С этими словами Брайони быстро повернулась к Дэнни, стоявшему несколько в стороне от собравшихся. Остальные, ухмыляясь, расступились, чтобы девушка могла подойти к нему, и она крепко взяла его за руку.

— Давай, Дэниэл, ты не можешь отказать мне сейчас, — тихо сказала она ему, когда он уставился на нее в смятении.

Он покраснел так, что даже на его шее, выступавшей из воротничка ситцевой рубахи в горошек, появились красные пятна.

— Ой, Брайони… — начал было он, попятившись, но, заметив умоляющее выражение ее глаз, сделал глоток воздуха и напялил широкое белое сомбреро на свою каштанового цвета шевелюру. — Черт возьми, а почему бы и нет?! — громко воскликнул он, и из толпы собравшихся послышались одобрительные выкрики.

Он повел свояченицу в центр двора, и, когда музыканты заиграли бодрую мелодию виргинской кадрили, Брайони и Дэн пустились в пляс.

Брайони ощутила на себе взгляд Джима и, обернувшись, заметила в его глазах восторженный блеск. Она рассчитывала, что ее уловка заставит гостей забыть о неприятном эпизоде на веранде и, возможно, спасет вечеринку от провала. Поэтому она вложила в танец всю свою энергию, грациозно перемещаясь по двору в своем развевающемся шелковом платье, а ее глаза колдовски сияли в свете фонарей. Вокруг них с Дэнни образовался круг притопывающей и хлопающей в ладоши толпы, и, когда Брайони вихрем крутилась вокруг своего партнера, на ее губах играла веселая улыбка.

— Прости меня, Дэн, — шепнула девушка, сознавая, что оказаться в фокусе внимания массы любопытных глаз было пыткой для ее робкого деверя. Но в ее глазах мерцали озорные искорки, поскольку было ясно, что Дэн Логан испытывал от танца такое же наслаждение, какое испытывала она сама. Он ухмылялся, глядя на нее, а затем, инсценировав глубокий поклон и театрально взмахнув шляпой, начал удаляться в сторону зрителей, оставляя Брай-они одну крутиться в центре двора. Аплодисменты зазвучали громче. Заметив его исчезновение, Брайони жестом притворного отчаяния опустила руки вдоль бедер и пошла из центра пятачка к зрителям. Однако собравшиеся хором упрашивали ее продолжать танец.

— Давайте, маленькая леди, потанцуйте еще! — ободряюще выкрикнул Большой Боб Уокер, владелец ранчо Кривое Т.

— Еще, хозяюшка! — вопил один из работников их собственного ранчо Трайпл Стар.

Дэн сложил ладони рупором и крикнул:

— Потанцуй для нас, Брайони! У тебя это получается гораздо лучше без меня, постоянно наступающего тебе на ноги!

Раздались взрыв смеха и гром рукоплесканий, что заставило Брайони рассмеяться и вернуться на пятачок. Гитаристы, улыбаясь и кивая в такт головами, ускорили темп, скрипачи запиликали на своих инструментах с удвоенной энергией, и Брайони в бледно-желтом платье с развевающимися черными локонами легко закружилась под вибрирующие звуки музыки. Ее гибкий, изящный стан грациозно изгибался, а ножки, обутые в аккуратные вечерние туфельки-лодочки, порхали, как крылья птицы. Она полностью отдалась страсти танца, музыке, которая воспламеняла ее кровь, и красоте бархатно-черной октябрьской ночи. Над головой девушки простиралось безбрежное небо; она протянула вверх руки, как бы пытаясь обнять небеса, вихрем крутясь, наклоняя и сгибая свой стан, веселя душу и вознося хвалу всему, что есть на свете дикого, прекрасного и свободного.

Когда она остановилась, сделав низкий грациозный поклон под бурные аплодисменты, сердце ее чуть не выскакивало из груди, и его гулкие удары эхом отдавались в лифе ее платья. Джим большими шагами подошел к ней и поцеловал ей руку. Гости приветствовали их одобрительными возгласами. Затем он привлек ее к себе и устремил взгляд в ее вспыхнувшее лицо.

— Ты танцуешь так же хорошо, как стреляешь, моя куколка, — сказал он. — А есть ли вообще что-нибудь, чего ты не умеешь?

Ее глаза мерцали зеленым пламенем.

— Я не умею не любить тебя, — шепнула она и подставила губы для его поцелуя.

— Лучше и не пытайся разлюбить! — ворчливо пробурчал он ей на ухо, крепко прижимая к себе. — Я никогда не отпущу тебя, Брайони! Я буду преследовать тебя до края земли!

Их губы встретились в неистовом и страстном поцелуе. Видя это, ухмыляющиеся зрители вернулись к столам, оставив слившуюся в поцелуе пару на залитом лунным светом пятачке двора. Прошло несколько долгих минут, прежде чем новобрачные пришли в себя после страстных объятий и присоединились наконец к общему веселью.

