— Этого не может быть! — твердила она, ничего не видя и не понимая. — Неправда, неправда, все неправда!

Элайджа подхватил жену и на руках понес в спальню. Они долго лежали рядом, и она продолжала неудержимо рыдать, потому что на самом деле все было правдой. Он ее покидал.

Да, любимому супругу предстояло уйти от нее в вечность, и спасти их могло только чудо. Но они не верили в чудеса. Шахматы учат мыслить логически и рационально. А в результате разбиваются сердца.

Едва рыдания немного стихли, Элайджа заговорил:

— Наверное, тебе следует самой уйти от меня.

Джемма резко выпрямилась и посмотрела на него горящими глазами.

— Что ты сказал?

— Ужасно заставлять самого дорогого человека выносить страдания. Ты…

Он замолчал, потому что она принялась с детским отчаянием шлепать его ладонями по груди.

— Нет, больше тебе не удастся отослать меня прочь! Как можно этого не понимать?

И снова зарыдала, беспомощно повторяя:

— Никогда не пытайся от меня избавиться! Слышишь, никогда!

— Прости! — Элайджа испуганно прижал жену к груди. — Глупые слова. Прости, милая!

Полные слез глаза светились решимостью.

— Ты только что по ошибке нас разлучил, — произнесла она негромко, но упрямо. — Любишь повторять, что я принадлежу тебе, но, кажется, забываешь, что сам в равной степени принадлежишь мне.

Элайджа вслушивался в полный страсти голос и внезапно открыл простую и неоспоримую истину: Джемма любила его. Мудрая, великодушная любовь помогла ей забыть измену и долгую разлуку.

И все же предстояло узнать ответ на самый главный вопрос. Он сжал ладонями ее печальное личико и отстраненно заметил, что пальцы дрожат.

— Скажи, ты сможешь меня простить?

Она растерянно заморгала.

— За что?

— За то, что не удастся остаться рядом навсегда. Поверь, мне бы очень этого хотелось.

— Знаю, — прошептала Джемма и нежно поцеловала в губы. — Знаю и верю.

Глава 24

2 апреля


Следующим утром Джемма уединилась в маленькой гостиной и предалась размышлениям. Предстояло понять, как жить с постоянным предчувствием беды и с огромным камнем на сердце. Бегать за Элайджей по пятам и требовать от него, чтобы он следил за здоровьем? Ни в коем случае. Мелочная опека вызовет раздражение и гнев. К тому же всякий раз, когда она начинала прислушиваться к неровному, скачущему биению его сердца, едва сама не падала в обморок.

Но жестокий страх не отступал ни на минуту. Стоило поднять руку над шахматной доской, как пальцы начали предательски дрожать. Едва Джемма решила отложить размышления до лучших времен и собралась навестить мужа в кабинете, как в дверь постучали и на пороге возник чрезвычайно мрачный Фаул.

Герцогиня вскочила так стремительно, что по неосторожности смела со стола доску. Фигуры раскатились по полу.

— Что-то случилось с?..

Дворецкий понял тревогу госпожи и поспешил успокоить:

— Все в порядке, ваша светлость. Если его светлости внезапно станет нехорошо, позову вас заранее, до того как войду в комнату.

Джемма без сил опустилась в кресло.

— Спасибо, Фаул. — Пальцы ее дрожали, словно листья на ветру.

— Приехала вдовствующая герцогиня, — оповестил слуга.

От волнения Джемма даже не подумала, что для столь неожиданного появления должен существовать конкретный и достаточно весомый повод.

— Вдовствующая герцогиня? Матушка его светлости?

— Я поместил гостью в розовую комнату, — доложил Фаул. — Она выразила желание немедленно с вами встретиться. Кажется, собирается вскоре вернуться в Шотландию.

— Вернуться в Шотландию? — удивленно переспросила Джемма. — Но это же невозможно! Я уверена, что ее светлость изменит решение и останется у нас надолго. Будьте добры, поставьте в известность миссис Тьюлип.

Мрачное выражение лица дворецкого получило убедительное объяснение. Джемма встречалась со свекровью очень давно и не осмелилась бы назвать впечатление приятным. Вдовствующая герцогиня выглядела высокой и сердитой, а держалась по-мужски. В целом же создавалось впечатление подступающей опасности.

