На глаза навернулись слезы. Честити поспешила выбраться из лохани. Оплакивать свой удел — пустое занятие. Она расчесала и надела парик, шелковую сорочку, не в пример более благопристойную, чем дар отца или даже то, что удалось подыскать в «Доме у дороги», среди вещей неизвестной шалуньи. Тонкая, но непрозрачная, сорочка скрывала большую часть синяков. По вороту и подолу она была расшита белым по белому, а ниже локтей, где кончался рукав, была украшена тончайшими и нежными, как пена, кружевами. В ней одной Честити ощутила себя вдвое красивее.

Чулки тоже были в своем роде произведением искусства: по кромке шли крохотные розочки, подвязки — им в тон. Бог знает почему, девушка вспомнила Шефтсбери и поход в галантерейную лавку. Подумала, что можно оставить на память хотя бы тогдашние чулки и подвязки, если они еще сохранились среди вещей Верити. В старости она будет доставать их, любоваться и ронять слезу.

Она будет так одинока…

Одинока ли? А если в ней уже живет новая жизнь? Честити перепугалась до дрожи в коленях и не без труда убедила себя оставить эти мысли до более подходящего времени.

Леди Элфлед с нетерпением ждала ее возвращения и одобрительно улыбнулась.

— Тебе идет! А теперь платье. Жду не дождусь увидеть его на тебе.

Шанталь приспособила кринолин, призванный придавать подолу пышность без нескольких дополнительных слоев нижних юбок, и та единственная, что прилагалась к платью, была водворена на него и тщательно расправлена. Парчовый лиф не столько сдавил, сколько обнял стан. Честити в зеркало видела, как роскошный туалет творит чудеса с ее внешностью. Настроение ее быстро улучшалось.

Женский наряд — своего рода доспехи. На вид они не слишком внушительны, но дарят ощущение силы и власти. Самая робкая обретает уверенность, если туалет ее достаточно хорош.

— У тебя отличная фигура, а талия много тоньше моей, — без следа зависти сказала Элф. — Затянись я настолько, мне грозила бы смерть от удушья.

Наконец модистка поднесла платье к Честити так, чтобы та могла продеть руки в рукава. Когда последний крючок был застегнут, а кружева расправлены, приятный процесс был завершен.

— Превосходно! — едва выдохнула Шанталь.

— В самом деле, это твои цвета, — сказала Элф.

Честити улыбнулась своему отражению. Платье оживляло краски ее лица, умело скроенный лиф высоко приподнимал груди, но обнажал их лишь чуть больше, чем допускала благопристойность, сорочка разом и подчеркивала, и прикрывала их округлости.

Это было платье-намек, платье-обещание. При ходьбе подол покачивался, словно в плавном танце, а когда девушка присела в реверансе, окружил ее, как пышный цветок, и она засмеялась от счастья снова почувствовать себя женщиной.

— Ах! — воскликнула Элф, помогая ей подняться. — Если бы я от рождения получила такой вот дар!

— Какой?

— Дар кружить мужчинам головы.

— Да, но… — Честити ощутила, как загораются щеки, — этот дар может оказать и плохую услугу.

— Разве? — с грустью спросила Элф. — Син готов ради тебя сразиться с драконом.

Ее тон заставил Честити забыть собственные проблемы и вернуться к вопросу о том, отчего леди Элфлед Маллорен, с ее положением, приданым и внешностью, милой повадкой, в таком возрасте оставалась незамужней. Мужчины должны виться вокруг нее!

— Неужели никто не жаждет сразиться с драконом ради тебя? — осторожно спросила она.

— Возможно, кто-то и жаждет. — Элф вздохнула, но заставила себя принять веселый вид. — Осталось поколдовать над твоим виском — надеюсь, синяк не слишком проступит, — и мы сможем предстать перед моим августейшим братцем и выслушать, что он собирается предпринять. Шанталь, мой грим!

— Но я не люблю краситься, — запротестовала Честити, усаживаясь перед трельяжем.

— Я не стану слишком усердствовать, — заверила француженка, — тем более что вы отправляетесь не ко двору, а в провинцию. Поверьте, немного белил и румян еще больше преобразят вас.

Когда она выпрямилась, чтобы полюбоваться делом своих рук, Честити признала, что краска практически незаметна.

— Миледи, я отберу те платья, которые будут к лицу леди Честити и которые вы так ни разу и не надели, — сказала модистка. — Я лелеяла тайную надежду, что их все же удастся пристроить. Вам больше не придется мучиться сожалениями, наткнувшись на них в шкафах.

