– Я не могла мимо. – У Вики запрыгали губы, но она все еще пыталась справиться с собой. – Это было в моей постели! В моей итальянской кровати, которую я заказывала по каталогу и месяц ждала! Месяц!

– Форменный бред, – пробормотала Надя. В голову приходили мысли про внезапное помешательство или наркотики. Другого объяснения этому бессвязному лепету быть не могло.

– Если бы. Я подумала, что забыла выключить утюг, и вернулась. У нас домработница только к часу приходит. Я вернулась, я вернулась… – вдруг снова запела Вика и попыталась засмеяться. Лицо исказила жуткая гримаса.

Надя начала догадываться, что произошло, и в желудке противно тоненько заныло.

– Влетаю в комнату, а тут мой благоверный, страшно занятой бизнесмен, отбывший утром на совет директоров, верхом на… на… на этой лошади Пржевальского! Набор костей, силиконовые сиськи и конский хвост. Блондинка! Крашеная! Да ей лет двадцать! Я, представляешь, так и сказала сдуру. Не заорала даже, ничего не сделала, а просто сказала: «Она же сопливая совсем». А эта заржала и продекламировала стих. И Андрей заржал. Можешь себе представить? Мой муж лежит голый рядом с малолетней шалавой и потешается надо мной. Потом встал, неторопливо так, натянул портки, отвел меня в кухню и говорит, дай, мол, нам спокойно одеться и уйти. Сама все видишь и понимаешь. Тебе уже за сорок, дефекты свои сама знаешь, ты же умная баба, а я рядом с Таей чувствую себя моложе лет на двадцать. Не мешай нашему счастью. Надьк, ты вот мне объясни, почему я их не убила? Почему сидела, как баба на чайнике, и ждала, пока они свалят. Кстати, он даже деньги все наличные забрал из сейфа. Не волнуйся, говорит, за меня, живи спокойно, я квартиру сниму, сыну деньгами помогать буду. Я так и не поняла, кому он снимет: себе или мне? Эта-то на него оформлена. И собирается ли он помогать деньгами своей престарелой супруге? Как-то так все рухнуло в один момент. И то ли я у разбитого корыта, то ли у меня даже корыта нет.

– Хочешь, я ему позвоню и сама все спрошу, чтобы ты не мучилась? – Надюша погладила подругу по руке. Надо было сказать хотя бы что-нибудь.

– Слушай, позвони, а? – вдруг жарко зашептала Вика и вцепилась в Надю железной хваткой. – Только ты, вот что, слушай, что там на фоне, какие звуки. В смысле с ней он или на работе. И спроси так: типа ты ничего не знаешь, просто интересуешься. Мол, как же теперь быть? Ты запоминаешь?

Вика хоть и была пьяна, но необходимость уладить финансовые вопросы быстро реанимировала ее умственные способности.

– …короче, так. Спрашиваешь, как же теперь Вика? Будет ли он давать мне деньги? Что с квартирой? Будет ли он разводиться? Нет, стоп! Не надо ему подсказывать ответы. И смотри на меня: если киваю, все говоришь правильно, если машу руками, заткнись и смотри, что я напишу. Ну, давай, не сиди квашней, звони!

Вика пихнула ей в руки телефон.

– На работу или на трубу?

– На трубу, конечно! – раздраженно простонала Красовская. – Не видишь, мне плохо, не тяни резину!

– Вика, тогда мне со своего телефона надо звонить. Он же увидит номер. Как я могу звонить из его дома, если с тобой не виделась и подробностей не знаю?

– Это не его дом! Это мой дом! Не умничай, звони со своей трубы!

– Все, все, звоню, – сдалась Надюша, а про себя подумала: «Все. Облом. Взять в долг не получится. И еще неизвестно, что страшнее: у меня или у нее. Как же так. Как-то все сразу посыпалось, сломалось, как будто ехал с ветерком и влетел в бетонную стену. Все. Конец…»

– Алло, чего тебе? – сердито проворчал в трубке Андрей. На заднем плане что-то ворковал манерный женский голос, называя Красовского Плюшиком.

– Что у вас там случилось? – бодро начала Надя.

– А тебе что?

– За подругу волнуюсь.

– Твоя подруга, ты и волнуйся. А ко мне не лезьте.

– Да я не лезу, я просто спросить. Я ж тоже когда-нибудь замуж выйду. Поделись хоть, чего вам, мужикам, не хватает, чтобы я на те же грабли не встала.

– Слушай, Иванцова, вряд ли тебе так повезет и кто-нибудь тебя на эти грабли загонит. Уж больно у тебя прибабахов много, – огрызнулся Андрей. – А подруге своей, которая небось рядом сопит и желчью давится, передай, что мужчине нужна молодая, красивая, терпеливая, верная и послушная! Ясно? Молодой и красивой твоя подруженция была давным-давно, еще когда я на ней женился, терпеливой только до свадьбы, верной в критические дни, а послушным у нас был я! Так что в нашем тандеме сформировался бросающийся в глаза диссонанс!