Первые недели замужества юной супруге пришлось провести в окружении множества картин на один и тот же сюжет: повсюду Юдифь держала на блюде голову Олоферна (тело при этом напрочь отсутствовало). Снять тенденциозные произведения она не решалась, потому что опасалась гнева свекрови, но едва вернувшись из Парижа, первым делом уничтожила шедевры, не допустив даже тени сомнения.

— Ваша светлость, — учтиво приветствовала молодая герцогиня вдовствующую герцогиню и склонилась перед ней в глубоком реверансе. А когда осмелилась поднять голову, то увидела, что свекровь почти не изменилась. Держалась она, как всегда, прямо и, хотя опиралась на трость, вовсе не выглядела слабой. Возникало впечатление, что, подобно шпаге Вильерса, трость служила оружием.

Сын унаследовал от матери красивые, правильные черты, однако в отличие от спокойствия и уверенности герцога на ее лице читались раздражение и крайнее нетерпение.

— Джемма, — без обиняков заговорила леди Бомон, — благодарю за возвращение из Парижа.

Что ж, начало можно было считать вполне мирным.

— Давай присядем, — продолжила свекровь. — Нога не позволяет подолгу стоять.

— Очень жаль об этом слышать. — Джемма устроилась напротив гостьи. — Элайджа вам написал?

— Нет.

— Но вы все знаете.

В облике матери сквозила острая тревога за судьбу сына.

— Я поняла, как только услышала об обмороке в палате лордов. Что-то незаметно, чтобы ты ждала ребенка.

— Боюсь, пока еще оснований для надежды нет, — неуверенно ответила Джемма. — Точнее, возможность существует, но делать выводы рано.

— Скорее всего, наследство достанется непутевому кузену. Глупец пытается выглядеть лучше, чем есть на самом деле, и заказывает одежду со специальной подкладкой — чтобы и бедра, и грудь казались внушительнее. Хорошо хоть, что умеет держать язык за зубами. А жажда всеобщего восхищения все-таки не самый страшный грех на свете.

— Конечно, вы правы, — подтвердила Джемма, сама не понимая, с чем именно соглашается.

— Я приехала, чтобы обратиться к тебе с просьбой, — пояснила леди Бомон, прервав недолгое молчание, во время которого она задумчиво теребила бриллиантовый кулон в форме рога изобилия. Джемма сочувственно заметила, что пальцы распухли от ревматизма. А ведь когда-то свекровь носилась по дому подобно вихрю, и резкий голос, словно удушливый дым, просачивался во все щели. Тогда и морщин было мало, и пальцы послушно двигались.

— Конечно, — повторила Джемма. Вдовствующая герцогиня посмотрела ей прямо в лицо, и глаза оказались точно такими же, как у Элайджи: темными и горячими, словно угли. — Готова выполнить любое желание.

— Я хочу, — медленно, тяжело заговорила свекровь, — нет, настаиваю на том, чтобы вы прекратили супружеские отношения и проводили ночи в разных спальнях. — Трудно было понять, какие чувства в этот момент боролись в душе старой герцогини, но лицо казалось одновременно скорбным и воинственным.

Джемма едва не задохнулась.

— Я…

— Моего мужа прозвали распутный Бомон. Думаю, тебе об этом известно?

Джемма молча кивнула.

— Он умер в момент разврата — в женской сорочке с оборочками, привязанным к кровати, — пояснила леди. В голосе не слышалось ни боли, ни гнева, она хладнокровно излагала факты. — А вокруг суетились несколько женщин в кожаных костюмах: все они секли его плетьми. Очевидно, герой находил удовольствие в том, чего так боятся дети. Характер налицо.

Джемма пробормотала что-то нечленораздельное, пытаясь решить, имеет ли смысл доказывать свекрови, что Элайджа не проявляет интереса к женским сорочкам.

Вдовствующая герцогиня с невозмутимым видом продолжала:

— Он всегда и во всем проявлял жадность. Одной шлюхи ему не хватало, нужно было три-четыре, не меньше. А чего стоило скрывать порок! Приходилось регулярно платить сотни фунтов хозяйке «Дворца Саломеи» — за то, чтобы держала язык за зубами! — Она посмотрела на невестку. — Год я терпела, а потом обратилась к властям и добилась ее ареста. Преступницу раздели и голой прогнали по улицам Лондона, а потом заключили в тюрьму, где она и скончалась спустя несколько месяцев. — В голосе герцогини слышалось откровенное удовлетворение.

— Элайджа не испытывает склонности к подобным увеселениям, — поспешила вставить Джемма, пока свекровь не сказала еще чего-нибудь ужасного.

