Патриция Мэтьюз - Мстительное сердце

– Это, видите ли, только чтобы сделать выкройку. Мы купим новую ткань и сошьем платье из нее. – Он втыкал булавки в ткань – то там, то тут. И вдруг сердито воскликнул: – Merde! – и отступил, хмуро глядя на свой палец, на котором выступила капелька крови.

– Merde? – повторила Ханна. – А что это значит?

– На вашем языке это значит «дерьмо», – ответил Андре, не поднимая головы.

Сначала Ханна почувствовала себя шокированной, но тут же, откинув голову, от всей души рассмеялась.

Капризным жестом Андре вынул из кармана платок и вытер кровь. Потом взглянул на Ханну и улыбнулся.

– Я вас шокировал? Приношу извинения, дорогая леди. Иногда я говорю прежде, чем успеваю подумать.

– Я не шокирована, – ответила Ханна, все еще смеясь. – Я и раньше слышала это слово. Я выросла на ферме.

Андре продолжал скалывать ткань булавками и снимать мерки.

– Андре… а вы не могли бы придумать для меня штаны для верховой езды?

– Штаны для верховой езды? – Теперь шокированным казался он. – Даже в моей стране леди не надевают мужских штанов!

– Мне это безразлично. – Ханна гордо вздернула подбородок. – Я люблю ездить верхом, а в платье это трудно.

Андре покачал головой и снова щелкнул языком.

– Вы продолжаете удивлять меня. Кажется, я буду иметь удовольствие…

Раздался стук в дверь.

– Кто там? – спросила Ханна.

– Дикки, м'леди.

– Погоди минуточку. – Ханна проверила, вся ли она задрапирована тканью, а потом сказала: – Входи, Дикки.

Дверь отворилась, и вошел Дикки. Подойдя к ним, он сказал:

– Мисс Ханна, Бесс говорит, что пора подумать об ужине, ей нужно поговорить с вами – что подавать.

Ханна бросила взгляд в открытое окно. Вечерние тени удлинились; она и не думала, что уже так поздно.

– Проклятие! Бесс вовсе не нуждается в моей помощи, чтобы…

Она вдруг осеклась. Неужели Бесс интересует, что происходит наверху, и она послала Дикки прервать то, что могло бы происходить? Ханна едва не задохнулась от смеха. Она еще расскажет Бесс об Андре!

Украдкой глянув на француза, она заметила, что тот внимательно смотрит на Дикки.

– Дикки, ступай обратно и скажи Бесс, что не нужно меня…

Но Дикки не слушал ее. Он уставился на Андре восторженным взглядом; казалось, он ослеплен блеском этой чудесной фигуры.

Андре подошел к мальчику.

– Дикки, да? – И, положив руку на голову Дикки, проговорил мечтательно: – Какой хорошенький мальчик. Настоящий Адонис…

– Дикки! – резко проговорила Ханна. – Оставь нас! Я же сказала тебе, что делать!

– Да, мисс Ханна, – вздрогнув, опомнился Дикки. – Я мигом. – И он выбежал из комнаты.

Едва за ним закрылась дверь, как Ханна в ярости напустилась на француза.

– Не смейте прикасаться к Дикки! – зло сказала она. Он взглянул на нее; лицо его затуманилось.

– Так вы знаете, да? Как правило, мне везет. Немногим в этой глухомани случается узнать обо мне правду.

– Пусть вас это не беспокоит. – Ханна махнула рукой. – Просто оставьте в покое Дикки! Это невинное дитя.

– Вы глубоко ранили меня, мадам.

Теперь в нем были заметны грусть, затаенная печаль, и Ханна почувствовала это. Уже потом она узнала, что Андре Леклэр способен продемонстрировать целую гамму чувств всего за несколько минут разговора. Позже она пришла к выводу, что из него мог бы получиться хороший актер. Но в этот момент она подумала, что ей удалось проникнуть в душу Андре Леклэра.

– Неужели вы считаете меня столь невоспитанным человеком, – говорил он, – который может злоупотребить гостеприимством – вашим и месье Вернера? – Он развел руками. Лицо его по-прежнему было меланхолично. – Полагаю, теперь вы пожелаете, чтобы я уехал?

– Я этого не говорила. – Ханна повернулась к нему спиной. – Может быть, мы продолжим наши занятия? Времени у нас мало.

Какое-то время Андре не двигался и не проронил ни звука. Когда же он опять заговорил, в его голосе звучала уже знакомая насмешливая нотка.

– Не только красота и ум. но и чуткое сердце. Редкое сочетание, дорогая леди.

Ханне было приятно слышать этот комплимент, но она я виду не подала.

