— Нет, что ты! — Верити в испуге выхватила документ. — Со сломанными печатями он будет недействителен!

— Да, но… — Честити оборвала фразу и сменила тему. — Ну и Бог с ним, ведь сейчас главное — добраться к Натаниелю. Там обсудим, как действовать дальше.

— Не обсудить ли это сейчас, с лордом Сином?

— Ты с ума сошла! Мы даже не знаем, о чем этот документ! Не хватало еще, чтобы в руки одного из Маллоренов попало то, что может быть использовано против нас. Спрячь его получше, а я пойду переоденусь.

Когда она ушла, Верити спрятала документ и вздохнула, размышляя над плачевным положением дел. Ее собственная ситуация еще могла улучшиться, но судьба сестры была решена. То, что граф Уолгрейв из корысти пытался принудить Честити к браку с Генри Вернемом, было из ряда вон выходящим.

Когда разразился скандал, Верити находилась на последних месяцах беременности. Сэр Уильям не преминул поставить ее в известность, кипя от гнева и возмущения: еще бы, ведь Честити отвергла его родного брата. Он обрисовал ее поступок в самых черных красках, однако позже Верити выслушала ту же историю из ее собственных уст.

Генри Вернем, десятью годами моложе брата, походил на него только внешне. Уильям был откровенно груб. и жаден, Генри был скользкий тип. Он был недурен собой, но не имел особых талантов и занимал незначительный пост в суде. Иными словами, он был ничтожеством и не мог предложить ничего, кроме имени и фамильных связей. Тем не менее он имел наглость просить руки самой блестящей дебютантки сезона, и, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо, могущественный граф Уолгрейв приказал дочери принять предложение. Честити и не подумала, сочтя это шуткой. Гнев отца быстро развеял ее иллюзии, однако она упорно стояла на своем, стоически вынося лекции о пользе послушания и всевозможные запреты, призванные наставить ее на путь истинный. Даже угроза заточить ее в провинции не возымела должного действия: Честити заявила, что предпочитает участь затворницы сомнительным знакам внимания Генри Вернема.

В ту ночь она мирно уснула в своей постели, чтобы проснуться в полночь от крика и шума. Усевшись, она увидела в распахнутых дверях отца с миной притворной ярости на лице, а за его спиной — полдюжины тех, кто в то время гостил в Уолгрейв-Тауэрс. К ужасу и возмущению Честити, в ее постели возлежал Генри Вернем. Она тотчас поняла смысл происходящего: спектакль был призван уверить всех, что она уже состоит в связи с этим человеком, чтобы отец мог «прикрыть грех» браком. Он ни минуты не сомневался, что она покорится, — в конце концов, что еще остается настоящей леди перед лицом публичного скандала?

Однако Честити и тут не оправдала его ожиданий. Она во всеуслышание заявила, что не имеет с этим ничего общего, что невинна и не свяжет свою жизнь с человеком, способным на подобные гнусности. Спасая положение, граф вынужден был настоять на версии падения дочери. После недели заточения с своей комнате на хлебе и воде Честити была наголо обрита и сослана в домик садовника с наказом впредь не появляться на глаза и не просить денег. Ей была оставлена только мужская одежда. Так поступали со строптивыми дочерьми.

Куда она могла пойти, чем заняться? О замужестве приходилось забыть, а чтобы наняться на службу, нужно хоть что-то уметь.

Хуже всего, думала Верити, что весь свет уверен в грехопадении Честити. Ни один достойный мужчина не предложит ей своего имени. Она создана для брака и материнства, но кто поверит в это, глядя на мрачного, резкого юношу, в которого она превратилась? Бедная Честити!

Словно услышав звук своего имени, та появилась на ступенях, преображенная. Бриджи были ей немного свободны, так что пришлось затянуть их в талии ремнем, зато они придали мужскую массивность ее ногам. Свободная рубаха совершенно скрыла изящество верхней части тела, а пестрый платок превосходно замаскировал шею. На мышиного цвета паричке сидела побитая молью шляпа.

— Но ведь это чудесно! — воскликнула Верити, всплеснув руками. — Лучшего маскарада не придумаешь! Как умен и практичен этот лорд Син!

— Да уж, — буркнула Честити, но и она была довольна своим новым обликом.

— Интересно, отец знает о моем исчезновении? — вдруг спросила сестра.

— Он никак не мог остаться в неведении, разве что Генри предпочел утаить твое бегство из каких-нибудь гнусных соображений.

