Тони Парсонс - Моя любимая жена

— Мне пора, — тихо повторил Билл.

Цзинь-Цзинь кивнула. Она не пыталась вытирать хлынувшие слезы. Совместного будущего у них нет, прошлого не вернешь, и говорить тут не о чем.

Ее голос остановил Билла у самой двери.

— Я тут видела одну передачу. Там говорили, что мужчина никогда не женится на женщине, которую по-настоящему любит. Как по-твоему, это правда?

Билл покачал головой.

— Отчасти правда, — ответил он, понимая, что недосказанность ударит по ней меньше, чем любое другое его слово.

В квартире играла музыка. Шейн услышал ее еще на подходе к двери. И совсем не та, что нравилась ему. Не «Eddie and the Hot Rods».[86] И не «Thin Lizzy».[87] Он поворачивал ключ, слушая: «Угадай, кто сегодня заявится к нам? Наши парни — ведь ты стосковалась по их рукам». Такие песенки нравились его жене. И такие певцы ей тоже нравились: бритоголовые, увешанные цепями, густо покрытые татуировкой. Слова, обычные для песен о любви, у них звучали как угроза физического насилия. Нет, это тебе не «96 Tears»[88] в исполнении старины Эдди и его ребят, и не их знаменитая «Do Anything You Wanna Do».[89] И конечно же, не «The Boys Are Back In Town».[90] Росалита и ее дружок не играли любимых песен Шейна. Они играли одну из новых песен.

Они играли их собственную песню.

Шейн не сразу узнал того, кого сейчас ублажала в постели Росалита. Владелец бара с Мао-Мин-Нань-Лу. Его заведение находилось в двух шагах от «Вместе с Сюзи», и там была живая музыка. Надо же! А Шейн все время подозревал бас-гитариста из бывшего оркестра Росалиты. Он даже готов был побиться об заклад, что это бас-гитарист. Тот с самого начала возненавидел его, словно Шейн вторгся в их жизнь и все испортил. В этом парень оказался прав: все испорчено. Бесповоротно испорчено.

Одеяло они отбросили в сторону. Владелец бара лежал на груде подушек. Росалита стояла на коленях, склонив голову к его раскинутым ногам. Смуглость ее кожи лишь подчеркивала бледную кожу европейца.

Кто он? Француз? Немец? В Шанхае было полно французов и немцев; это тебе не Гонконг, где по-прежнему доминировал англоязычный мир. Другие европейские страны не слишком лезли в Гонконг. Они лезли туда, куда могли влезть.

Этот немец или француз тоже влез туда, куда мог влезть. И сейчас Росалита удовлетворяла его ртом. Тем самым ртом, который целовал Шейна в день свадьбы. Шейн всегда восхищался ее ртом, умеющим дарить идеальные поцелуи… Оказалось, ее рот способен и на другое.

Из-за гремящей музыки парочка не услышала появления Шейна. Но теперь, увидев его, они с проклятиями оттолкнули друг друга. Владелец бара зло смотрел на Шейна. Австралиец подумал, что сейчас они с ним подерутся. Шейн чувствовал, что справится с ним. Плевать он хотел на бурлящую кровь этого козла.

Однако владелец бара с живой музыкой осерчал вовсе не на Шейна. Он был зол на Росалиту. Какого черта она позвала его, не будучи уверена, что ее муж протирает задницу в офисе или болтается в командировке?

— Глупая ты корова, — процедил владелец бара, вылезая из постели.

Росалита прикрыла скомканной простыней грудь. Шейна взбесило не то, что владелец бара явился к нему в дом и оказался в его постели. Как это ничтожество посмело оскорбить его жену?

Внутри Шейна тоже все забурлило. Самое удивительное, но его задела не измена жены, не то, что она делала своими пухленькими губками, и даже не эта дурацкая музыка, до сих пор орущая на всю квартиру. Шейна доконали три слова: «Глупая ты корова».

«Зря ты не попридержал язык, парень, — подумал Шейн. — Теперь ты заплатишь мне за эти слова».

Владелец бара и Росалита стали переругиваться. Шейн прошел к сейфу, набрал шифр — дату рождения Росалиты — и вернулся в спальню с пистолетом Макарова.

Они уставились на Шейна. Они глядели на оружие — старый дешевый пистолет советского производства. Наконец-то они замолчали. А музыка продолжала греметь. Чужая музыка.

«Какая отвратительная песня. Сколько в ней ненависти», — подумал Шейн.

Он был очень спокоен. Настолько спокоен, что, кажется, даже перестал дышать.