Вика, ничего не слышавшая из этой обличительной речи, приплясывала рядом с круглыми глазами и тщетно тянула шею в надежде уловить хоть что-нибудь.

– Ты, Иванцова, за свою подругу не волнуйся. Она на хлебном месте работает и без моих денег не пропадет!

Женский голос на заднем плане перестал кокетливо гнусавить и сменился на напряженную тишину, осязаемо вмешиваясь в яростный монолог Красовского.

– Пусть ее теперь другие содержат и про себя гадости слушают! Я тряпка, я размазня, я рохля! А теперь у нас случилось восстание рабов. Истории известны такие факты.

– Но это нечестно! Вика не виновата, что ей… что ей уже не двадцать лет! – вспыхнула Надя.

Красовская, мельтешившая в группе поддержки, состроила свирепую рожу и, ткнув пальцем в сторону трубки, оттянула щеки, потом хлопнула себя по темени и обрисовала огромный живот.

– А ты вообще… – тут Надя растерянно посмотрела на Вику и шепотом уточнила: – Беременный урод?

«Старый, лысый, толстый!!!» – быстро написала на листочке Красовская, погрозив парламентерше кулаком.

– Можно подумать, ты сам молодой и красивый, – оживилась Надя. – Ты постарел, Вика тоже…

Тут подруга ткнула ее кулаком в бок и яростно покрутила пальцем у виска.

– …Вика тоже тебя терпела, хотя сама неплохо сохранилась для своего возраста.

Красовская замахнулась на нее туфлей, и Надя поспешно исправилась:

– Да она выглядит лет на тридцать!

– На два раза по тридцать! – прошипел женский голос в трубке Андрея.

После короткого шуршания Красовский рявкнул:

– Отвяжись, Надежда! Займись своей личной жизнью, а в нашу не лезь! У меня теперь своя личная жизнь, у Вики твоей ненаглядной – своя! И, поверь мне, очень разнообразная, хотя ты и сама в курсе!

– У кого разнообразная? У тебя? – язвительно уточнила Надя, желая напомнить недавнюю поездку за город и рыжую девицу, из-за которой супруги поссорились.

– У подружки твоей. У меня в организме уже кальция на рога не хватает, ослаб я!

– Какие рога?! – возмутилась Надюша, обидевшись на несправедливые обвинения. Вика ожесточенно затрясла головой и растопырила пятерню, потом, подумав, добавила к композиции еще два пальца и написала на листочке: «Всего-то за все время!!!!!»

– Ты ей сам изменял. Семь раз!

– Семь? – оторопел Андрей и захохотал. – Ты чего, считала?! Обсчиталась, Иванцова. Крупно обсчиталась.

Вика тоже была недовольна. Она постучала себя по лбу и ткнула пальцем в грудь.

– Ты ему изменяла? – потрясенно прошептала Надежда. Подруга покаянно развела руками и написала огромными буквами «ВСЕГО!!!».

– Ладно, – ушла от скользкой темы Надя. – А как же ребенок? Андрей, ты о нем подумал? Что будет с Димой?

– Во-первых, Иванцова, это не мой ребенок, смею тебе напомнить, но на его благосостоянии это никак не отразится. Я его воспитал, я его не брошу. Только ты малость забыла – ребенку уже двадцать исполнилось, так что не вижу повода для переживаний. Разберемся как-нибудь.

– А квартира? Ты же не можешь все время снимать, – кинула пробный шар Надя. Шар немедленно вернулся.

– Квартира? – переспросил Андрей, и в его трубке тут же послышался торопливый, захлебывающийся шепот. Совет в Филях. – Заботливая ты моя! Не переживай, на свою жилплощадь я скоро вернусь, по съемным апартаментам скитаться не буду.

– И что, будете жить шведской семьей? – попыталась пошутить Надежда, глядя, как Вика медленно оседает на пол.

– Не держи меня за идиота. Куплю Вике жилплощадь где-нибудь в спальном районе. Не понравится, пусть ей хахали доплачивают и выменивают. Если ты не в курсе, квартира моя, а на нее оформлена… А, стоп. У нее уже есть квартира. Замечательная однушка, она ее сдает. Мой щедрый подарок на первую годовщину свадьбы. Девочка хотела свой собственный доход и деньги на карманные расходы. Она ее сдавала. Теперь пусть выгоняет жильцов и переезжает туда.

Фоном ему послужил одобрительный воодушевленный шепот.

