А когда вернулись в купе и продолжили ужинать, это их странное молчание отчего-то затянулось, прочно обосновавшись над ними и не собираясь рассеиваться, продолжало сгущаться и понемногу начинало давить своей непонятностью – словно им обоим стало неудобно за чувственный порыв и этот удивительный, невероятный секс, или грустно, или…

Майя потерпела до конца ужина и, когда они уже допивали чай и оба смотрели за окно на пролетающий мимо пейзаж, словно случайные пассажиры, волею судьбы оказавшиеся в одном купе, не знающие, что сказать друг другу, не, выдержав, прорвала тишину – ну хоть как-то изменить ситуацию и, преувеличенно бодрым голосом, улыбнувшись, уточнила:

– Значит, у тебя есть сын!

И натолкнулась на стремительно меняющееся выражение лица Батардина – как будто некая маска наползла на его лицо, закрыв, преобразив его облик, и захлопнулась дверь, отрезав все светлое, расслабленное и спокойное, что было в нем до сих пор. На Майю смотрел закрытый, отстраненный, совсем незнакомый человек.

– Нет, – ответил он ровным безэмоциональным голосом.

– Почему? – прошептала она, испугавшись его ответа.

Батардин помолчал, думая о чем-то своем, посмотрел ей в глаза и так же без эмоций, холодным голосом сообщил:

– Он погиб.

– А-а-ах! – всхлипнула, как от шока, Майка, прижала пальцы к губам и смотрела потрясенно на него, не понимая, как и что надо говорить в такой момент.

Матвей не вынес ее взгляда, полного безмерного сочувствия, и этого трагического выражения ее лица, и отвернулся к окну, невидяще уставившись в проносящиеся мимо него деревья и столбы.

– Ты поэтому ездил к Никону? – потрясенным, придушенным каким-то шепотом спросила она.

– Да, – коротко ответил Матвей, так и не повернув головы и не посмотрев на девушку.

– Он помог? – тем же шепотом допытывалась Майя.

– Да. Очень, – повернулся наконец Батардин и повторил: – Очень помог.

– Как это случилось? – спросила она, пережив первый шок и понемногу успокаиваясь.

– Глупая случайность. Нелепость… – прохрипел Матвей и покашлял, прочищая горло.


Катя не препятствовала встречам Дениски с Матвеем и его родными, а даже с удовольствием и легким сердцем отправляла сына на все каникулы в Архангельск – «на природу дышать и здоровья набираться», как она говорила.

А так и было.

Дом в деревне Батардины потихоньку строили, и им необычайно, просто сказочно и судьбоносно повезло с соседкой. Хотя, кому повезло больше, это как посмотреть. Обоюдно. Сводит судьба иногда хороших людей.

В первый же день, когда Петр Федорович приобрел участок и приехал его осматривать на правах хозяина, он решил зайти к соседке на участке справа, разузнать, как тут и что, кто живет – да любую информацию.

Прошел через старую покосившуюся калитку к дому, постучал в дверь и громко представился. Долго не открывали, затем послышались небыстрые шаги, загремел засов, и он увидел маленькую, чистую старушку в наглаженном беленьком платочке и в идеально накрахмаленном фартуке с поразительно молодыми, но при этом мудрыми глазами.

Петр Федорович представился еще раз и вошел в дом, следуя приглашающему жесту старушки. Провела она его в большую светлую горницу о пяти окнах, просторную, не заставленную лишней мебелью – солидный деревянный стол, широкие лавки вдоль стен, стулья, большая, настоящая русская печь, хозяйский уголок возле нее, два огромных старинных сундука в углах, посудный шкаф и комод. И все идеально чисто.

– Ну, здравствуй, новый соседушка, – встала напротив него бабушка, сложив руки под фартуком. – Зовут меня Глафира Андреевна, колхозница, бывший бригадир доярок, а теперь вот доживающая пенсионерка. А что за ты человек такой, мне не ведомо, может и хороший, а может и со злом.

– Не со злом, Глафира Андреевна, – уверил Батардин, – вот хочу дом построить и всю семью перевезти сюда жить…

Посмотрела она на него внимательным изучающим взглядом и пригласила за стол, чаю попить под разговор неспешный. И проговорили они несколько часов кряду. Так и познакомились, и семья Батардиных взяла под свое крыло бабушку Глашу, а она их приняла и пригрела, как родных деток.

Жила Глафира Андреевна одиноко, родни не имела – был сын, да погиб, когда проходил срочную службу в армии, имелась еще сестра и племянники, да разъехались все уж больше двадцати лет назад и так и потерялись незнамо где: не списывались, не звонили и не приезжали.