Владелец бара рассмеялся Шейну в лицо и сказал, что уже бывал здесь.

— Брось эти ковбойские шуточки, — сказал он, натягивая брюки и застегивая молнию ширинки. — Ты меня не застрелишь. Не надо быть таким жадным. Росалита — твоя подружка, не спорю. Но и моя тоже. Поэтому ты меня не застрелишь.

Шейн выстрелил ему прямо в живот. Это было проще, чем бить кулаками. Он лишь слегка шевельнул указательным пальцем, лежащим на курке, и пистолет послушно выплюнул пулю. Владелец бара упал на спину, держась за живот. Шейн вовсе не собирался устраивать ему мучительную смерть. Так получилось. Этот человек все еще не мог поверить в случившееся. Он громко ругался, пытаясь подняться, но сумел лишь встать на колени, продолжая зажимать простреленный живот. Его голова свесилась на грудь, как будто ему впервые стало стыдно. А кровь струилась у него между пальцами, заливая белые простыни.

Однако Шейн ничего этого не видел. Он смотрел только на свою жену. Росалита стала звать на помощь, крича, что ее сейчас убьют. Она кричала на филиппинском наречии, по-испански и по-английски с испанским акцентом, характерным для многих филиппинцев. Забыв о своей наготе, Росалита переползла на другой край постели, а оттуда — на пол. И тогда Шейн почувствовал, как его указательный палец снова сгибается. Надо только слегка нажать на податливый металлический курок. Палец замер.

Волосы Росалиты не были убраны и перекинуты через плечо, как обычно. Волосы Росалита распускала, только когда спала. И еще — когда занималась любовью.

Она ползла, дергая головой, и сквозь гриву волос отчетливо проступало большое родимое пятно на ее шее. Пятно чернильного цвета… Шейн смотрел на это пятно и понимал, что он все равно любит Росалиту. Он был рад, что женился на ней, и, если повернуть время вспять, он бы не задумываясь сделал то же самое.

Шейн смотрел на ее родимое пятно. Он слишком любил Росалиту, чтобы лишить ее жизни. Но у него имелся другой вариант. Австралиец опустил пистолет, затем снова поднял, приставил дуло к виску и нажал курок.

За мгновение до небытия Шейн вспомнил, какой была Росалита, когда он впервые ее увидел. Сколько огня, сколько жизни. Он поблагодарил судьбу, подарившую ему такой праздник… Он увидел себя подростком, спешащим на берег с доской для серфинга. Потом он вошел в прохладную воду, и ему стало зябко, невзирая на палящее утреннее солнце. Но он упрямо брел дальше… Его первый вечер в Азии. Кажется, в Гонконге. Он забыл название ресторана, но помнил, как впервые попробовал утку по-пекински со всеми специями и овощами. Тогда же он впервые попробовал пиво «Чинтао». Он даже не подозревал о существовании таких блюд и такого пива. Он ел, пил и смотрел на тысячи огней, заменявших звезды… А потом он снова шел наперекор упрямым волнам, сжимая в руках доску для серфинга. И солнце становилось все ярче, все ослепительнее.

Мгновение вместило воспоминания обо всем хорошем, что он успел узнать и пережить, ощущение скоротечности всего этого и еще — грусть оттого, что все это уже никогда не повторится.

Билл ожидал увидеть деревню. Во всяком случае, ему говорили, что это деревня. Но перед ним предстало скопище беспорядочно разбросанных лачуг. С одной стороны к ним подступали обильно залитые дождями рисовые поля, с другой — вздувшаяся река. Берег реки покрывал слой красного ила. Он-то и был причиной, заставившей Нэнси Дэн приехать сюда.

Машину подбрасывало на грунтовой дороге. Новый водитель фирмы (он был старше Тигра и, похоже, не спешил открывать собственное дело и обогащаться) отчаянно маневрировал, чтобы не столкнуться со старухой-велосипедисткой. Та ехала, не обращая внимания на автомобиль. Босые ноги, густо залепленные глиной, крутили педали. Других машин здесь не было.

— Я ее вижу, — сказал водителю Билл. — Остановите здесь.

Нэнси двинулась от берега к рисовым чекам. Ее окружали местные жители — фигурки в прозрачных плащах. На фоне буйной зелени они казались призраками. Билл выбрался из машины и пошел по узкой тропинке, вихляющей между рисовыми чеками. Ветер вырывал из его рук зонтик. По полям неслись ручейки ржавого цвета. Билл окликнул Нэнси. Та подняла голову, кивнула и пошла ему навстречу.

— Я знаю… про Шейна. Это так ужасно, — едва поздоровавшись, сказала Нэнси.