– Да, да, – закруглил разговор Андрей. – Передай своей подружке, что через две недели я вернусь. Пусть переезжает, если не хочет неприятностей. Все, Иванцова, адьё! Спасибо, что позвонила. Очень плодотворная получилась беседа.

– Что? Все? – округлила глаза Вика. – Он не просит прощения? Не пытается вернуться? Что он сказал про деньги и квартиру?

«Во ужас-то, – мелькнуло в голове Надюши. – Тут еще хуже, чем у меня. Хотя это как посмотреть. Вику-то никто убить не грозится».

– Ты только не нервничай, – начала она осторожно.

– Уже начала. – Вика схватила со стола пустой бокал, зачем-то понюхала и долила вино. – Не томи, а то врежу. Не надо тут театральных пауз.

– Андрей сказал, что денег тебе давать не будет. И чтобы ты через две недели переехала в однокомнатную квартиру, которую он тебе подарил.

– Он что, обалдел? – Вика побледнела. – Мерзавец! Подлец! Я – в однокомнатную! Без денег! И это за все, что я для него сделала!

– Ужасно, – поддакнула Надя. Но переживать за подругу в полном объеме не получалось. Голова была занята своими проблемами.

– Как я буду жить на зарплату? – взвыла Вика. – Какой позор! Что люди скажут? Во мне кости-то перемоют! От души и со смаком. Старуху Красовскую променяли на тощую, но молодую лошадь. На малолетку! Он же ее везде с собой таскать будет! Мне нигде не показаться теперь! Да любая баба без мужика – как голая! Придется прятаться, избегать знакомых! Надька, что мне делать? Вся жизнь всмятку, как тухлое яйцо!

Вика схватила бутылку, хлебнула прямо из горлышка, скривилась и швырнула вино об стену. По шелковым обоям медленно растекалось кровавое пятно.

– Я сейчас еще и мебель покрушу тут, – вдруг обрадовалась Вика. – Не, лучше подожгу!

– Спятила. – Надя нахмурилась, соображая, как предотвратить катастрофу. – Это его имущество, тебя посадят.

– Это совместно нажитое имущество, – проявила неожиданную ясность рассудка подруга и плюнула на диван. Этого ей показалось недостаточно, и Вика попыталась продрать маникюром обивку.

– Ногти испортишь. И вообще тебе тут еще две недели жить. Не устраивай свинарник, – сообразила Надя. Завтра Красовская проспится и будет действовать адекватнее. – Давай так. Что-то ты можешь взять с собой. Реши что…

– Да я отсюда, на фиг, все вывезу, – хорохорилась Вика. – Он у меня голый и босый останется!

Конечно, предполагать, что Красовский останется «голым» или как-то будет переживать по поводу отсутствующих вещей, было смешно. Это не простая семья среднестатистических тружеников, которым не поделить телевизор со стиральной машиной. Если Андрея обозлить, то как раз Вика может остаться ни с чем. На любой закон найдется толстый кошелек или ушлый адвокат. Похоже, обманутая жена сильно переоценивала свое влияние на мужа и никак не могла перестроиться на новые рельсы. Он больше не боялся ее, не собирался считаться с мнением супруги и вообще желал вычеркнуть мадам Красовскую из своей жизни, заменив ее на более свежий вариант. Следовало еще учесть, что новая возлюбленная, стремясь занять место жены далеко не самого бедного бизнесмена, ведет себя правильно и за свое обеспеченное будущее готова отгрызть кому угодно и что угодно. Любовница всегда выигрывает в глазах мужчины в сравнении с женой, так как жена, еще не зная о нависшей над ней опасности, продолжает быть уверенной в завтрашнем дне и скачет по жизни супруга обнаглевшим ежиком, дырявя его самолюбие, нежную душу и кошелек. Тогда как любовница изо всех сил старается выиграть этот матч и мягким ковриком стелется под ноги находящемуся в размышлениях мужику. И однажды муж, наивно полагающий, что это он сам так все решил, а вовсе никто его к правильным выводам не подталкивал, пинает беззаботного ежа, и тот со свистом летит в чертополох, на обочину жизни, осознавая свое незавидное положение только после приземления. Если что-то и можно сделать в такой ситуации, это попытаться изменить траекторию полета. Тут дорога каждая секунда, каждое слово, промедление чревато непоправимыми последствиями. Да, он потом поймет, что ошибся, променял шило на мыло или розу на брюкву, но оставленной жене от этого легче не будет. Максимум, что ей удастся, – это испытать мимолетное моральное удовлетворение: я же говорила! Вот пусть теперь мучается!

Если он уже неосознанно начал мучиться, то либо просто поленится опять выменивать у судьбы полученную некондицию, либо будет продолжать жить в счастливом неведении, ибо соперница, так ловко его отбившая, ждет от окружающих того же коварства и бдительно охраняет подступы к крепости.