Андре снова занялся делом, втыкал в ткань булавки, что-то измеряя и болтая. Ханна никогда не встречала таких болтливых мужчин. Француз уже пробыл в «Малверне» четыре дня, ужинал, конечно, с Ханной и Вернером. Он смешил их своими остротами; руки его никогда не оставались без движения. Его ум сверкал подобно клинку рапиры.

Ханну особенно увлекали его рассказы о Франции, об интригах, которые происходили в высшем свете этой страны, при дворе короля. Казалось, что некогда Андре Леклэр вращался среди знати. Если же это не так, то он, значит, был еще более искусным выдумщиком, чем Бесс.

– Женщина, в особенности замужняя, – говорил он за работой, – это немногим больше, чем рабыня, дорогая леди, и прав у нее едва ли больше, чем у рабов, которыми владеет месье Вернер. Я удивляюсь, что почти никто из женщин не выказывает решительности – той, которой, кажется, обладаете вы. Я вспоминаю довольно забавный случай, имевший место в Уильямсберге в прошлом месяце. Я был на свадьбе. Во время церемонии, когда священник добрался до первой фразы насчет того, что жена должна во всем слушаться своего мужа, невеста прервала его, заявив: «Не должна». Священник продолжал, словно бедная женщина ничего не сказала. Еще два раза во время церемонии священник произносил ту же фразу, и каждый раз женщина отвечала одно и то же: «Не должна». Но он так и не обратил на это внимания. Знаете ли вы, что по английским законам, которые действуют и здесь, жена наследует только треть состояния супруга? Знаете ли вы также, что муж имеет законное право бить жену, если она не исполняет все его желания?

– Малкольм не станет так обращаться со мной.

– А почему бы и нет?

– Потому что он любит меня!

– Ах, любит! – Андре поднялся с колен. – А вы его любите?

– Я… – Ханна заколебалась. – Я чувствую к нему привязанность.

– Привязанность можно чувствовать к брату, дорогая леди.

Ханна повернулась к нему.

– А как еще могла бы я получить все это, – она широко развела руками, – не имея кого-нибудь вроде Малкольма Вернера? Вы говорите о куртизанках, о шлюхах в вашей стране… а знаете ли вы, что такое шлюха здесь? Шлюха работает на постоялом дворе. И именно этим я занималась, пока Малкольм не выкупил меня у Эймоса Стрича! А кем же еще могла я стать? Я малограмотная, знаю только то, чему меня научил отец. Если бы мне удалось выйти замуж, так это был бы какой-нибудь пьяница мужлан, который, разумеется, бил бы меня и замучил бы работой до смерти. Именно это произошло с моей матерью.

– Ах, Ханна, простите меня. Я не знал этого, – проговорил Андре смущенно. Вдруг глаза его засмеялись – очаровательно и проказливо. – Теперь я вижу, что был не прав. Теперь понимаю.

– В самом деле?

– Ах да. Примите мои поздравления, мадам. – Он схватил Ханну за руку и склонился в поцелуе. – Вы – дама моего сердца.

Как-то, проходя мимо дверей музыкальной комнаты, Ханна услышала звуки музыки. Она вошла.

За клавесином сидел Андре, его гибкие пальцы двигались по клавиатуре с совершенным артистизмом. Музыка показалась ей необычной. Легкая, воздушная, она вместе с тем отличалась четким ритмом. Ханна замерла, захваченная прекрасной мелодией, и стояла неподвижно до тех пор, пока Андре не закончил.

Подойдя к клавесину, Ханна спросила:

– Что это за музыка?

– Это французская танцевальная сюита, – ответил он, взглянув на нее. – Когда я уезжал, в Париже только ее и слушали.

– Мне она кажется странной. Но играете вы очень хорошо.

– Naturellement[3]. – Он пожал плечами. – Андре также еще и музыкант.

– А вы не знаете такую песенку? Ее мне часто пел отец. – И она спела один куплет.

Андре внимательно слушал ее, склонив голову набок, что-то тихонько мурлыкая.

– Повторите, пожалуйста.

И Ханна вновь запела:

Любовь моя мила, скромна,

С фиалкой я сравню ее —

Один я знаю, где она

Цветет, сокровище мое.

Пусть роза дерзкая в саду

Доступна всем – моя любовь

Лишь мне верна, я к ней иду

Один, любуюсь ею вновь.

Когда Ханна повторила куплет, Андре принялся тихонько наигрывать мелодию – как ее запомнила Ханна. Она спела куплет еще, на этот раз увереннее.

Когда Ханна закончила, Андре слегка похлопал ей.