— Я пыталась воспитать сына добродетельным человеком, — заметила леди Бомон, — но ничего не получилось.

— Неужели? — ошеломленно воскликнула Джемма. Наверное, в целой Англии не нашлось бы ни одного человека, способного усомниться в добродетели молодого герцога. И это при том, что почти никто не знал о существовании стекольного завода и приюта на Кэки-стрит.

Свекровь посмотрела на нее в упор.

— Мне известно, почему ты уехала в Париж. Мальчик унаследовал распутные наклонности отца. Возвращение ради рождения наследника — благородный поступок. В свое время, если бы у меня не было сына, я бы тоже покинула страну.

— Но мужчинам свойственно заводить любовниц, — в отчаянии возразила Джемма, с трудом веря, что защищает мужа после долгих лет лютой ненависти к той, которая разбила и сердце, и судьбу. — В отличие от прежнего герцога Элайджа вовсе не тяготеет к… экзотическим впечатлениям.

Леди Бомон криво усмехнулась:

— Любовница волнует меня ничуть не больше, чем тебя. Дело, однако, в том, что он не потрудился сохранить неверность в тайне, как это делают остальные мужчины, а притащил блудницу на самое видное место. В собственный рабочий кабинет! — Она выпрямилась и спокойно заключила: — Отвратительно. Насколько можно судить, мой муж тоже любил, когда за ним наблюдали.

— Но за Элайджей никто не наблюдал! — выдохнула Джемма. — Он всего лишь пытался доказать, что его вкусы традиционны, а не экстравагантны, как вкусы отца. К тому же, ваша светлость, в то время он был еще чрезвычайно молод. Устроив свидание на глазах у коллег, доказал всем, что не стремится к отклонениям в интимной сфере. Ничего патологического в этом случае не было.

Едва уловимый шорох заставил Джемму поднять глаза. В дверном проеме стоял неправдоподобно спокойный Элайджа.

— Единственное, чего я прошу, — это воздерживаться от супружеской близости, — утомленно подытожила вдовствующая герцогиня. — Если Алджернон Тобьер унаследует герцогство Бомон после того, как нынешний герцог упадет в палате лордов, позора никто не усмотрит. Но если второй Бомон умрет в постели с женщиной, пусть даже и с собственной женой, репутация сохранится на века. Распутные Бомоны войдут в историю.

— Боюсь, не в вашей воле определить час кончины собственного сына, — возразила Джемма дрожащим голосом. Заявление свекрови шокировало ее до такой степени, что она забыла о присутствии Элайджи. — Ну а если судьбе будет угодно, чтобы он оставил этот мир в момент наслаждения, в моей постели, я восприму высший промысел как утешение.

— Ты молода и глупа, — печально изрекла свекровь. — Мы, герцогини, живем долго. Мой супруг спрятался от стыда в могилу, а меня бросил на растерзание сплетникам. Отвечать за фиаско пришлось сыну. Ну а теперь сын превратит тебя в такое же посмешище, каким сделал меня его бессовестный отец.

— Мне волноваться о судьбе сына не приходится, потому что детей у меня нет, — парировала Джемма. Гнев уже мешал ей думать и говорить.

Наконец Элайджа переступил порог. Невозмутимо подошел к матери и склонился над рукой, которую та высокомерно протянула.

— Полагаю, ты слышал разговор, — заметила вдовствующая герцогиня каменным тоном.

— Я понимаю собственные обязательства несколько иначе, чем они видятся вам, матушка, — произнес герцог, усаживаясь на диван рядом с Джеммой. — Мы с супругой намерены родить наследника.

— Умоляю, не делайте этого, — настойчиво повторила леди.

Однако теперь, глядя в глаза сына, она уже не находила сил изображать холодную непреклонность. Джемма заметила перемену настроения, и гнев тут же улетучился.

— Элайджа значительно крепче отца, — обратилась она к герцогине, понимая всю глубину и необъятность материнского горя. — К тому же нам довелось узнать, что в Бирмингеме работает весьма успешный доктор, которому удалось создать новое лекарство. Мы…

Элайджа накрыл ее ладонь своей, и она замолчала.

— Мне бы чрезвычайно не хотелось предоставить вам даже малейший повод для стыда, — заметил он.

Распухшие пальцы вдовствующей герцогини яростно сжали бриллиантовую подвеску.

— Я не могу здесь оставаться. Нет, не могу. Немедленно возвращаюсь в Абердин. — Она поднялась.