– Нет.

– Что «нет»? Не согласна? Плачу сто баксов.

– Сто? – Вот тут Надя испугалась, потому что сумма была несоизмерима с услугой. Во всяком случае, с такой, как ее пока что преподнесла Ляля.

– У меня друг завтра приезжает, Филипп. А папе он не нравится. Поэтому я утром переодеваюсь, выхожу на стойку, а потом тихо ухожу в номер, а ты остаешься за меня. Девчонкам я наврала уже. Просто, понимаешь, могут неправильно понять, нам с гостями нельзя. Ну, дошло?

– В общих чертах.

– Короче: молчишь, работаешь за меня, получаешь сто баксов. Если папка позвонит проверять, звонишь мне, я отзваниваюсь ему с гостиничного телефона, все в ажуре. Так понятнее?

– Ладно, – промямлила Надюша. Афера была в принципе не криминальной и почти безобидной. Жаль только субботы, но деньги…

И она позвонила Валере.

– Да без проблем, радость моя! – отреагировал любимый. – Работа есть работа. Я тогда с Виталькой на рыбалку на выходные. Ты не против?

Разумеется, она была не против. Более того, догнав Лялю, Надюша предложила ей свои услуги и на воскресенье.

– Вау! – обрадовалась Милославская. – Но оптом – дешевле. В смысле – за два дня – 150 баксов. Ладно?

Подумав для порядка, Надя согласилась.

Жизнь стала бурной, как весенняя река. Надо было успеть к Фингаловой, у которой случилась депрессия, и к маме, у которой случилась истерика по поводу того, что дочь не ночует дома, а мамаша не в курсе пикантных подробностей.

– Даже не думай его сюда приводить! – бесновалась мама, параллельно надеясь выведать хоть что-нибудь. – У меня тут не гостиница! Лимитчики и гастарбайтеры на моей жилплощади не приживутся! Все остальные тоже! И вообще у меня к тебе серьезный разговор.

Поскольку Фингалова не орала, а только хныкала, вечер пятницы Надя решила посвятить ей, отложив маму на потом.

По опыту Надюша знала, что Анька начинает более лояльно относиться к жизни, если ее напоить. Поэтому зашла в ближайший магазин за бутылкой вина, чтобы спасти остаток вечера и реанимировать упавшую духом подругу.

За прилавком томилась густо накрашенная дама неопределенного возраста. Судя по тембру и интенсивности ее пыхтения, единственный покупатель, обретавшийся у витрины, сильно рисковал здоровьем и душевным равновесием. Это был жилистый мужичонка с расплывшимися чертами лица, выдававшими его склонность к горячительным напиткам. Одет он был весьма скромно, если не сказать бедно. Сжимая в руках пустой полиэтиленовый пакет, он подслеповато исследовал содержимое полок и нервно сглатывал.

– А-а-а, девушка, будьте так любезны, покажите, пожалуйста, вон ту бутылочку белого сухого. М-м-м, это французские виноградники?

«Девушка» нервно всхрапнула, но бутылку поставила.

– О, нет-нет, – голосом опытного сомелье пропел покупатель, «продегустировав» этикетку и попытавшись понюхать пробку. – Урожай этого года был не слишком удачен. Увы. А вон ту высокую бутылочку, будьте добры, мадемуазель.

«Мадемуазель» разве что не рыла землю копытом. Ее пухлые, щедро накрашенные губы превратились в узкую нить, но и эту бутылку привередливому покупателю она предъявила. Поползав носом по этикетке, дядька многозначительно поднял вверх указательный палец, увенчанный грязным обгрызенным ногтем, и заговорщицки прошептал:

– Это пить нельзя! Настоящее красное вино не терпит смешения этих виноградных сортов.

Тетка налегла на прилавок так, что необъятная грудь частично вылезла из выреза, как перебродившее тесто, и свирепым контральто оборвала выступление знатока вин:

– Что брать будем?!

– Портвешок, – залебезил дядька.

– Виноградники проверять будешь или выбивать? – сурово поинтересовалась продавщица.

– Выбивать, выбивать…

Было бы смешно, если бы не было так грустно. Жизнь все расставила по своим местам: выпендривающемуся алкашу – портвейн, а Надежде, считавшей себя умной, – сначала подлеца-папашку, чтобы подкорректировать самооценку, а потом гостиницу и чаевые. Всем сестрам – по серьгам, а каждому Сеньке – свою шапку. Чтобы получить больше, чем есть, нужно заработать, заслужить и вымолить у судьбы.


– Надю-у-у-у-у-у-ша-а-а-а-а-а-а, – Фингалова начала рыдать прямо с порога. Сначала она аккуратно сползла по стеночке, потом попыталась упасть. На вой тут же приоткрылась дверь соседней квартиры, но никто не вышел. Аня завалилась весьма неудачно, поэтому Надежда никак не могла протиснуться внутрь и отсечь фингаловские страдания от любопытных взглядов.