Вечеринка продолжалась допоздна, гости веселились, пели, отплясывали; мало кто из них мог припомнить более чудесный вечер за многие годы. Когда последний фермер закончил последнюю длинную байку о Пекосе Билле и его суженой Слу-фут Сью и когда был спет заключительный куплет «Стенаний ковбоя», последние гости потянулись к своим фургонам и повозкам, причем по большей части они были то ли слишком навеселе, то ли слишком счастливы, чтобы заметить, что небо уже становилось бледно-лиловым, как это бывает перед самым восходом солнца.

Дэнни чмокнул Брайони в щеку и энергично потряс руку Джима, а затем, спотыкаясь, пошел наверх, напевая себе под нос не очень приличный припев походной песни. Джим и Брайони медленно прохаживались по дому, прикидывая, какие усилия придется затратить, чтобы привести все в порядок после такой вечеринки. Росита устало собирала в гостиной тарелки и стаканы на поднос. Джим остановил ее.

— Хватит на сегодня, Росита, — твердо сказал он. — Уже светает. Иди спать.

— Но, senor, не в моих правилах оставлять такой беспорядок… — запротестовала домработница. — Мне осталось совсем немного.

— Нет. — Джим забрал у нее поднос и сам понес его в кухню. — Уже наступает утро. Я отпущу и слуг, прислуживавших на кухне.

Судя по властному тону его голоса, спорить с ним было излишне.

Росита покачала головой и улыбнулась Брайони:

— Senor очень добр.

— Да, но ведь ты очень хорошо поработала и великолепно все сделала, — возразила Брайони. — А теперь, пожалуйста, иди спать. Утром мы вместе приведем все в порядок.

— Si, senora. Buenas noches[6]. — И Росита, подавив зевок и тяжело ступая, отправилась в свою маленькую уютную комнатушку за кухней.

Брайони улыбнулась, когда Джим вернулся в гостиную и взял ее за руку. Вместе они поднялись по широкой лестнице, сколоченной из дубовых досок, в свою спальню на верхнем этаже дома.

А чуть позже Брайони сидела перед трельяжем, облаченная в белую шелковую ночную сорочку с отделкой из французских кружев, расчесывая копну черных волос щеткой с серебряной ручкой. Джим купил ей эту щетку во время их медового месяца в Сан-Франциско. Брайони пристально смотрела на фотографию в серебряной рамке, стоявшую на туалетном столике цвета слоновой кости меж флаконов с духами. Эта фотография была сделана в первый же день пребывания Брайони и Джима в Сан-Франциско. Оба они выглядели счастливыми. Джим обнимал ее за плечи. Она улыбалась ему с кокетливым и одновременно обожающим взглядом, а он смотрел на нее с любовью и гордостью, которую дает обладание.

Фотография притягивала взгляд. Фотографу удалось уловить жизнь и динамизм новобрачных и отразить на снимке любовь и страсть, связывавшие их. Брайони положила щетку и, протянув руку, прикоснулась к серебряной рамочке. В этот миг она почувствовала руку Джима на своем плече и встретилась с его взглядом, отраженным в зеркале.

— О чем ты размышляешь, моя куколка? — нежно спросил он, поглаживая другой рукой ее шелковистые волосы. На нем были только элегантные черные брюки и туфли, в которых он был на вечеринке. Джим наклонился над ней, перебирая пальцами длинные, цвета вороньего крыла волосы, и на его загорелой до бронзы груди заиграли мышцы.

— Я размышляю о том, как счастливы мы были в дни нашего медового месяца и как счастливы мы сегодня, — ответила она, прильнув к мужу. — Я хочу, чтобы мы всегда были так же счастливы. Не хочу, чтобы что-то изменилось…

Она сделала паузу, и тень сомнения заволокла ее глаза. Затем она вновь заговорила, пытаясь подавить участившееся биение сердца:

— Джим, я должна тебе кое-что сказать. Мне… мне кажется, ты будешь доволен. — Она прикусила губу и замолкла.

Почему это оказалось столь трудным? Ведь с той самой минуты, как ей открылось то, что она собиралась сейчас сообщить, Брайони была в таком благостном состоянии, а теперь вдруг разнервничалась. А что, если Джим рассердится, если он будет против такой серьезной перемены в их безмятежной жизни? Мысль об этом прежде не приходила ей в голову, но теперь, поглядев на снимок и вспомнив, как они были поглощены друг другом в дни медового месяца, Брайони засомневалась.

Тот чудесный секретик, знанием которого она наслаждалась весь вечер, поджидая лишь подходящего момента, чтобы поделиться им, был готов сорваться с кончика ее языка, однако она колебалась. Она видела, как глаза Джима, в прохладных голубых глубинах которых отражалась спокойная, выдержанная сила, вопрошающе смотрят на нее.

