясь ногой от песка.

Однажды я почти дошла до пятиэтажки Игоря в районе «пьяных двориков». От рыночной площади, железной дороги, перехода, детской площадки и низких заборчиков тут же закололо в груди, затошнило, затрясло.