Да и то, что к ним приезжать-то в их глухомань? Тут всего-то жилых дворов тридцать найдется из всего некогда большого зажиточного села, да и то в них старики одни и живут-маются. Все далеко да в городе – и доктора с поликлиниками, и начальство, и даже почта теперь закрылась. Приезжает раз в неделю лавка продуктовая, да почтальон два раза в месяц. Вот и все общение с цивилизацией. Выживают своими огородами и хозяйством, кому по силам скотинку какую держать. Хорошо хоть дома знатные, а то и совсем пропасть бы.

Это да! Дома в той деревне уникальные. Заселили деревню давно, еще при царе и в основном зажиточные сибирские мужики. Семьи в ту пору были большие, детные, работящие, вот и дома ставили на века, с далеким прикидом, аж за праправнуков. Посему и лес для строительства выбирали лучший, достойный и выдерживали его грамотно, как и положено и бревнышко к бревнышку такие терема выводили – загляденье. И еще лет пять до ума доводили, тоже как положено по старинным технологиям, еще предками переданным.

Стояли избы прочные, знатные, большие да просторные, какие и по два этажа выведенные, как новенькие, только посерев от времени и кряжисто в землю встав – все ровненькие, ладные – чисто терема! Еще и сто лет простоят, а то и больше. И баньки такой же прочности и ладности, да большие, дельные, сделаны по уму, грамотно, жар держат – ой-ей! А уж как все продуманно: и слив, и парные с предбанниками. И хозяйские постройки всему этому благолепию под стать.

Да только побросали избы деревенские жители и в город подались.

Бабушка Глаша была женщиной гордой и независимой и привыкла сама о себе заботиться, да только возраст… Восемьдесят уж стукнуло в тот год ей, и здоровье совсем шалить принялось. Чтобы не предлагать помощь прямолинейно и не давать женщине повод чувствовать себя обязанной и беспомощной, Петр Федорович тут же предложил бабушке Глаше:

– Дом у вас, Глафира Андреевна, ну просто произведение искусства зодчества, великолепный, большой, и дышится в нем по-особому. Я вот что хотел попросить: возьмете к себе на постой семью мою? Пока я строиться буду, сколько времени пройдет, а хочется уже жить здесь, приезжать хоть в выходные. В баньке париться, на речку да в лес ходить: места тут просто сказочные.

– Чего ж не взять людей хороших, да и мне приработок не помешает.

Так и порешили и тут же сговорились об оплате. А на следующий день Петр Федорович привез жену и родителей. На постой, значится, и присмотреться к местам тамошним, оценить, почувствовать.

Сроднились уж через месяц – так пришлись друг другу по душам. Мужики хозяйство бабы Глаши подлатали, где требовалось: баньку обновили, сараи перебрали и перестроили немного, кур-уток завезли и козу молочную года через три. Коммуникации все обновили, а какие и новые провели.

А уж про огород и говорить нечего. Грядки наладили да парников поставили, и свой участок заодно осваивать принялись. А что? Когда там еще дом будет, а урожай на две семьи снимали еще тот!

Глафира Андреевна расцвела да окрепла, куда и болячки подевались – при деле, хозяйством руководит. Телевизор теперь смотрит – тарелку ей сразу поставили, нужды ни в чем не терпит. Только в город отказывалась уезжать напрочь, как ни уговаривали, особенно, когда прибаливала. «Жизнь моя здесь и дом мой здесь, – говорила она, – а врача вы мне и так привезли, да лекарств всяких – справлюсь с болячкой!»

Впрочем, круглый год Батардины в деревню приезжали регулярно, практически все праздники тут справляли, да еще и компаниями большими собирались – и Новый год, и дни рождения, да все! И друзья их полюбили эти места – как выходные, так к бабушке Глаше все навострялись.

Вся эта присказка к тому, что Дениска практически все каникулы, когда приезжал, проводил здесь, в деревне Загорье. А уж все лето и подавно.

Александра Викторовна сидела с ним весь свой летний отпуск, а когда пора было выходить на работу, передавала «вахту» своим родителям и бабе Глаше. Справлялись в радость и без всяких проблем.

А уж как мальчишка любил проводить лето в поселке, так и не передашь. Один раз, Дениске восемь лет тогда было, взял Матвей отпуск и с разрешения Кати повез сына в Турцию на море. Так через восемь дней вернулись, не догуляв положенные две недели.

А все просто.