— Не могу вообразить, к чему бы это было. Генри нужен Уильям, потому что опекунство означает полный контроль над поместьем. Ну и, разумеется, он должен быть под рукой для… Боже! В самом деле, Генри Ужасный! Лучшего прозвища не придумаешь. Лорд Син нравится мне все больше и больше.

— Тебе нравится каждый встречный-поперечный! — в сердцах воскликнула Честити. — Лучше подыщи место для моей дорожной сумки.

— Каждый встречный-поперечный? Нет, что ты! — запротестовала Верити. — Мне не нравился сэр Уильям, а Генри тем более. Но лорд Син — другое дело, сразу видно, что офицер. Только он, с его знанием и опытом, сумеет претворить в жизнь наш рискованный план.

— Да, ради забавы.

— Дорогая сестра, учись читать в человеческой душе. Может, он и в армию пошел ради забавы? Спроси хоть Натаниеля, он тебе скажет, что это занятие для человека серьезного. — Верити помолчала. — Натаниель… если отец все знает, он направит погоню в Мейденхед.

— И со своими связями поднимет на ноги все окрестности, — добавила Честити.

— Чес, нужно объяснить лорду Сину, кто мы такие и во что его втягиваем. Отец может испортить жизнь любому.

— Если мы все расскажем, лорд Син будет знать, кто я такая. Впрочем, какая разница! Главное — позаботиться о тебе.

— Ах, нет, я просто не подумала, — поспешно возразила Верити. — В конце концов, чего мы добьемся, выложив всю подногогную?

Она хорошо знала, как больно сестре представать перед людьми в качестве всем известной Честити Уэр.

— Нужно сделать все, — медленно произнесла та, — чтобы добраться до Мейденхеда раньше, чем туда доберется отец.

— Я уверена, что так оно и будет, но я впервые задумалась о судьбе Натаниеля. — Верити закусила губу. — Если отец опасен для Сина Маллорена, тем опаснее он для Натаниеля Фрейзера. Что будет с его карьерой? Офицеров, бывало, разжаловали за одну вольность суждений, не говоря уже о серьезных проступках. — Она схватила сестру за руки и сильно сжала. — А если не обвенчаться, что будет с маленьким Уильямом? Его отнимут, и я этого не переживу.

— Нет-нет, ты должна обвенчаться, тогда Натаниель сможет бороться за права опекунства. Неужели ты думаешь, что он предпочтет карьеру браку с тобой? Не забывай, как он к тебе относится. — Заметив на лице сестры мучительное колебание, Честити заторопилась. — Да и вообще, чего опасаться? Натаниель давно уже завоевал к себе уважение, это опытный офицер, а время сейчас военное. Венчание положит конец всем твоим проблемам.

На деле она далеко не была в этом уверена. Более того, при мысли о будущем у нее подкашивались ноги. Гнев отца был еще слишком свеж в памяти, и страшно было снова навлечь его на себя. Но что им оставалось делать?

Как было бы чудесно, будь на их стороне человек столь же влиятельный, как граф Уолгрейв. Но с тем же успехом можно было мечтать о луне с неба.

Глава 4

Честити ехала в Шефтсбери бок о бок с лордом Сином. Вопреки его заверениям она держалась настороже и не доверяла ему ни на йоту больше, чем в первые минуты знакомства. Он был из тех, кто не столько живет, сколько заигрывает с опасностью, для кого самые скандальные мысли и идеи кажутся вполне приемлемыми, и, что хуже всего, они умеют убедить в этом других. Взять, к примеру, этот выезд в город. Честити пришлось вернуть Сину часть денег. Мыслимое ли дело, чтобы грабитель возвращал награбленное? Однако нельзя же груму оплачивать покупки господина: лавочникам это покажется подозрительным. Здравая мысль, и с ней нельзя было не согласиться, но Честити отчаянно досадовала на то, что постепенно остается на вторых ролях.

В «Короне» — самом крупном постоялом дворе — они оставили лошадей на конюшне и пошли разыскивать Хоскинза. Этого человека с красным, обветренным лицом, без сомнения, просидевшего большую часть жизни на козлах, они нашли в пивном зале.

— Остальных я отослал дилижансом в Эбби, милорд, раз уж нашлись места. — Хоскинз одним духом осушил кружку крепкого эля (Син заказал для всех троих) и вытер рот рукавом. — Ну а сам я вот он, тут, на всякий случай. Да и на что, скажите на милость, годится кучер без кареты?

Он адресовал Честити недружелюбный взгляд, хотя и оставалось гадать — как переодетой авантюристке или как подлинному разбойнику с большой дороги. Для вящей убедительности она отхлебнула из своей кружки, сколько осмелилась.

