…старинная икона, написанная на доске, вполне неплохо сохранившаяся, даже на абсолютно дилетантский взгляд Матвея. А с иконы смотрел на них суровый мужской лик, завораживающий какой-то, притягивающий с удивительно ясными глазами.

– Это что? – почему-то совсем тихо спросил Батардин, рассматривая икону.

– Николай Чудотворец, – тоже едва слышно, задрожавшим от потрясения голосом ответила Глафира Андреевна и пояснила, смахнув слезинку, скатившуюся по щеке: – Икона-спасительница нашей семьи. Пропала еще до войны, когда деда арестовали. Мы думали ее те, кто арестовывал, забрали, а оно видишь как, спрятал, видать, дед Николаюшку.

И заплакала.

Матвей, отложив икону, обнял старушку, прижал к себе и поглаживал по спине, успокаивая.

– Ну, вот же, нашлась, – ободрял ее он. – Чего плакать, теперь не пропадет реликвия ваша.

Баба Глаша плакать перестала, отстранилась от него, подняла краешек фартука, вытерла слезы со щек, разгладила фартук натруженными старенькими ладонями и заявила твердым голосом:

– Теперь точно не пропадет, – и распорядилась: – Пошли отсюда.

– А добро? – указал Матвей на сложенные вокруг табурета вещи.

– А-а-а, – отмахнулась баба Глаша, – потом заберем, не до него сейчас. Только икона важна.

Батардин поднял доску, и вдруг на пол спланировал какой-то листок.

– А это что? – подобрал Матвей пожелтевший документ.

– И что там? – подошла к нему Глафира Андреевна.

– Документ на гербовой государственной бумаге, – произнес Матвей. – Официальная справка… м-м-м, тут вроде как подтверждения или дарения, не ясно, дальше: о том, что сия икона Николая Чудотворца дарена Зосиме Саввичу Поликарпову в награждение за беспримерный подвиг спасения жизни и здравия Архиепископа Сергия… опять размыто, непонятно… нет ничего, только в конце: на вечныя владения. И дата семнадцатое марта тысяча восемьсот шестьдесят пятого года.

Он посмотрел на Глафиру Андреевну, задумчиво сдвинувшую брови, и спросил:

– Вы что-то про это знаете, баба Глаш?

– Говорили в семье, что икону эту ценную вручили предку нашему по отцовской линии за какой-то подвиг беспримерный, от которого он покалечился. Ничего больше не упомню. Я маленькая была совсем, когда деда арестовали, мало что знаю.

Матвей позвонил отцу, вызвав из «Родового гнезда», как они в шутку называли свой новый дом, в «Малый дом», как теперь именовалась хата бабы Глаши. Побросав все, Батардины прибежали всем составом.

Рассматривали, выспрашивали у бабы Глаши обо всем, что она помнит, восхищались, возбужденно обсуждали.

– А ведь она тебе, Матвеюшка, на голову свалилась! – прервала этот балаган Глафира Андреевна.

– Ну, да! – в пылу обсуждения не поняв сразу, что она имеет в виду, подтвердил Матвей. – Шишка уже вылезла знатная.

– А тебе что велено Старцем Никоном? – продолжая улыбаться, напомнила старушка.

Над столом повисла тишина, родня ошарашенно уставилась на Матвея.

– Так ведь это ваша семейная реликвия… – начал было он, но баба Глаша прервала.

– Раз Старцем велено привезти, так тому и быть, ему куда виднее, что и кому предназначено, – безапелляционно заявила старушка. – Пусть икона людям послужит. Николаюшка этот, говорили дома, силой обладает, Чудотворной. Вот пусть святые люди ею и распорядятся, – и прихлопнула решение по столу ладошкой. – Повезешь и Старцу отдашь!

За пару недель до паломнических дней, первого июля, Батардин позвонил Майке уточнить, приедет она или нет. Не удержался, да особо и не старался отговаривать себя.

– Скорее всего да, – ответила она на его вопрос. – Если ничего непредвиденного не случится. А ты поедешь?

– Обязательно, – уверил Батардин.

– Значит, что? – ему показалось, что каким-то напряженным тоном спросила Майя. – Там увидимся?

– Если приедешь, то непременно, – усмехнулся он.

– Я постараюсь, – снова не дала твердого обещания Майя.

До отъезда оставалось несколько дней, когда на Батардина вдруг свалилась – вот как ниоткуда – уйма всяческих дел, которые всенепременно надо было решить. Ну, первое и самое главное – это Икона. Не все так просто с культовыми реликвиями в нашей стране, если кто не в курсе. Для начала, чтобы ее куда-то везти и уж тем паче кому-то передавать или дарить, требовались документы. Провели несколько научных экспертиз ее подлинности, датировку и оценку стоимости.