— Ужасное создание! — ласково произнесла Элф. — Шить наряды, чтобы мучить заказчика! В наказание избавься от этого старья.

Она махнула рукой на груду разносортной одежды, сброшенной Честити. Едва подхватив, Шанталь все выронила с криком боли.

— Я укололась!

Только тут Честити вспомнила про булавку, но модистка уже нащупала дорогую вещицу среди юбок и извлекла на свет божий.

— Ваша, миледи?

Честити помедлила, но поняла, что не в силах больше лгать и изворачиваться.

— Моя, — сказала она твердо, приколола булавку к лифу и подняла глаза на побледневшую хозяйку комнаты. — Родгар никогда не был моим любовником.

— Слава Богу! — У Элф вырвался облегченный вздох. — Не хватало только, чтобы эти двое снова перессорились, на сей раз из-за тебя. Ну что? Можем идти?

Честити еще раз оглядела себя в зеркале и затрепетала при мысли о встрече с маркизом. Одних доспехов тут было маловато, требовалось еще и оружие, чисто женское.

— Не хватает веера, — сказала она.

Веер был ей немедленно предоставлен — расписной, кремовый. Для пробы она раскрыла его и медленно сложила. Набрала в грудь побольше воздуха.

— Идем.

Родгар ждал в Гобеленовой гостиной, задумчиво глядя на пламя в камине. При их появлении он поднялся. Честити могла бы поклясться, что в его взгляде мелькнуло восхищение. Ей был отдан почтительный поклон.

— Миледи, должен признаться, что вполне понимаю брата.

Девушка присела в глубоком реверансе и закрыла пол-лица веером.

— Милорд, ваш брат никогда не видел меня такой.

— Значит, ему можно позавидовать и того больше.

Заметив булавку, Родгар и бровью не повел, и это говорило о том, что в то утро Честити была им узнана. Или он сообразил позже? В таком случае когда?

— Элф, только не говори, что это платье из твоего шкафа. Как, в самом деле из твоего? Леди Честити, я вам глубоко признателен. Счастлив видеть в нем вас, но не свою сестру.

— Грубиян! Как-то раз я видела рыжую в розовом.

— У нее, должно быть, сильно недоставало вкуса. — Родгар галантно усадил каждую в кресло. — Будем надеяться, что Син без труда получит лицензию и будет в Лонг-Нотуэлле уже сегодня. Туда полтора часа езды, так что через час можно выезжать. Надеюсь, ночевать там не придется, но если и так, Син нас троих где-нибудь пристроит.

— Я тоже еду? — спросила Элф.

— Разумеется, едешь! Я не могу оставаться наедине с леди Честити целых полтора часа.

Она покосилась на булавку. Маркиз вздохнул.

— Надо лучше думать о людях, дорогая. Леди Честити не совершила ничего неприличного, чтобы заслужить этот подарок. — Взгляд его, однако, был полон иронии, когда он обратился к Честити:

— Миледи, вы уже придумали для Сина оправдание?

— Я скажу правду, — холодно ответила она.

— Вот и славно. Элф, дорогая, пойди собери вещи на случай, если придется переночевать в Лонг-Нотуэлле. И вот еще что! Быть может, сестра леди Честити нуждается в подвенечном наряде, так будь добра, поройся еще в своем шкафу.

— С радостью! — согласилась великодушная Элф и пошла к двери, но замешкалась. — Разве я не должна изображать при вас чапероне?

— Даю слово чести, что не наброшусь на невесту брата, стоит тебе только ступить за порог.

— Как ты можешь быть уверен? Тебе еще не случалось оставаться наедине с невестами братьев.

— Слово чести!

— Мое дело — предостеречь.

Элф ушла. Честити отколола булавку и протянула маркизу.

— Возьмите, милорд, и пусть остается у вас. Не из-за Сина, а потому, что мне она ни к чему.

— Так уж и ни к чему? — возразил он, держа руки скрещенными на груди. — К этому наряду она очень подходит. Да вы и заслужили ее.

Девушка разжала пальцы, и булавка упала на ковер. Родгар не обратил на это внимания.

— Однажды в Лондоне вы позволили мне вас поцеловать и тем заинтриговали…

Честити снова укрылась за веером.

— Позже я убедился, что интуиция меня не подвела.

Сердце ее забилось чаще и сильнее. Новое осложнение! У нее просто не хватит сил! Девушка начала с досадой обмахиваться веером.

— Вы хотите сказать, милорд, что влюблены в меня?

— Вовсе нет, — ответил он, не сводя с нее своих холодных, непроницаемых глаз. — Будь я влюблен, все повернулось бы иначе. Вы меня интересуете.