– Погоди орать, в партере еще не все места заняты. – Надя с трудом просочилась в узкую прихожую, захлопнула двери и бесцеремонно перешагнула через Аньку. – Родителей нет?

Разумеется, их дома не было. Надя могла бы и не спрашивать. Фингаловская мама, Аграфена Матвеевна, была тихой, забитой и крайне доверчивой. Как только Анька начинала страдать, мама намертво прилеплялась к «беспомощному» чаду и норовила погладить, подтереть сопли или пискнуть что-нибудь ободряющее. В прошлый раз, когда Надюша имела неосторожность припереться к Аньке домой, чтобы выслушать душераздирающую историю об очередном мужском предательстве, Аграфена Матвеевна выла в унисон с дочкой, как будто это было в первый раз и на жениха рассчитывали обе. Отец же, наоборот, крепко стоял на ногах, был груб и решителен в словах и действиях. В тот достопамятный вечер он неожиданно появился в кухне, залитой слезами и заполненной страданиями, и выступил кратко, но емко. Если опустить все витиеватые непечатные конструкции, украсившие речь и придавшие ей неповторимый колорит, суть была в следующем: сама виновата. Если бы в свое время невеста кормила его стихами вместо котлет и вела себя, как цапля в тундре, пугая окружающих, то и никакой Аньки бы у него не случилось. Обе женщины тогда притихли и дальше страдали уже шепотом, дабы не привлекать внимания главы семьи.

Раз теперь Фингалова валяется на полу, а вокруг нее не топчется мамаша и не пытается пнуть папаша, то, следовательно, в квартире они одни.

– Они в гости ушли. Пятница же. У всех людей жизнь, а у меня – пропасть, обрыв, – пояснила Анька, прервав горестные причитания.

– Точно, пятница. Я тоже в гости ушла, – резюмировала Надя.

– А я?

– Включи мозг. Я к тебе в гости ушла. Хотя у меня Валера дома один. Так что давай, плачь по-быстрому, и я пойду, пока тоже без мужика не осталась. – Надюша выставила бутылку и начала развязывать торт. – Надо за час все выпить, съесть и прийти к консенсусу.

– Костя оказался подлецом, – вздохнула Фингалова и печально возвела глаза к потолку.

– Э, э, только не вздумай рифмовать свои страдания, мне сейчас некогда. Давай по существу. Ты мне факты – я тебе выводы. А мужики все подлецы, кто-то больше, кто-то меньше. У них природа такая – полигамная. И если эту «природу» ампутировать, то от мужика ничего и не останется, а таблетками наша проблема не лечится. Давай, ближе к телу.

– Он пригласил меня в Финляндию. Рыбу ловить. – Тут у Фингаловой губы снова поехали в разные стороны, а глаза наполнились слезами.

– Ну и что? Пока не вижу проблемы. Отбрось последнюю часть. Конечно, приглашать девушку на рыбалку, да еще такую, которая стихи на ходу пишет, – дурь несусветная. Ты сфокусируйся на том, что он тебя пригласил за границу. Значит, любит, ценит, денег на тебя не жалеет.

– Я понимаю. И на рыбалку я хотела. Просто он сказал, что оставит путевки и паспорта у меня, а то дома жена увидит. Понимаешь, он случайно проговорился, потом покраснел, а я заплакала, – Тут Фингалова то ли решила показать, как она тогда заплакала, то ли опять впала в истерику.

– Стоп. Завтра будешь выглядеть плохо, если сегодня вся на сопли изойдешь, – остановила ее Надежда.

– Мне не надо завтра! В этом завтра не будет Костика!

– Почему не будет? – пожала плечами Надя. – Он же не помер, и то хорошо. Пусть живет и мучается, что потерял тебя. А кроме твоего кобеля в мире есть еще мужчины. Давай выпьем за помин твоей очередной любви и за новые возможности! У свободной женщины вся жизнь впереди. Может, ты еще найдешь арабского шейха или подцепишь английского лорда, или просто Иван-царевич наедет на тебя лошадью. В жизни чего только не бывает. Я тебя еще с кем-нибудь из Валериных друзей познакомлю.

Последний довод привел Фингалову в себя, и она одним махом выпила свой бокал:

– Когда познакомишь?

– Как только, так сразу. Ань, можно я поеду? А то, сама подумай, недавно только жить вместе начали…

– Жить? В смысле…

– Да, да, именно. Во всех смыслах. Я живу у него дома. Только вещи еще не перевезла. Вообще не понимаю, как с мамой объясняться буду. Кстати, посочувствуй мне.

