– Нет, парню не звоню. И он тоже не звонит.

– Кстати, этот Игорь – помнишь? Он тот еще козел. Будь с ним осторожна.

– Вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся. Тем более он твой. И такой взрослый.

– Ты такая милая и наивная, – улыбнулась Оксана. – В жизни меня интересуют только двое людей, и Игорь не входит в их число.

Глава третья

Главное здание института на юго-западе Москвы студенты называли «крестом» за соответствующую форму. Пятиэтажное, красивое, отделанное серым мрамором, с огромными окнами – просторное и роскошное.

На первом была столовая, два небольших кафе, итальянский ресторан и китайская закусочная, а между ними внушительный фонтан, где плавали настоящие золотые рыбки. Чуть дальше был мини-маркет с продуктами, большой канцелярский киоск с вещами, украшенными университетской символикой, и две палатки с этническими украшениями и побрякушками.

Факультет гуманитарных и социальных наук. Здесь учили рекламе, связям с общественностью, теории журналистики, филологии, бизнесу и международным отношениям.


Через дорогу учили иностранным языкам, общеобразовательным дисциплинам и межкультурным коммуникациям. Два хмурых десятиэтажных здания в форме буквы «Г». Их построили так, что они образовали прямоугольник с проходами в углах по диагонали. Солнечный свет плохо проникал внутрь, там было сумеречно и тесно, но, несмотря на это – довольно уютно.

У входа была доска почета с фотографиями студентов-отличников, напротив нее – через проход – расписание занятий, где толпилась группа иностранцев.

Небольшие аудитории, раза в четыре меньше, чем классы в нашей школе: там умещалось всего пять парт. В конце коридора маленькое кафе с голубыми столами, накрытыми клетчатой скатертью.

За прилавком стоял араб, продавались хот-доги, сэндвичи и булочки с творогом, а еще ароматное капучино. На стеклянной двери висело объявление «готовить домашние задания в кафе запрещено».

Институт, который я выбрала, уже пятьдесят лет готовил мировую элиту. Так было написано на огромном голубоватом плакате, что висел над входом в главное здание.

Здесь мне предстояло провести ближайшие четыре с половиной года.


В «Сити» было так накурено, что за плотной завесой дыма с фруктовым ароматом едва различались соседние столы и окружающие люди. Первокурсники прогуливали лекции по истории развивающихся стран, заменяя культуру Египта и Азии курением вишневого кальяна, литрами дешевого вина, бильярдом и бесконечными разговорами о том, чего они не могли себе позволить в школьные годы. Их свобода пахла сигаретами и пьянила, как дорогой коньяк.

Я взяла пива, заняла столик в самом дальнем углу. Мне нужно было подумать о том, что делать дальше. Я училась третью неделю. У меня был оплачен первый семестр. И была оплачена квартира на три месяца вперед. Но у меня до сих пор не было работы. И почти уже не было денег.

– У тебя свободно?

Рядом стояла девушка с книгой под мышкой и стопкой текилы в руке. Казалось, будто она растворяется в этом фруктовом дыме, а потом снова появляется передо мной.

– Садись, – ответила я.

Она выглядела странно. Высокая, не меньше метра семидесяти пяти. Очень худая. Болезненно-худая. Как будто совсем не ест. Бледная. Кожа казалась голубоватой, особенно вены на ладонях и запястьях. Не голубые, а почти синие, болезненно-резкие. Глядя на них, мне стало жалко ее. Странная жалость – без причины.

Она небрежно надвинула шапку на бледный лоб, достала пачку сигарет и закурила, сдвинув растянутый рукав свитера к локтю. Шапка была будто связана кем-то из знакомых девушки или самой девушкой. Растянутый свитер она, возможно, донашивала за кем-то. Может, за мамой или старшей сестрой. А еще локти… тонкие, выпирающие, красноватые.

Из-под шапки выбивались красноватые пряди пушистых, вьющихся волос. И, наконец, лицо. Лицо было детским. Круглое, с маленьким носом, аккуратным подбородком, аппетитными щечками и огромными прозрачными глазами. Я бы не дала ей больше тринадцати лет.

– Я Катя, – представилась девушка, выпуская дым в сторону и чуть прищурив свои огромные глаза.

– Маша, – ответила я.

– Ты из параллельной группы?

– Да.

– На коммерческом учишься?

– Да, – неохотно отвечала я.

