Время не имело значения, ничтожное изобретение человека, чтобы измерять свое скоротечное существование. Проходят годы, десятилетия, века, но они всего лишь миг перед лицом вечности.

Она без провожатого направлялась в отдаленное, неизвестное место, но чувствовала, что путешествие это не ново, что до нее его совершали сотни, тысячи, миллионы.

Она была духом, плывущим, парящим к сиянию, которое освещало тень. Ее душа наполнилась умиротворением, и она скорее догадывалась, чем чувствовала, как омывают ее потоки воздуха, когда она приближалась к сверкающему свету.

Постепенно черная тьма посветлела. В воздухе появились кремовые круги, как тучи светлячков, сбившихся вместе и сиявших над горизонтом. Ей было уютно, она мягко покачивалась в волнах света, чувствуя себя в полной безопасности.

Если бы у нее были руки, она бы раскинула их, чтобы обнять окружавший ее мир. Если бы у нее были глаза, они наполнились бы слезами радости. Если бы у нее был рот, она улыбнулась бы такой широкой, ослепительной улыбкой, что заболели бы мышцы лица.

Но она сама была светом, лучезарной искрой, вспышкой молнии, прорезавшей темное летнее небо. Она чувствовала свою силу и свободу и была довольна своей бестелесностью и наполненностью духом.

Совершенная любовь развернулась вокруг Мэри-Кейт и обволокла ее, как коконом, теплая, успокаивающая. Она служила проводником этой любви, света, проходила сквозь нее, отражалась от нее. Она была частью целого, и целое было частью ее.

Тихий голос, который направлял ее, был низким, звучным и бесполым. Она приближалась к цели Огни становились все ярче, пока она не увидела, что огромные сияющие круги состоят из ярких точек. Крошечные искорки сливались воедино, образовывая один огромный сияющий пояс, пересекались, изливая мерцающий, пульсирующий поток кремового света.

Как будто по подсказке голоса, она направилась к меньшему кругу сияющих сущностей. Одной из них была миссис Тонкетт. И кто-то еще. Мэри-Кейт постаралась не расплакаться, когда, проплывая мимо, ее души коснулась душа ее отца, так же нежно, как мгновением позже душа Алисы. Потом она почувствовала Джеймса, спокойного, умиротворенного.

Больше не было причин беспокоиться или скорбеть о ком-либо из них. Она поняла или, скорее, почувствовала, что ей открылась самая важная истина.

Детский крик перенес ее в другой мир, к другому существованию. Временному, но благословенному.

Она разлепила сонные глаза и улыбнулась Арчеру. Он держал на руках их дочь. На макушке ее маленькой головки торчал красный хохолок. Лицо ее было того же цвета, что и волосы, рот разинут в заливистом реве. Она проголодалась, малютка, и не стесняется заявить об этом.

— Тебе было бы легче, если б мы нашли кормилицу.

— Наверное, — сказала она, расстегивая пуговицы и беря девочку. — Но тогда мы упустили бы что-то очень важное.

— Но только не сон.

Арчер улыбнулся и, устроившись рядом с ними, стал смотреть, как жена кормит их первенца. Его переполняло чувство покоя. Благодарность? Конечно. И любовь. Радость, самая чистая и чудесная.

— Какая ты прожорливая, малышка Алисия! — В голосе ее отца прозвучала нотка изумления, взгляд выражал нежную любовь. — Твоя мать устала. Неужели ты не можешь не просыпаться хотя бы одну ночь?

Мэри-Кейт улыбнулась ему и провела свободной рукой по колючей щеке.

— Я никогда не устаю, Арчер. А роль хозяина почти весь день играл ты. Я так тебе благодарна, что ты позволил устроить нашу семейную встречу в Сандерхерсте.

— По-моему, только так мы могли показать им нашу дочь. И кроме того, доказали моей беспокойной матери, что я осознал свои заблуждения.

К огромному удовольствию Берни, ее сын был полностью поглощен ребенком. И несмотря на свое положение и титул, ему было все равно, родила ему Мэри-Кейт сына или дочь. Он с самого начала был настроен на то, чтобы его ребенок не знал одиночества, и собирался заполнить детскую детьми. Он справился о кормилицах, распорядился отремонтировать детские комнаты, даже отобрал для своего первенца смирного пони. Ювелиру были заказаны серебряные чашечки, семейная Библия изучена на предмет подходящего имени, слуги в имении только и судачили о том, что он ни на шаг не отходит от Мэри-Кейт.

И так же без ума он был от своей новорожденной дочери.

— Знаешь, я думала, что Берни станет плохо от смеха. На лице Арчера отразилось раздражение, которое относилось к его матери и тому, как она приняла его заявление.

— Я только сказал, что настало время устроить встречу всех Сент-Джонов. — Он неодобрительно взглянул на жену. — Перестань хихикать, Мэри-Кейт. И такая легкомысленная особа стала графиней!

Она рассмеялась, от чего Алисия заплакала. Маленькими кулачками она тыкала мать, словно приказывала ей успокоиться.

— Посмотри, Арчер, у нее уже сейчас проявляется привычка командовать.

— Ерунда, любовь моя, она просто голодна.

— Арчер?

Он выпрямился, оторвавшись от щечки девочки, которая, полностью поглощенная трапезой, совсем не обратила внимания на выражение отцовской любви.

— Да, любимая?

— Я хочу рассказать тебе свой сон. Правда, этому трудно поверить.

Он скрыл под маской серьезности улыбку и пальцем коснулся щеки Мэри-Кейт.

— Расскажи, милая, — тихо проговорил он. — Я поверю каждому твоему слову.