– Сочувствую. – Анька жадно блестела глазенками в ожидании продолжения.

– Так вот, сидит он сейчас один и злится. Пятница, вечер, меня нет. И кто меня знает, где я шляюсь. Так и поссориться недолго.

Заинтересованная в будущем знакомстве с Валериными друзьями, Фингалова с такой скоростью выпроводила Надежду домой, что той даже куртку пришлось застегивать на лестнице.


Вопреки опасениям афера с Милославской прошла на удивление удачно. Никто ей на работу не звонил, никто из девочек лишних вопросов не задавал, поэтому Надя воспряла духом и посчитала спокойный день добрым знаком перед встречей с мамой. Ей предстояло столько всего сказать Татьяне Павловне: про новую работу, про Валеру, про переезд. Про отца Надя решила не говорить. Никогда.

На звонок дверь со скрипом открылась, предъявив мамину спину, мелькнувшую в отдалении. Татьяна Павловна явно демонстрировала что-то из области оскорбленного достоинства.

– Нам не привыкать, – пробормотала Надя и пошла мыть руки.

– А ты руки зря намываешь, ужина никакого нет, – сквозь зубы процедила «добрая» мама.

– Это я из гигиенических соображений, – вывернулась Надя, пытаясь завязать разговор. Она надеялась, что мама спросит про новую прическу. Это было бы логично.

– Из гигиенических? – неожиданно зло хохотнула мама и понимающе кивнула. – Тогда тебе, доченька, надо в хлорке полежать, для полной дезинфекции.

– С чего это? – опешила Надя.

– Ничего мне рассказать не хочешь? – парировала Татьяна Павловна. – Я бы послушала, а то по телевизору давно клубничку не показывали, так хоть из первых уст что-нибудь интересное узнаю. Будет о чем с подружками поговорить. Какие нынче котировки на рынке по продаже дамских прелестей? Я, как антиквариат, в цене не поднялась?

Надя судорожно соображала: получалось, что мама узнала про работу в гостинице и считает теперь дочь неизвестно кем? Глупость какая. Ведь не настолько же мать дремучая!

– Мам, ты о чем?

– Ишь ты, Зоя Космодемьянская на допросе у фашистов! – взорвалась Татьяна Павловна. – О чем я? Да как мне теперь людям в глаза смотреть? В кой веки раз решила дочкой похвастаться! Ни кожи, ни рожи, ни работы приличной, ни мужика, так хоть языки знает! Похвасталась! Спасибо тебе, дочь родная, за позор мой на старости лет!

Тут Татьяна Павловна отвесила поясной поклон и распрямилась уже похожей на фурию. Всклокоченные волосы, красные пятна на лице и злобный блеск в глазах.

«Зря я пришла. Надо было по телефону. А вещи утром забрать, когда ее нет», – обреченно подумала Надюша.

– Инге дочка крем купила импортный, дорогущий. От морщин. Ей, конечно, уже ничего не поможет. Она хоть и моложе, а рожа все равно как у шарпея. Да не в этом суть. Мне такой не светит, у меня дочки нет, которая по десять тыщ за банку для матери родной заплатить может. Не вырастила я такую! Там вот инструкция на английском. Дай, думаю, прихвастну. Ну, хоть чем-то. У нее богатая, а у меня умная. Это я так думала! Дала ей твой рабочий телефон, сказала, что ты поможешь с переводом. Звонит мне Инга вечером и спрашивает, в курсе ли я, где ты работаешь? Я говорю, мол, в курсе: контора затрапезная, но перспективы есть, а эта старая кошелка ржет и рассказывает. Звонит она туда, девица снимает трубку и говорит: «Массажный салон «Цветник». Та ей «Позовите Надю». А секретарша, или кто она у вас там, отвечает: «Надя на выезде, могу предложить Виолетту». Я, конечно, хотела, чтобы ты зарабатывала, чтобы работу нашла нормальную. Но нормальную – значит приличную! А у тебя даже на это мозгов не хватило! Неужели ты не понимала, что рано или поздно вся эта гадость выяснится?! Ты что, совсем без мозгов? Да я теперь с тобой на одном горшке сидеть боюсь!

– На одном и не получится, – мрачно усмехнулась Надя.

– А ты повеселись, повеселись! – заорала мама. – Приехали! Мать нищая, дочь проститутка!

В голову медленным сверлом внедрялась боль. Надо было собрать вещи и просто уехать, но у Надюши не было сил. Хотелось есть и еще – спать. Но пока она все не объяснит матери, ни есть, ни спать не получится. Поэтому она перебила пространный монолог родительницы повествованием в телеграфном стиле: Клякман – банкрот, фирма продана, всех уволили, она теперь работает у Вики в пятизвездочном отеле администратором. А живет у жениха. Приехала за вещами.