На шестой день после прилета на курорт «крошка сын пришел к отцу и сказала кроха»:

– Все, я наплавался, накупался, наморился, – серьезно заявил Матвею на пляже Дениска, – поехали к бабе Глаше в Загорье. Больше ничего я тут не хочу и не интересно тут совсем.

Батардин, по большому счету, с сыном был согласен на все сто – не интересно, спорить и отговаривать не стал, и они быстренько вернулись домой, а оттуда в любимое Загорье.

Лес потрясающий, речка, ходили на рыбалку и на дальнюю речку с ночевкой всей мужской компанией. Банька-огород, козье молоко, и друзья для мальчишки нашлись. А потому что обживать Загорье начали, народ «расчухал», какая тут природа и какие потрясающие места вокруг и главное: дома строить не надо – те, что стоят, и так хороши, только обновить, осовременить и живи. Вот и покупали, так на лето стали приезжать несколько семей, да с детьми и внуками, Денис с ребятами тут же сдружился… И осенние каникулы тут, а уж зимние и подавно здесь проводил – лыжи, коньки да санки, целые дни на улице, если мороз не сильный.

Одним словом, каникулы у ребенка проходили счастливо и насыщенно. И ничего иного он не хотел – только туда!

Как ни печально, но Дениске не передались тяга к династической профессии и таланты летчика, его все больше точные науки увлекали и животные. С этой темой вообще полная засада! Ребенок готов был тащить в дом любую живность, что видел на улице бездомной, и сам ее выхаживать, лечить и заботиться о ней. Мог ночами не спать и не отходить от какого-нибудь облезлого котенка, пока тот не перестанет дрожать и не успокоиться.

От превращения дома в зоологический сад Батардиных спасало только наличие среди хороших знакомых ветеринара, бывшего одноклассника Матвея. По договоренности с ним вся подобранная живность отправлялась к нему в клинику и в питомник для бездомных животных, который врач курировал. Так что еще много времени Денис проводил там. Катя же у себя в Новом Уренгое категорически запрещали мальчику возиться с животными и приносить их в дом. Можно понять, где ему интересней было.

Расстраиваться по поводу того, что сын не имеет тяги к их династическому делу Матвей не стал, как и старшие Батардины – ну не его это, так что теперь сделаешь. Единственное, что серьезно тревожило Матвея, так это какая-то бесконечная, прямо ненормальная какая-то доброта, открытость и доверчивость сына. Матвей иногда смотрел на Дениса и думал: «Как же он жить-то будет с такой бесхитростностью и доверием?»

И переживал, понимая, что обидеть мальчика с таким характером может кто угодно, да еще как сильно, на всю жизнь. Но и сам себе отвечал – а что он сам и дед с прадедом? Защитят и научат чему надо и как себя ограждать, и как не подставляться.

Мурманские бабушка с дедом Рогачевы Дениску обожали и старались всегда приезжать в Архангельск и в Загорье, когда он там находился, это святое. И Виктор Михайлович подшучивал над мужчинами Батардиными:

– А не всем у вас летчиками быть, может, подводник из парня получится.

– Да, не вашим и не нашим, – посмеивался в ответ Петр Федорович. – Ботаником он у нас будет, точно, вся живность в округе его. А с козой нашей так он и подавно разговаривает. Ботаник, верняк.

Два года назад Виктор Михайлович скоропостижно умер во сне, и бабушку Алю Батардины перевезли к себе в Архангельск, сдав ее квартиру в Мурманске. Не захотела бабушка продавать квартиру, другие планы имела:

– Хочу быть независимой и на вашей шее не сидеть, мне это важно. Так пусть денежки идут, а вместе с пенсией мне вполне будет хватать на жизнь достойную.

Ну, пусть – не стали отговаривать, устроили все, как просила. Теперь она в основном в Загорье и жила с бабой Глашей и Дениской, когда он приезжал, – там она себя чувствовала гораздо лучше, чем в городе, но на зиму перевозили в городскую квартиру, берегли последнюю из старшего поколения.

А тут свалилась как гром с ясного неба новость, что Катя собралась выходить замуж, и первый раз за эти годы она не пустила ребенка к Батардиным на все лето. Только на месяц, а потом они с ее женихом и Денисом собрались ехать в Египет. Как ни уговаривал Матвей бывшую жену не брать с собой сына, как ни объяснял и ни напоминал, что они уже пробовали заграничный отдых и что парню не нравится на море, а предпочитает он Загорье, и как сам Денис ни уговаривал мать отпустить его – нет, и все! Уперлась и ни в какую!