Офигеть, что дали эти экспертизы!

Икону датировали шестнадцатым веком, возможно, писал ее один великий иконописец, и даже ее историю узнали – оказалось известная то Икона. И здесь во многом помог тот старинный документ – его подлинность тоже установили, благодаря чему Глафиру Андреевну признали официальной владелицей реликвии. Может, и забрали бы, так как есть несколько статей закона о народном историческом достоянии и так далее. Но баба Глаша заявила о своем желании передать реликвию в дар монастырю Николая Чудотворца. Оформили акт безвозмездного дарения по всем правилам.

Матвей носился по всем этим экспертизам, музеям, научным институтам, юристам и нотариусам, и постоянно думал – неужели Никон знал о ценности этого раритета? С самого начала знал? А что тогда он знал про них с Майей?

И было ли это «что-то» про них вообще? Или на самом деле просто понадобилась справка о браке, как формальность? Вопро-о-ос…

Когда до отъезда оставалось всего несколько дней, пункт второй наказа Старца оказался под угрозой исполнения! Когда Матвей рассказал о своей поездке в Пустонь Кириллу, тот сразу заявил, что поедет на следующий год без вопросов – сказано приехать с лучшим другом, значит, приедут. А Кирилл и есть тот самый лучший.

Но буквально за пять дней до отъезда Кирюха, когда проходил по своему предприятию, умудрился на ровном месте сильно подвернуть ногу. Ну, как так?!

Отец предложил:

– Давай я с тобой поеду.

– Никон сказал: друга, надо друга, – покачал головой Матвей и подбодрил отца: – Да ладно, батя, что у меня, друзей мало? Весь Крайний Север.

– Все работают и при деле, – напомнил Петр Федорович, – и за четыре дня все бросить и укатить куда-то вряд ли кто сможет.

– Прорвемся, – не терял оптимизма Матвей. – Если что, вон дядю Диму возьму. – И спросил: – Отпустишь?

– Отпустить-то отпущу, да только он тоже тебе больше отец, чем друг, – напомнил батя.

А ночью раздался настойчивый звонок в дверь. Батардин, недоумевая, кто это может быть в полчетвертого утра, почесываясь и позевывая со сна, открыл, забыв поинтересоваться, кого там принесло, и увидел Андрюху Кремнева.

– На постой примешь? – усмехнулся его виду Кремнев.

– А то! – обрадовался другу Матвей.

Обнялись, похлопали по спинам, посмотрели друг на друга друга с довольными улыбками, еще раз обнялись и решили посидеть в кухне, чайку попить и перекусить под беседу.

Выяснилось, что привел Андрюха борт с грузом в Архангельск, а его обратно техники не выпустили – что-то там обнаружили в двигателе и объявили, что ремонт дня на три, а то и больше. Обнаружилось это все ночью, а у него, как назло, села батарея в сотовом, вот он и решил нагрянуть к Матвею на везуху, так сказать.

Проговорили долго, по литру чая выпив, наверное. Кремнев осторожно спросил, как Матвей справился с горем своим, и Батардин принялся рассказывать про Пустонь и тут его осенило:

– Андрюха! Вот ты-то со мной и поедешь! – и принялся быстро объяснять суть дела.

– А борт как же здесь брошу? – явно загоревшись идеей, засомневался Кремнев.

– Да ладно, – отмел проблему Матвей. – Батя с Альбертычем твоим договорятся, и кто-нибудь из наших пилотов перегонит.

– Так поехали, я только за! – порадовался Андрей.

За день до отъезда, только к вечеру уладив все остальные дела, Батардин, изрядно измотанный, возвращался домой. Стоя на светофоре, гонял в голове мысли о том, что надо взять с собой, а что можно купить и там, повернул голову и мимолетно посмотрел на ювелирный магазин, расположившийся на первом этаже жилого дома. И что-то щелкнуло у него в сознании, как яркий свет ослепив на мгновение странной идеей.

И идея эта манила так сильно, что, проигнорировав истошные сигналы клаксонов стоявших сзади автомобилей, Батардин подъехал к тротуару, нашел место для парковки, остановил машину, посидел пару минут, задавая себя резонный вопрос: а не двинулся ли он малехо?

И, решительно выйдя из машины, пиликнул сигнализацией и отправился в магазин.


Майка нервничала ужасно!