– Я тоже, – улыбнулась Катя, доставая из пачки вторую сигарету. – У меня были деньги, чтобы заплатить за один семестр и оплатить общежитие. Родители ничего не знают. Боялась их расстроить. Сейчас парень помогает немного, но нужно срочно искать работу… хоть какую-нибудь. Я когда сюда поступила, так много курить стала… В день по пачке, не меньше. И ничего поделать с собой не могу! Мой бывший парень говорил – увижу с сигаретой, я слово даю, разобью тебе лицо. А у тебя есть парень?

– Нет, мы расстались, когда я уехала в Москву.

– Скучаешь по нему?

– Не знаю, – пожала плечами. – Еще не поняла.

– У меня так же было, – сказала Катя, выпивая залпом стопку текилы. – Мы с тобой родственные души. Мой первый парень был моей первой любовью. Когда я узнала, что он изменил мне с другой девчонкой, я нашла ее, взяла за волосы и разбила ей рожу об колено. А парня послала. У тебя много парней было?

– Один.

– У меня пять, – ответила Катя. – Целовалась с сорока людьми, пять из них девушки, но моему парню об этом знать необязательно. Первый раз в четырнадцать лет было, я тогда девятый класс заканчивала.

Катя говорила, а я слушала. Она была уже прилично пьяной, но не вызывала отвращения. Наоборот. Я не встречала более странной и интересной девушки. Худая, неухоженная, неаккуратная, насквозь прокуренная и пьяная – с глазами ребенка и синими венами под кожей, – она была полной, стопроцентной противоположностью моих подруг, знакомых и просто окружающих девушек. Антиидеал. Идеал наоборот. Бледная Катя, с немытыми волосами под шапкой, грязными ногтями с облупившимся черным лаком и пухлыми губами в трещинках была именно тем отрицательным примером, именно той девушкой, какой никто не хочет быть.

У многих она вызывала брезгливость и отвращение. Другие просто избегали Катю еще до начала общения. Она рассказывала, что ее не приняли в группе.

– Уже три недели учимся, а со мной даже не здоровается никто. Я как тень. Прихожу, ухожу, молчание. Иногда мне кажется, если я месяц не появлюсь на парах, то никто не заметит. Мне очень одиноко. Я здесь одна совсем. Я изгой. Постоянно курю. Пью каждый день, наверное. С парнем проблемы… Кстати, видишь, два парня сидят?

Я обернулась. Один сидел спиной, и можно было видеть только кудрявый затылок. Второй сидел вполоборота. Свет от лампы на стене падал на его лицо, обозначая темный и четкий силуэт. Волосы, лоб, впадины под бровями, скулы, нос, подбородок. Хотелось взять толстый маркер и обвести это лицо по контуру, чтобы запомнить. Уж больно красивый был этот контур и силуэт.

– Это из моей группы, – сказала Катя. – Миша. Он мне нравится.

Катя вздохнула, налила себе еще текилы и достала очередную сигарету. К вечеру дыма стало еще больше. Немного щипало глаза.

– Очень нравится, – повторила Катя.

– А ты ему?

– Не издевайся, – выпустила дым Катя. – Посмотри на меня – и посмотри на него. Он идеальный. Бывает, что природа создает таких абсолютно совершенных молодых людей. А кто я? У меня прыщи, сколиоз, я похожа на бомжа. Я курю по две пачки сигарет в день, от меня воняет пивом и дешевыми духами, а в кошельке у меня сейчас всего пятьдесят рублей. Я изгой. Я ноль. Меня даже не гнобит никто, просто не замечают. Иногда мне кажется, что меня не существует. Таких, как я, не любят. Жалеют в лучшем случае, спят с ними иногда из жалости, а потом посылают. Мы ведь даже не здороваемся. Он никогда не будет со мной. Разве такое бывает, чтобы красивый парень влюбился в изгоя?

– А почему нет? Зачем ты так о себе. Возможно все.

– Нет, – истерично смеялась Катя. – Только не со мной. В моей реальности не бывает счастливых совпадений и приятных случайностей. Но я бы душу дьяволу продала, чтобы провести с ним хотя бы одну ночь. Чтобы узнать, как это – обнимать его, чувствовать его кожу, губы, запускать руки в волосы. Видеть его лицо близко-близко, смотреть прямо в глаза, видеть, как меняется их выражение, как он улыбается или сердится. Чтобы увидеть его утром, собирающимся в универ. Невыспавшимся, недовольным, с растрепанными волосами… Целовать его так, будто мы вместе. По-настоящему вместе. Подходить и обнимать его сзади, когда он курит на общем балконе девятого этажа, глядя на утренний полупустой студгородок. И быть обманчиво уверенной, что вечером и завтра, и еще через неделю все будет не так и, может, не здесь, но все еще с ним, и не хуже, чем сейчас. Это концентрат счастья. Мой личный недоступный наркотик, за который мне бы пришлось очень дорого заплатить. Радужный порошок, ничем не разбавленный. Мне хватило бы одного коробка. Хотя нет. Достаточно половины чайной ложки. За несколько часов украденного, чужого счастья. Я бы все за это отдала, если бы у меня было что отдать… Слушай, а поехали ко мне? У меня есть большая бутылка мартини в шкафу, а одной пить совсем грустно.