Неожиданно он приподнял жену так, что она оказалась на ногах, и аккуратно развернул ее лицом к себе. Подставив под ее маленький горделивый подбородок палец, он спросил:

— В чем дело, радость моя?

— У нас будет малыш, — медленно выговорила она и затаила дыхание в ожидании его реакции.

Джим Логан на мгновение замер от изумления. Затем из его груди вырвался радостный вопль. Все черты его худого, на первый взгляд грубоватого лица, вся его фигура выражали неописуемый восторг. С оглушительным возгласом он подхватил Брайони на руки и вихрем закружил ее по комнате.

— Джим! Джим! — визжала она, беспомощно похохатывая, в то время как все кружилось у нее в голове. — Прекрати… ну, пожалуйста.

В дверь спальни бешено застучали. Голос Дэнни заставил Джима остановиться.

— Что там происходит? У вас все в порядке? — крикнул младший брат.

— Все в ажуре! Заходи! — велел Джим.

Дэнни отворил дверь. На нем были лишь домашние брюки, которые он поспешно натянул, услыхав вопль Джима. На его щеках все еще пылал румянец от горячительного, выпитого на вечеринке.

— В чем дело? — недоуменно спросил он, взирая на брата, стоящего в центре спальни с Брайони на руках. — Что, черт побери, здесь происходит?

— Скоро ты станешь дядей, Дэн! — объявил Джим, и в тот же миг из груди Дэна Логана вырвался точно такой же вопль, какой за минуту до того издал его старший брат.

— Мои поздравления! Ну и как с этим делом? Когда ждать появления маленького парнишки?

— В мае, — ответила Брайони и, качнув головой, добавила: — И не будьте так уверены, что малыш обязательно будет парнишкой! Я вполне могу подарить своему мужу славную малышку.

— Дочь! Вот это нечто, а? — с изумлением тихо произнес Джим. Его глаза сияли от радости, и он снова закружил Брайони по комнате, невзирая на ее протестующий визг.

— Оставлю-ка я вас отпраздновать это событие вдвоем, — хмыкнул Дэн и вышел, закрыв за собой дверь спальни.

Как только он ушел, Джим осторожно, опустил Брайони и заключил ее в свои объятия. Он целовал ее до бесчувствия.

— Когда ты узнала об этом, хитрая лисичка? — требовательно спросил он. — Почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Доктор Уэбстер только вчера утром подтвердил мои подозрения. Я собиралась преподнести тебе сюрприз на вечеринке. — Она обвила руками его шею, внимательно глядя на мужа. — Джим, ты и вправду доволен? Я… я так боялась сказать тебе об этом. Не знала, как ты отреагируешь.

— Доволен? — ухмыльнулся он. — Радость моя, да я чуть не свихнулся от восторга, узнав об этом. Малыш! — Он тряхнул головой. — До встречи с тобой я никогда серьезно не задумывался о продлении рода, о семье. Мне на все было наплевать. А теперь… — Ладонями он обхватил ее лицо и нежно поцеловал. — Теперь я хочу пустить корни, создать с тобой большую семью. Хочу видеть, как растут мои дети, и мне страшно хочется, чтобы мои отношения с ними были не такими скверными, какие были у меня с моим собственным отцом. — В его голосе слышалась решимость. — Понимаешь ли, Брайони? Появляется шанс что-то сделать для отца, последний шанс. Я могу вывести его внука или внучку в мир, воспитать его или ее на этом ранчо, на сооружение которого он затратил столько сил. Это дар, дар потомства, который я смогу передать своим родителям даже после их смерти. Возможно, это хоть отчасти искупит то, что я много лет назад убежал из дома и вернулся лишь тогда, когда их уже не было на свете. Не знаю. Знаю лишь, что хочу этого малыша, это дитя, которое мы вырастим вместе и с которым разделим свою любовь. О, Брайони, ты сделала меня самым счастливым человеком в мире!

Слезы радости заискрились на ее ресницах:

— А я самая счастливая женщина. О, Джим, я так тебя люблю!

Она притянула голову Джима к себе и расцеловала его со всей любовью, переполнявшей ее душу. А он крепко обнял жену и прижался губами к ее губам. Ее окатило жаром, когда руки мужа заскользили по шелковой рубашке и ловко спустили бретельки. Рубашка, подобно прозрачному облачку, опустилась на пол. Он дотронулся своими теплыми, сильными и нежными руками до обнаженной груди, лаская ее, а Брайони крепко прижалась к нему бедрами и медленно покачивалась. Желание кипело в ее крови, когда она, расстегнув брюки Джима, нежно обхватила его твердую мужскую плоть.