Пребывала в перевозбужденном состоянии, и ее поколачивало нервной дрожью изнутри. Она все пыталась взять себя в руки – теперь-то отступать некуда и все сложится, как сложится. Но взбудораженная, всматривалась в приближающийся берег и причал, почему-то выискивая взглядом знакомую фигуру Батардина.

Господи, что же будет?

На этот раз организацией поездки папа занялся лично, отметая любые возражения – он отпускает дочь с внуком черт знает куда и должен проконтролировать все детали! Поначалу настойчиво рвался сам сопровождать девчонок, еле отговорили – мол, справятся сами прекрасно, не маленькие, и отцов Старец Никон не приглашал.

– А вдруг осерчает? – привела самый тяжелый аргумент Майка. – И не станет Ванечку смотреть. А?

Аргумент был принят с недовольным выражением лица, но принят. Зато всю логистику, так сказать, их поездки Лев Егорович взял в свои руки.

Посовещавшись, решили, что и в этот раз никаких продуктов не повезут, обойдутся денежным вложением – ребенок на руках, вещи, куда еще нагружаться. Собирались, провожали, охали-стенали, и мама расплакалась в аэропорту.

– Ну, куда ты с грудничком? – вытирая слезы, очередной, сто тысячный раз принялась уговаривать она. – Самолет, поезд, катер этот ваш! Никаких условий! А если с ним что случится?

– Мам, – успокаивала Майя, – ничего не случится, иначе бы Никон не сказал приезжать. Он все видит и знает заранее.

– Да почему ты так решила?! Что ты все Никон да Никон! Может, он другое имел в виду совсем, икону нашу. Да и непонятно, помог ли он тебе? То была девушка со странностями и от свадьбы бегала, теперь вон мать-одиночка и все без семьи!

– Мам, не начинай снова! – попросила Майя.

Эти аргументы она уже выслушала от всех родственников по неизвестно сколько раз и перестала даже реагировать, хотя сначала и пыталась что-то доказывать, объяснять. Просто счастье, что на ее стороне Лиза, она как-то так тихонько, без нервов и лишних эмоций всех родственников утихомиривала, а потом железно уведомляла: мы едем, все. И так она это говорила, что родня об этот «волнорез» разбила все свои доводы и смирилась с поездкой.

Вот только мама.

Ладно, полетели. На сей раз все делали размеренно, без спешки. Лев Егорович проконтролировал весь трансферт – билеты, жилье – все забронировал еще за месяц до отъезда. Прилетели в областной центр и поселились в гостинице, переночевали. Отдохнули и на следующий день спокойно сели в поезд, выкупив одно купе целиком – три места занятые ими, а четвертое пустое – и договорились с проводницей, что подсаживать людей по дороге она не будет. Приехали и заселились в гостиницу, забронированную на все три дня.

Отправиться в Пустонь решили не первым рейсом, а вторым, который приезжал после службы. Майке службу с грудным младенцем на руках было не выстоять, и это не обсуждалось. Правда она предлагала Лизе поехать без нее, рассказывая, какая там служба, но сестра оставлять ее одну отказалась.

Всю дорогу Майя думала непрестанно только о том, как Батардин узнает о ребенке. Вот что он сделает? Как отреагирует? Обидится на нее, разозлится? Она станет для него врагом, предателем, потому что скрыла этот факт? Будут они теперь враждовать и делить ребенка, или как? А вдруг вообще не признает Ванечку? Ведь вполне может и такое быть!

Она мучилась этими раздумьями и сомнениями, вздыхала, иногда ругала себя, что не послушала родителей и не сообщила Матвею раньше по телефону, а не лицом к лицу, а иногда бунтовала – вот поэтому и не хотела сообщать! Но, что бы она там ни крутила в голове, одно доминирующее желание превалировало над всем остальным – ей сильно, непреодолимо и нетерпеливо хотелось его увидеть!

Майка вдруг обнаружила, что скучала по нему весь этот год. Странно, как так получилось?

Иван, чувствуя нервозность матери, крутился, хныкал, пока Лиза не забрала его, отчитав по ходу Майку:

– Ну, что ты в самом деле! Сама на взводе, ребенка завела, и он нервничает, – покачала обиженного Ванечку, улыбаясь племяннику, и продолжила наставлять: – Возьми себя в руки, как бы твой Батардин ни отреагировал, это случится совсем скоро. Все свершится, и бояться будет нечего. А уж там мы как-нибудь разберемся.

– Да, ты права, – решительно заявила Майя, поднимаясь с лавки. – Пойду постою на носу, посмотрю на реку и возьму себя в руки.

– Давай-давай, – напутствовала сестрица. – Расслабься и успокойся, а то ребенка скоро кормить.