Смит Паула Вин - Муза художника

В заключение я считаю необходимым ответить взаимностью на Вашу честность и отдаю в Ваши руки письмо, которое Вы искали. Вы были правы. Я перехватил его и помешал Алстедам узнать часть истории происхождения их картин. Мне жаль Вас разочаровывать, но Вам станет ясно, что письмо не представляет никакой ценности ни для румынского «шпиона», ни для исследователя, жаждущего глубже понять творчество Рииса. Это простая записка, сопровождающая дневник, и только сам дневник, как оказалось, содержит идеи и факты, пригодившиеся для моего исследования. (Мимоходом я хотел бы заметить, что мисс ван Дорен производит впечатление благовоспитанной девушки, и я никогда не понимал, почему она выдавала себя за цыганку. В моей стране это презираемые люди.) Письмо хранилось в моем архиве все эти годы только потому, что я не в силах уничтожить любой клочок истории. Как бы то ни было, ее письмо — это мой Вам подарок. Я благодарен Вам, ведь Вы восстановили мою веру в дипломата, который рисковал своей карьерой, чтобы помочь другому человеку изменить жизнь.

Искренне Ваш,

Михай Олтяну.

Йон проверяет, на месте ли руки и ноги. В ночной тьме он ощущает, как в шею ему впиваются сучковатые ветки. Его предплечья ободраны до крови; подвернутая правая лодыжка пульсирует от боли. Вот так, наверное, чувствует себя зверь, попавший в ловушку — яму, замаскированную под твердую почву.

Йон предпринимает попытку согнуться и перевернуться на бок, обнаруживая этим движением новые болевые узлы. Яма больше похожа на траншею, усыпанную прошлогодней листвой и ветвями. Когда он протягивает руку, чувствуя, как жжет кожу на ладони, его пальцы нащупывают что-то похожее на отформованный бетон, за которым следует какое-то волокнистое пространство, возможно дерево. Когда он шевелится, листья под ним шуршат. Йон замирает, и из леса до него доносится слабый хруст. Ему трудно сказать, издают его ночные животные или просто ветки трутся друг о друга на ветру. Посол старается восстановить в памяти, что произошло.

Пытаться вылезти кажется бессмысленным. Земляные стены, возвышающиеся вокруг, не слишком высоки, но накренены круто, и он не знает, в какую сторону идти, даже если ему удастся выбраться и захочется вернуться домой. Проще остаться здесь, среди листьев, которые к этому времени уже хорошенько улеглись у него под спиной и по бокам тела. Йон разжимает кулак, в котором все это время держал пустой пакет из-под вишен. Он из последних сил приподнимается на локтях и подкладывает смятый пакет под голову, которая тут же поворачивается набок и укладывается на отдых. На слое оберточной бумаги его лицу лежать гораздо приятнее, чем на веточках и листьях.

Йон пробуждается от запаха хвои и прохлады росы. Влага пропитала его бумажную подушку, кожу головы и листья вокруг, словно бы для того, чтобы вызвать в нем воспоминания о тех студенческих днях, когда он совершал пешие прогулки с рюкзаком. Посол садится и оглядывается по сторонам. Влажные и жесткие рукава облепляют его руки. Солнце еще не взошло, но небо светлое. Когда Йон понимает, где находится, его грудь начинает сотрясаться от некоего подобия смеха. Он только что провел ночь в санно-бобслейной трассе румынской олимпийской сборной. Однако веселье обрывается, как только на него наваливаются воспоминания о прошлой ночи.

Посол вскарабкивается и становится у края желоба. Боль расползается от правого колена вверх по бедру и вниз по голени. Он поворачивает голову и вытягивает шею, пытаясь разглядеть, где начинается трасса, но ему это не удается: слишком далеко от вершины холма. Тогда он смотрит вниз, чтобы установить, где ее финиш. Тот оказывается видимым. Йон представляет себе эту трассу зимой, покрытую снегом и льдом: морозный воздух пропитан тревожным трепетом; скорости выше, чем у ураганных ветров; острота металлических санок; яркие обтекаемые костюмы; ощущение риска…

Спускаясь по дорожке, он прилагает усилия, чтобы идти нормальной походкой, не желая хромать или щадить травмированное колено. Пара морских пехотинцев в шортах и футболках, чьи движения идеально синхронизированы, бегут по направлению к нему. Держа курс в лес, откуда Йон неуклюже выходит, погруженный в свои мысли, они слегка кивают ему в знак приветствия. Если, как он ожидает, жена и друзья выкажут удивление его ночным отсутствием, Йон просто вкратце расскажет им о произошедшем. Он пошел прогуляться, упал и подумал, что лучше не шевелиться, пока он не отдохнет и не сможет вернуться домой при свете дня. Такая история кажется правдоподобной и убедительной. Она будет понятна даже для Фрейи. Йон чувствует, как его собственная голова кивает в знак согласия, пока сам он толкает парадную дверь коттеджа, которая в ответ с готовностью распахивается перед ним.

