– О как, Иванцова. Докатилась! Тебе пора обижаться. Или хочешь сначала тортик дожевать?

– Я в хорошем смысле. – Кондитер улыбнулся, как нильский крокодил после неплохого обеда, и пояснил для непонятливой Красовской: – Это женщина Ивальда. Разве я могу позволить себе вольности в отношении столь важной персоны?

Надежду накрыло волной гордости за собственное высокое положение в обществе и гостиничной иерархии.

– Ага. – Вика облизнула ложку и прицелилась в лоб запутавшемуся в комплиментах итальянцу. – А я тогда кто, ежели ты регулярно инспектируешь остатки моей талии? Я не чужая женщина?

– Ты девушка, – подольстился Марио. – Свободная и независимая. Я сам слышал, как ты вчера говорила это по телефону.

– Подслушивал! – расхохоталась Вика.

– Фи, синьорита, как можно! Я шел мимо, а ты кричала.

– Так я не тебе это кричала, а бывшему мужу!

– Виктория, если муж бывший, то все правильно: ты – свободна, и я могу…

– Ничего ты не можешь, – перебила его Красовская. – Это чудовищнейший пример тупой мужской логики. Если я свободна, то это не значит, что я лавка, на которой могут сидеть все, кому хватит места. Найди себе синьориту помоложе.

– Где? Мне нужна интеллигентная, милая, как моя бабушка.

– Марик, сейчас я доем свою пайку и придушу тебя. Намек на то, что я похожа на бабушку, вряд ли может считаться лестным.

– Стоп. – Надя даже отпихнула торт, уставившись на итальянца как на неожиданно найденный под ногами толстый кошелек. – Марио, ты рыцарь?

– Я? Момент! – Через мгновение он уже стоял перед подругами, размахивая длинной лопаткой и отгораживаясь, словно щитом, огромной алюминиевой крышкой.

– Для полноты картины не хватает кастрюли на голове вместо шлема и коня между ног, – съехидничала Красовская.

– Отвяжись от него, – махнула рукой Надя. – Марио, у меня беда. Без тебя я даже не знаю, что бы и делала. Ты готов на подвиг?

Синьор Ниоли всегда был готов к подвигу, что и подтвердил, шандарахнув крышкой по металлической полке.

В Марио Ниоли были в меру намешаны романтизм, героизм и легкая придурковатость. Судя по отзывам коллег и анекдотам, гулявшим по отелю, он был не в меру экспрессивен, импульсивен и наивен. Русских женщин горячий итальянец любил и одновременно боялся. Объяснялся сей феномен весьма просто: женщины обманывали доверчивого мачо, вытягивая деньги и безжалостно бросая, как тщательно объеденную сливовую косточку. К ловким рукам его первой русской невесты прилипла роскошная шуба, второй – юркая «Ауди», третья едва не стала хозяйкой в его новой двухуровневой квартире. Марио притих и пытался душить в зародыше свой бурный темперамент, подыскивая проверенную и бескорыстную подругу. Только такой индивидуум мог удержаться рядом с Фингаловой хотя бы непродолжительное время. Но и пары недель кипучей страсти хватило бы, чтобы выдернуть Аньку из лап «сестры Елизаветы».

Внимательно выслушав Надино повествование, периодически прерываемое скептическим хмыканьем Красовской, Марио с радостью согласился. Таких приключений в его яркой биографии еще не было. Вырвать беззащитную девушку из лап сектантов! Ради этого стоило приехать в далекую и дикую Россию.

– Ты сам смотри не клюнь на ее сказки. А то будешь остаток жизни печь блины в какой-нибудь землянке на краю света в экологически чистой местности, если тебя раньше в таежных болотах не утопят, – предостерегла ехидная Красовская.

Поделиться идеей с Рельке не получилось. Ивальд поджал губы и твердо повторил, что не желает вникать в столь дикую историю. И Надины склонности к авантюрам тоже не одобряет.

«Зануда, – расстроилась Надя, выйдя из кабинета. – И этот мужчина так потряс меня ночью! Просто раздвоение личности».

Ее скорбные мысли прервал быстрый поцелуй в пустом коридоре. Ивальд пронесся мимо, как торпеда, бросив через плечо, что «про сумасшедшую слушать все равно не желает».


Рельке напоминал Надежде молочно-шоколадную ириску, в которой неровными полосами переплетались темный шоколад и светлые сливки. С виду довольно непрезентабельно и не совсем понятно, а на вкус – лучше не бывает. Вчера в квартире с ней был совершенно другой человек. Она забыла и про языковой барьер, и про разницу в менталитете, и про служебную иерархию. Собственно, как-то растворилась в небытии даже прописная истина, что нельзя спать с начальством, иначе вместе с его любовью пройдет и зарплата, и работа. Вчера она была счастлива. И сегодня утром тоже. Ивальд был влюблен, бесшабашен и непредусмотрителен. Они долго целовались в подземном гараже, не выходя из машины.

– Давай уедем домой, – шепнула Надя по-русски.

– Давай, – ответил он, после чего водрузил на нос очки, выключил музыку, аккуратно положил панель в бардачок и вышел.