Впервые она назвала австралийца по имени, а не мистером Гейблом, как прежде.

Крестьяне начали расходиться, пригибая головы под косыми струями. Они шли гуськом по тропке, направляясь к своим убогим жилищам. Издали это выглядело как похоронная процессия.

Билл взглянул под ноги, где хлюпала ржавая вода.

— Промышленные стоки?

Нэнси кивнула и махнула рукой в сторону реки.

— Мне взялся помогать один специалист, на общественных началах. — Она сняла очки и за неимением салфетки стала вытирать стекла пальцами. — Он нашел в промышленных стоках следы тяжелых металлов. — Она снова надела очки. — Завод сбрасывает в реку неочищенные стоки. Я собираю доказательства.

Билла потоптался на месте. Ржавая вода едва не заливала его ботинки.

— Что делают на этом заводе?

— Пестициды, инсектициды, фториды. Еще разные виды пластиков. Местные крестьяне зависят от речной воды. Они ее пьют, ею поливают свои поля. Но с тех пор как вся эта отрава спускается в реку, урожаи риса сильно упали. Дети появляются на свет с врожденными дефектами. Люди умирают. Уже несколько сотен умерло.

Билл обвел взглядом кособокие лачуги. «Раковая деревня», как окрестила такие селения пресса. Задворки «экономического чуда». Точнее, одна из его оборотных сторон.

— Нэнси, вы собираетесь бороться с крупным химическим заводом? Что вы можете сделать?

— Остановить их. Доказать прямую взаимосвязь между содержанием тяжелых металлов в воде и уровнем заболеваемости местных жителей. Заставить правительство применить существующие законы об охране окружающей среды. Доказать властям, что, если не принять меры сейчас, ядовитые стоки отравят новые деревни и будет еще больше больных и умерших. Я хочу защитить тех, кто еще здоров, добиться компенсации для пострадавших и оплаты лечения заболевших. В деревне полно осиротевших детей. Родители умирают у них на глазах.

Нэнси снова вытерла очки пальцами.

— Эти люди брошены на произвол судьбы. Их некому защитить. Ни компартии, ни правительству нет до них дела. Они никому не нужны. Никто не борется за них.

— Ну как же не борется? А вы?

— Одна я мало что могу. — Она покачала головой. — Но есть и другие. Есть центры юридической помощи. Есть постоянно действующие «горячие линии». Я знаю, они есть почти в каждом китайском университете.

Разговор с Нэнси вселял надежду на лучшее будущее. Здешняя «раковая деревня» была одной из сотен, если не тысяч таких же обреченных селений. Но в стране имелись и молодые юристы вроде Нэнси, готовые помогать бесплатно или за символические деньги. Некоторые из них продолжали работать в коммерческих фирмах, а в свободное время бесплатно помогали беднякам. Иные уходили с высокооплачиваемых работ, отказываясь от собственного благополучия ради более высоких целей. Так поступила Нэнси. Скорее всего, она несколько лет целенаправленно шла к этому и, когда сочла, что накопила достаточно, покинула фирму, чтобы отныне работать, не получая никаких гонораров.

— Я хочу немногого, — продолжала Нэнси. — Я хочу, чтобы самые бедные люди в моей стране могли получать квалифицированную юридическую помощь.

Отправляясь сюда, Нэнси предусмотрительно надела высокие сапоги. Сейчас они были по щиколотку покрыты отвратительным ржавым налетом.

— Вам, наверное, плохо без него, — вдруг сказала она. — Он был вашим лучшим другом.

Билл отвернулся.

— Нам всем плохо без него. И без вас тоже, Нэнси. Но если Шейна уже не вернешь… — Он не договорил и снова повернулся к ней. — Меня послал Девлин. Мы тонем под завалами работы. Из Лондона должны приехать двое молодых юристов, но их еще нужно вводить в курс дела. Словом, Девлин просит вас вернуться… Мы все просим вас вернуться. Вы нам нужны.

Нэнси покачала головой, указав на фигурки крестьян.

— Им я гораздо нужнее.

Билл не пытался ее уговаривать. Он знал, что она не вернется в фирму, и еще в офисе сказал Девлину об этом. В глубине души Билл и не хотел, чтобы Нэнси возвращалась. Она избрала свой жизненный путь. В какой-то степени Билл ей даже завидовал.

— Будьте осторожны, Нэнси, — Билл слышал о нескольких случаях расправы с молодыми, идеалистически настроенными юристами, которые бескорыстно помогали бедным. — Вы вступаете в конфликт с людьми, способными на все. Даже на убийство.