В доме тихо. Вирджилия моет посуду. Кажется, все еще спят. Проходя мимо двери кухни, Йон на приближенном к румынскому языке произносит обыденное приветствие, какое сказал бы человек, вернувшийся с ранней утренней прогулки. Затем спешит в ванную комнату, чтобы смыть следы падения и сна под открытым небом. Вытирая волосы и лицо полотенцем, Йон слышит жалобный воркочущий звук и сразу догадывается, что это Фрейя спускается по лестнице. Лицо девочки сморщено в гримасе. Одну руку она держит перед собой, с пальцами, сложенными как клешня, вторую же прижала ко рту, из которого сочится кровь. Йон бросает полотенце, хватает пригоршню салфеток и в мгновение ока оказывается на коленях у подножия лестницы.

Фрейя размахивает в воздухе маленьким зубом, на который он безответственно не обращает внимания.

— Ммм… о-о-ох… — бормочет малышка.

Ее глаза зажмурены, и Йон даже не уверен, знает ли девочка, что это он. Стоя перед ней на коленях и обнимая ее маленькие, обтянутые мягкой фланелью плечи, он показывает Фрейе, как прижать салфетку к десне, чтобы та перестала кровоточить. Только после этого Йон хорошенько любуется зубом. Он преждевременно приступает к поздравлениям — мол, теперь она большая девочка, у нее выпал зуб! — но вдруг понимает, что Фрейя смотрит на него с недоумением, которое предназначает для взрослых, выбравших неверный тон.

— Папы нет, чтобы вставить его обратно!

Она снова начинает плакать, уткнувшись своим горячим лбом в его руку. Итак, откладывая вопрос о том, где могут быть Маргарет с Логаном, если они не спят в своей комнате, Йон пытается принять тот новый факт, что, по всей вероятности, на него свалилась задача сообщить ребенку новости: выпавшие молочные зубы обратно не возвращаются. Он со страдальческим раздражением думает о том, как родители могли не открыть ей эту горькую правду жизни заранее.

— Йон, ты здесь! — доносится с верхней площадки лестницы голос Софии.

Йон с Фрейей поднимают головы. Даже в этой сельской глуши София выглядит элегантно. Кашемировый свитер со строгими брюками дополняют простые жемчужные серьги и тонкое золотое ожерелье.

— Я отправила Маргарет с Логаном на поиски. Ты не встретил их по пути? Я подумала, что-то случилось. Сначала они не хотели идти; настаивали на том, что все в порядке. Они слышали, как ты вернулся вчера ночью, и предположили, что ты решил поспать на диване, чтобы не будить меня, но потом оказалось, что тебя нет… ты снова ушел рано утром? На прогулку? Они считают, все было так.

— Нет. Меня здесь не было.

Йон гладит Фрейю по голове и поднимается, выпрямляя ноги, которые затекли от сидения в согнутом положении у лестницы и все еще болели после ночных приключений. Они сказали ей, что он вернулся прошлой ночью? Его несказанно поражают люди, способные так лгать. Йон принимается быстро соображать, но не с целью сочинить собственную историю, а в попытках объяснить себе, зачем Логану и Маргарет понадобилось так говорить. Ведь они никак не могли слышать, что он пришел в коттедж. Его там не было. Он всю ночь провел на улице.

Йон с трудом идет к дивану и низко наклоняется, чтобы опуститься на него.

— Вечеринка… — говорит он. — Мне нужно было проветрить голову после жары и шума, которые там были. Я пошел прогуляться в лес и заблудился. Потом упал.

Он протягивает руку к жене, чувствуя себя ребенком, который не умеет врать. Догадывается ли об этом София? Она не подает виду, а просто подходит, чтобы осмотреть его раны. София быстро обнимает Фрейю, желая ей доброго утра, затем издает требуемые сочувственные возгласы при виде рук и шеи своего мужа, где колючие кусты оставили замысловатые красные узоры.

София гладит Йона по голове.