– У вас хороший голос, дорогая леди. Не поставленный, но точно воспроизводящий мелодию, приятный и чистый. Если с вами позаниматься…

– Вы меня научите? – пылко спросила она. – И играть на клавесине?

– Если хотите. – Он внимательно посмотрел на нее. – Но на это потребуется время, больше времени, чем остается до вашей свадьбы.

– Но разве вы не можете остаться здесь и после свадьбы? Есть столько разных вещей, которым я хотела бы у вас научиться. Петь, играть, а еще – как правильно говорить и писать. Как стать взаправдашней леди!

– Вы родились леди, – сказал он, – дорогая Ханна. Как всегда, от неожиданного комплимента Ханна покраснела.

– Малкольм сказал, – вырвалось у нее, – что вы были учителем. А мне нужно многому научиться!

– Я был бы счастлив остаться. Но что на это скажет ваш будущий муж?

Ханна покачала головой:

– Он согласится, если я попрошу.

Андре улыбнулся:

– Да, думаю, он согласится.

Ханна схватила его за руку и сжала ее.

– Пойдемте в бальную залу. Я должна научиться танцевать до свадьбы!

Андре встал из-за клавесина.

– Здесь есть кто-то, кто умеет играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?

– Насколько мне известно, никто.

– Было бы гораздо удобнее обучать вас танцам, имея аккомпаниатора. Но Андре сможет обойтись и без этого.

– Не беспокойтесь. – Ханна улыбнулась. – Мне музыка не нужна. Я буду танцевать под музыку, которая звучит у меня в голове.

Андре остановился и удивленно взглянул на девушку.

– У вас в голове?

– Конечно, – просто ответила она, – когда я танцую, музыка звучит у меня в голове.

– Mon Dieu! – Андре хлопнул себя по лбу. – Эта леди не только пылкая, решительная и красивая – она еще и немного безумная. – И он повертел пальцем у виска.

Потом с насмешливым полупоклоном показал Ханне на дверь:

– После вас, мадам.

За день до бракосочетания начали прибывать гости – верхом, в каретах, в колясках и даже пешком.

Утром накануне свадьбы никто не пришел разбудить Ханну, и пробуждение ее было внезапным – вдруг заиграла скрипка, раздались какие-то голоса. Подбежав к окну, она выглянула во двор. Там, на лужайке позади дома, небольшая группа людей собралась вокруг какого-то человека, играющего на скрипке. Тут же танцевало несколько пар.

Ханна с изумлением смотрела на все это, и тут раздался стук в дверь.

– Ханна! Могу я войти, дорогая? – Это был голос Малкольма.

– Минутку! – Быстро схватив пеньюар, лежавший в изножье кровати, Ханна оделась. – Теперь можно.

Вошел ее жених. В руках он держал маленькую украшенную резьбой шкатулочку.

– Кто эти люди? – спросила Ханна, указывая на лужайку.

– Это же наши гости, Ханна. – Они вместе подошли к окну. – Первые ласточки. Можете не сомневаться – еще до наступления темноты здесь их будет множество. – Он взглянул ей в лицо. – Ханна… Я принес одну вещь, которую мне хотелось бы вам подарить. – Он приподнял крышку ларца. – Если хотите, можете считать это свадебным подарком. Куплено это было для Марты. – Тень грусти пробежала по его лицу. – Большую часть вещей она так и не успела надеть. К тому же драгоценности ее никогда особенно не интересовали.

Он откинул крышечку шкатулки, и Ханна ахнула. Раскрыв рот, она в восторге уставилась на сверкающие украшения.

Она почти ничего не знала о драгоценностях; показывать же свою неосведомленность, задавая вопросы, ей не хотелось. Со временем она узнала; как называется то, что лежало в ларце. Там были два жемчужных ожерелья, бриллиантовое ожерелье и ожерелье из янтаря. Там были золотые и серебряные серьги – и тех и других по полдюжины – и множество колец: просто золотые кольца, золотое кольцо с огромным рубином, сверкающим как огонь; еще одно кольцо было украшено тремя камнями – синим, зеленым и желтым; а еще одно – с бриллиантами разной величины. В шкатулке также было множество золотых и серебряных шпилек – закалывать и украшать прическу.

Но даже тогда, почти ничего не понимая в драгоценностях, Ханна поняла, что ларец с этими украшениями стоит очень больших денег.

– Господи Боже, Малкольм, здесь, должно быть, целое состояние!

– Это не имеет значения. – Он небрежно махнул рукой. – Все это ваше. Выберите, в чем вы будете завтра на свадьбе. Все остальное – тоже ваше, делайте с этим что нам угодно.