— Итак, Хоскинз, могу я на вас положиться в одном щекотливом деле? Нам понадобится кучер.

— Рад служить вам, хозяин, — сказал тот и добавил с нажимом, — и беречь от разных бед.

— Каким образом? — с интересом спросил Син.

— Уж не знаю, а только за вами нужен глаз да глаз. Сами знаете, пока есть пенька, будут и веревки!

— Бояться нечего, дело не из тех, за которые могут вздернуть. Первым делом отправляйтесь нанять себе лошадь, чтобы ехать с нами. — Син покосился на Честити и ехидно продолжал:

— Еще нам понадобится краска того же цвета, что и на карете, а то вышло так, что дверцы… поободрались. Мы отправляемся в обратный путь примерно через час, а пока нужно сделать кое-какие покупки. Встретимся здесь же, через час.

Не дожидаясь, пока кучер разразится вопросами, Син увлек Честити за дверь. Она пыталась высвободиться, но этот хрупкий красавчик держал ее, словно стальные челюсти капкана. Только на улице он соизволил разжать руку.

— Скажите спасибо, мой юный друг, что я не стал вдаваться в подробности насчет нанесенного карете ущерба.

— Подумаешь, пара царапин!

— Знаете, как достается птичке, которая осмелилась запятнать лакировку? Хоскинз бывает весьма красноречив и, вы уж мне поверьте, за вандализм запросто пустит кровь.

— Не слишком ли он кровожаден для нашей мирной компании?

— Он кучер, а это главное. В любом случае можете быть спокойны: если Хоскинз попытается отходить вас вожжами, я буду бороться за вас, как лев.

С этим Син отвернулся от Честити и начал высматривать нужную лавку. Девушка надеялась вволю позабавиться над тем, как он будет метаться в поисках женской одежды, но вместо этого опростоволосилась сама. К дамам из Уолгрейв-Тауэрс допускалась единственная из городских модисток, мисс Таверсток, да и той заказывались лишь домашние платья, а все остальное выписывалось из Лондона. Честити понятия не имела, где искать в Шефтсбери готовое платье.

Син навел справки у хозяйки постоялого двора и вскоре уже вел девушку к магазинчику подержанной одежды. Честити была заворожена перспективой побывать в той части города, куда прежде не смела ступить. Над узкими извилистыми улочками висели веревки с бельем. Из одних переулков, словно из сточной канавы, разило сыростью и тухлятиной, другие пестрели цветами в ухоженных палисадниках. Недавно побеленные приветливые дома, где у окошек сидели чистенькие старушки с вязаньем, перемежались грязными и облупленными, где в подворотнях таились подозрительные личности, нередко в струпьях или лохмотьях. Одни дети бегали оборванными стайками, другие чинно прогуливались с няней. Здесь было полно лавок, лавочек и лавчонок, и Честити то и дело останавливалась.

Вот лавка старьевщика, где собраны невообразимые диковинки. Здесь практикует знахарка, и на окошке висят пучки сушеных трав и цветов. А там разложил свой товар букинист.

Кончилось тем, что Син взял ее за руку и потащил за собой.

— К чему такая спешка? — запротестовала она.

— Хоскинз будет ждать и, если через час мы не вернемся, подумает, что вы со мной расправились в каком-нибудь темном переулке. К тому же мы пришли!

«Эмпориум» миссис Крапли был самым обшарпанным в ряду невзрачных домов на особенно унылой улице. Дальше виднелась глубокая канава с грязной водой, из которой торчал хвост дохлой кошки. Честити возблагодарила судьбу, что им не нужно двигаться в том направлении, — судя по всему, они достигли трущобной части города. Вид магазинчика не внушал особенного доверия. В таком едва ли могло найтись что-то стоящее.

За дверью их встретила неаппетитная смесь запахов: гнили, застарелого пота, отсыревшей ткани. «Эмпориум» был битком набит одеждой, головными уборами, обувью, всевозможными аксессуарами. Все это свисало с потолка, грудами лежало на полках, вываливалось из коробок.

Сама миссис Крапли сидела у печи в кресле-качалке с кошкой на коленях и кружкой в руках (судя по запаху, там был джин). Честити с порога сморщила нос, но не могла не улыбнуться при виде откровенной гордости на лице хозяйки: миссис Крапли гордилась как магазином, так и разнообразием товаров. На ней было платье из плотного желтого шелка с богатой кружевной отделкой — по моде двадцатилетней давности, с большим пятном на подоле, которое явно и безуспешно пытались отстирать. На седых буклях кокетливо сидела шляпка времен королевы Анны.