— Ну что ж, — говорит она, — слава богу, ты в порядке. Как ужасно спать в лесу и ждать, пока посветлеет, чтобы вернуться домой. Ты не видел никаких признаков медведей? Говорят, они водятся в этой местности. Мысль о том, что ты сталкиваешься с диким зверем, ночью, один…

— Медведи? — взвизгивает Фрейя.

Йон понимает, что она видит во всем этом романтику сказки. Хотя зуб забыт не до конца и ему все еще нужно найти способ утешения в связи с этой потерей, за чарующим рассказом о том, как он заблудился в лесу, кишащем медведями, Фрейя уже стала оправляться от травмы, с которой начался ее день. София отпускает его руку.

— Я сделаю кофе. Они скоро вернутся и будут рады тебя видеть.

После того как София уходит здороваться с Вирджилией и приводить в действие капельную кофеварку, которую они привезли с собой, Йон снова поворачивается к Фрейе. Ему смутно припоминается, что обычно дети получают деньги от ночной феи, имеющей слабость к молочным зубам. В связи с этим он начинает шарить в карманах в поисках мелочи, которой бы мог вознаградить Фрейю в дополнение к подбадривающим словам.

Подоткнув ночную рубашку под себя, Фрейя сидит, скрестив ноги, уверенно ожидая утешения, которое обещает ей его присутствие. Ее волосы нечесаны, и, глядя сверху вниз на ее макушку, Йон внезапно вспоминает другую голову, которую видел в таком же ракурсе. Непрошеный образ Тиб возникает, как нефтяное пятно, покрывающее прозрачную поверхность воды. Хотя Йон из тех, кто склонен решать задачу шаг за шагом, в этот момент великое озарение обрушивается на него целиком и сразу: Логан и Маргарет думают, что он провел ночь с Тиб Вест.

Йон тщательно обдумывает свою догадку. Они видели его в двери комнаты Тиб. Прошлой ночью он не вернулся домой. Чтобы защитить его от последствий прелюбодеяния или же Софию — от боли в случае, если это раскроется, они солгали его жене, будто слышали, как он вернулся прошлой ночью, и выдвинули предположение, что он спал на диване, дабы ее не беспокоить. Теперь, хотя эта ложь была абсолютно ненужной — он рассказал Софии правду, и она ему верит, — у него не было возможности очистить свое имя от невысказанных обвинений.

Еще хуже то, что, если эта пара считает его способным на такое, его мучительная сдержанность в отношении Маргарет, должно быть, кажется им скорее чем-то вроде робости или безразличия, а не самой благородной и целомудренной разновидностью любви. Йон реагирует на это личное унижение остро, но в соответствии со своей природой. Он решает взять на себя ответственность за то, что видел Маргарет — стал одним из ее зрителей. В конце концов, он ведь хотел увидеть ее; даже мечтал об этом. За это моральное уродство он осуждает себя в такой же степени, как те, кто заметил его прошлой ночью с Тиб. Таким образом, он признает за собой вину, подразумеваемую его заботливыми друзьями.

Йон сжимает монету в кармане. Фрейя сидит на полу, с нетерпением ожидая, что будет дальше. Когда он достает монету, к нему приходит идея: мальчик бежит по улицам и по дорожке к замку. Йон начинает рассказ.

Питер всегда гордился собой, даже когда после своих разгульных выходных приходил следующим утром на работу вовремя и с полной сосредоточенностью трудился весь день, словно была уже середина недели, чем бы они ни занимались. На его оживленном лице появился легкий налет разочарования.

— Старый добрый Михай… Это не многое нам дает. Я так полагаю, что, если ты «за», нам стоит взглянуть. Ведь насколько мы знаем, в письме Грейс может содержаться какая-нибудь блестящая подсказка, которую Холден полностью упустил. Хотя письмо было в его распоряжении двадцать лет.

Фрейя, с большой осторожностью обращаясь со столь старым документом, уже начала разворачивать тонкий лист голубой почтовой бумаги, исписанный аккуратным наклонным почерком.

14 марта 1985 г.

Мой дорогой посол!

Надеюсь, Вы позволите даме преклонных лет вольность опустить все эти «достопочтенные» приветствия и перейти прямо к сути. Писание дается мне нелегко, даже в очках с очень сильными диоптриями. Я посылаю Вам книгу, в которой Вы можете быть заинтересованы. Ее дала мне много десятилетий назад моя дорогая подруга, Северина Риис. Вообще-то это был ее личный дневник, вверенный в мои руки. Когда она его отдавала, то попросила хранить до тех пор, пока все упомянутые в нем люди, кроме меня, не умрут. Она хотела, чтобы в конечном счете, когда придет время, дневник воссоединился с описанными на его страницах картинами.