– Поехали, – согласилась я.

Мы расплатились и вышли на улицу. За прошедшие два часа я вряд ли произнесла и сотню слов. Говорила Катя, а я жадно впитывала каждое ее слово, каждый оборот, каждое предложение. Хотела запомнить каждую букву. Записать все, что она говорит. Что мы говорим. Каждый диалог. К девяти часам вечера мне уже казалось, что мы знакомы с детства и что я ее обожаю. Или люблю…

После ее слов мне было нелегко рассказывать о себе. Все казалось каким-то плоским, блеклым и не интересным даже мне самой. Мы стояли под дождем на остановке. Я наслаждалась влажной прохладой свежего воздуха после прокуренного бара и рассказывала Кате о себе:

– В девятом классе у меня вдруг выросла грудь. До этого момента мне нечем было похвастаться, кроме отличной учебы, но тут на меня стали обращать внимание. Старшеклассники даже на переменах обсуждали меня…

– Помнишь свой первый раз?

– Помню, – вздохнула я. – Пьяные, на даче у друзей, на старом и вонючем продавленном диване. Мне иногда кажется, что у каждой второй девчонки это происходит во время летних каникул на даче у друзей. Потом я одевалась и плакала. То ли от боли, то ли от страха, что залечу. Все обошлось.

Мы встречались каждый день по утрам. Перед уроками я забегала к нему домой, мы занимались сексом, после чего бежала в школу. Опаздывала, учителя понимали по-своему: золотая медаль, много занимается, каждый вечер с репетитором, уроки делает, не высыпается, ей можно, ей простительно.

Поднимаясь на лифте, стоя рядом, я уже скучала по Кате. Это было непонятное, пугающее и незнакомое прежде чувство. Оно было неуместным и ненужным, как сама Катя – для всех, кроме меня.

– Ты моя копия, – сказала Катя.

Я не стала спорить. Я была согласна быть копией, копией Кати. Копией антиидеала. Меня все устраивало, кроме запаха ее дешевых духов.

Стол в маленькой комнате был полностью заставлен чужой косметикой. Вещи Кати лежали в шкафу и в тумбочке у кровати. Этими духами пахло даже здесь. Стойкий, тяжелый, ядовито-сладкий аромат с удушливо-теплыми нотами. От него мутило и хотелось чихать. Вот он – квадратный зеленый флакон с круглой черной крышкой. Пока Катя курила в туалете, я забрала ее духи и спрятала их в дальний угол сумки.

До утра мы сидели на кровати, укрывшись пушистым пледом, которого хватило бы на пятерых, и пили мартини, разбавляя грейпфрутовым соком. Катя рассказывала о Мише и пыталась вязать шарф из пестрой мохнатой шерсти, набирала петли, сбивалась со счету, повторяла снова.

– Я подарю ему шарф на Новый год.

Утром я вышла на улицу и, проходя к автобусной остановке мимо помойки, закинула туда Катины зеленые духи.

Я заработаю денег и подарю ей хорошие на Новый год.

Из Живого Журнала Оксаны Смотровой

Пронесло. Думала, что это опять классная приперлась, чтобы вынести мне мозг за прогулы. «Смотрова, ты пропустила больше половины уроков физкультуры, будешь не аттестована!» Я виновата, что у меня температура под тридцать восемь, сопли до колен, и так болят ободранные ладони, что боишься лишний раз помыть руки?!

Концерт был в субботу вечером. После выступления мы с девчонками рванули на улицу через черный ход, чтобы успеть взять автографы у музыкантов. Пока они не уехали в гостиницу.

Их машина стояла за железными воротами. Как мы ни просили охранников, как ни умоляли, они, гады, так и не открыли. Мы подумали пару секунд и решили, что не так страшна ограда, как выглядит. Если поднатужиться, то ее можно перелезть в два счета.

Хватаясь за обледенелые перекладины, мы полезли навстречу своему счастью. Охранники орали, матерились, грозились позвать ментов. А нам пофиг. Нам нужен автограф, нам нужно видеть их в десяти сантиметрах от нас, а дальше… Какая разница, что будет дальше? Что бы там ни было, это никогда не сравнится с мгновениями, когда мы лезли через ограду, чтобы увидеть их еще несколько секунд.