Это очень напоминало поединок на шпагах, причем противник был гораздо опытнее, и Честити это понимала. Она захлопнула веер и попыталась нанести ответный удар.

— В «Доме у дороги» я была с Сином!

— С кем же еще? — отпарировал маркиз.

— Со своим будущим мужем! — в отчаянии продолжала девушка.

— Разумеется, — сказал этот ас пикировки, играя с ней по своей прихоти.

— Что значит «разумеется»? — прямо спросила она.

— Потому что в противном случае вы были бы той самой шлюхой, которую тогда изображали.

Это был удар в самое сердце. Честити опустила взгляд на веер в своих дрожащих руках.

— Не «была бы», а «есть», — прошептала она.

— Я не могу допустить, чтобы мой брат связал свою жизнь с подобным созданием.

Она ощутила, как рушится надежда, в которой так упорно пыталась себе отказать, но к которой льнула вопреки всему.

— Вы не сможете остановить Сина! — воскликнула она, вскидывая голову.

По идее, Родгар должен был посмеяться над этой жалкой угрозой, но он промолчал, отвернулся и долго смотрел на огонь.

— Вы правы, — наконец сказал он. — Вторично встать на его пути слишком дорого мне обойдется.

Это невиданное признание было сродни подписанию полной капитуляции. Честити не сразу заметила, как водит раскрытым веером вдоль глаз — выражение сочувствия.

— Что вы имеете в виду, милорд?

— Мне свойственна некоторая склонность к самовластию, — ответил маркиз.

Как волку свойственна некоторая хищность, мысленно добавила девушка.

— Син чуть не с детства бредил армией. Мне это казалось блажью, которая с возрастом изживет себя, однако в восемнадцать лет он заговорил об этом всерьез — он, которому на вид можно было дать разве что шестнадцать и который никогда не высказал ни единой серьезной мысли (по крайней мере в моем присутствии). Я годами вызволял его из мальчишеских передряг, которые могли обойтись ему дорого. С таким положением дел свыкаешься, а в армии… в армии меня не было бы поблизости. Армия, миледи, судит за проделки суровее, чем семья. Много суровее. — Родгар повернулся от камина и устремил взгляд на Честити. — Вам ведь не случалось видеть, как прогоняют сквозь строй? Она помотала головой.

— Порка в армии — дело житейское. Это называется «отведать батогов». Выпороть могут за отсутствие пуговицы, за плохо вычищенные сапоги и прочее. За серьезный проступок можно получить пятьдесят ударов, а то и больше, вплоть до сотни. Разумеется, офицера пороть не станут, зато могут расстрелять. Помните суд над адмиралом Бингом? Осада Минорки? Он сделал тактическую ошибку и был приговорен к расстрелу.

Девушка позволила вееру закрыться с мягким шорохом.

— Должен признаться, я недооценивал Сина, — продолжал маркиз. — За эти шесть лет ему не раз случалось отдавать приказ о порке и присутствовать не только при этом наказании, но и при двух казнях через повешение. Конечно, это не то же самое, что быть наказанным самому, но как член магистрата заверяю вас: это тоже дело нелегкое.

Попытка вообразить Сина и взмах его руки — сигнал к повешению — не увенчалась успехом. Неужели ее обаятельный, легкомысленный любовник способен и на такое? Честити припомнила историю с накатами из трупов и поняла, что это было предостережение. Если разобраться, что она знает о Сине? Можно ли узнать человека за неделю знакомства?

— Зачем вы мне все это говорите? — спросила она тоном, в котором сквозила мольба.

— Я пытаюсь объяснить, почему не хочу снова становиться на пути у Сина. Когда я отказал ему в офицерском чине, этом святом праве каждого дворянина, он убежал из дому и записался рядовым. Я отыскал его и привез обратно, но скоро понял, что смогу удержать при себе, только заковав в цепи. Пришлось уступить, однако было уже поздно. Последствия моего непрошеного вмешательства затянулись на шесть лет.

— Но ведь Син доволен своей жизнью…

— В какой-то мере. Я нанес удар по его самолюбию, воздвиг барьер между ним и семьей и в конце концов чуть было не свел в могилу.

— Он заболел не по вашей вине!

— Но по моей вине он делает вид, что здоров как бык, даже когда едва таскает ноги. — Родгар мрачно усмехнулся. — Я упорствовал в своих заблуждениях, и вот результат. Другой на его месте, заболев, признал бы это и обратился к врачу, а Син в очередной раз пытался доказать, что справится сам, даже с болезнью.