Когда Надя вылезла следом, никакого Ивальда не было и в помине. Рядом с авто стоял импозантный и бесстрастный «партайгеноссе» Рельке. Одарив Надюшу резиновой улыбкой, он журавлем пошагал на рабочее место, даже не оглянувшись.


– Ну, я весь день жду, что ты расскажешь про вчерашнее. – Красовская сидела на скамейке у распахнутого шкафчика и задумчиво разглядывала ноги. Выражение лица у нее при этом было брезгливо-удрученное. Вероятно, длина и объемы оставляли желать лучшего.

– Да нечего рассказывать, – смутилась Надя. Рассказывать было «чего», но почему-то не хотелось. Наверное, для нее отношения с Ивальдом значили все же больше, чем хотелось думать. После разрыва с Валерой Надежда сильно сомневалась в существовании такого чувства, как любовь. Уж больно быстро эта любовь выветрилась из памяти. Наверное, если бы не появился Рельке, все протекало бы тяжело и депрессивно. Но случилось то, что случилось. И жизнь казалась светлой, невзирая на некоторые сложности и долг, повисший, как камень на шее у бедной Муму.

– Опять нечего? Я тебе точно говорю, он импотент, – безапелляционно заявила Вика.

– Сама ты, – обиделась Надюша.

– Я сама никак не могу быть носителем этого дефекта, потому что у меня потенция к другому месту приклеена, – заржала Красовская. – А покраснела-то! А обиделась-то! Ой, не могу! Значит – все в ажуре. Хоть порадоваться за тебя можно?

– Можно, – помимо воли погордилась Надя и шепотом сообщила: – Он обалденный.

– Надо же, – вздохнула Вика. – А по очкам в жизни не догадаешься.

– Кстати, я тут на днях Красовского встретила, – вспомнила Надюша.

– Где?

– Так я ж говорю – тут. У входа. Тебя дожидался.

– И ты не сказала, паразитка!

– Я забыла, – призналась Надя. – Он мне нахамил. Да, еще сказал, что купил тебе кольцо. Или не тебе?

Надежда задумалась. Про то, что кольцо куплено именно Вике, речи вроде бы не было.

– Викуль, не сердись. Я знаю, что для тебя это важно, но у меня вообще из мозга все выпало из-за Ивальда.

– Да не важно мне это уже, – великодушно выдохнула Вика.

– Не важно? – не поверила Надя. А как было верить, если Красовская, красная, как перезрелый помидор, и злая, как бык, у которого на носу обосновалась огромная божья коровка, неслась вместе с Надей следить за Андреем и исходила желчью по поводу его новой подружки.

– Важен был факт, чтобы он приполз и повинился. Ну, приполз.

– И? – Надюша замерла в ожидании потрясающих подробностей.

– Откуда приполз, туда и был послан.

– А когда ты его простишь?

– Никогда. Мне главное, чтобы он понял, как круто ошибся. Девочка хитрая оказалась, только и Андрюха не дурак. Она сначала наверх пролезть попыталась, в замы. А на кой черт ему такой зам, если у нее мозг весь в патлы пророс. Тогда начала наседать, чтобы он со мной развелся. Хотелось ей стабильности и уверенности в завтрашнем дне. А Красовский накувыркался и остыл. Он домой когда прибывает с работы, ему не стриптиз и не тайский массаж нужен, а кусок мяса и спать. Эта выдра книжек неправильных начиталась и начала его окучивать, как молодого. Жизнь ему решила разнообразить: театры, клубы, выставки, горные лыжи, катание на лошадях. Ха! У Красовского чуть крыша от такого винегрета не съехала. И поделом ему: строил из себя молодого – соответствуй. Она ему в дочки годится. Да еще ревновать ее начал. Видать, был повод. Короче, не вынесла душа поэта… Устал, захотел вернуть обратно мой целлюлит и кроткий нрав. Привычка – она горы сворачивает. Только я ему кукиш показала. Не ожидал. Так, знаешь ли, осерчал. Ножками топал, слюнями брызгал. Фирму, конечно, я с ним делить не буду, там без шансов. А квартирку себе заберу, мы уже с адвокатом все обсчитали. Ему остается дача и машина. Да и квартира у него есть, я недавно выяснила.

– И что, ты ему весь этот расклад так и вывалила? – расстроенно спросила Надюша. Вот как он выглядит – крах семейной жизни. Как будто многовековая крепость, казавшаяся незыблемой и надежной, как скала, вдруг с грохотом рушится в одночасье, вспучившись напоследок облаком грязной пыли. И нет более ни любви, ни счастья, ни прошлого, ни будущего.

– Вот еще. Я в его глазах должна остаться жертвой, обманутой в лучших чувствах, чтобы всю оставшуюся жизнь он страдал и расплачивался за свою роковую ошибку. И не бодался со мной при разделе имущества по справедливости. Нет, не надо на меня так глазенки округлять. Я прекрасно понимаю, что долго Красовский страдать не будет, найдется какая-нибудь добрая душа, пригреет моего гулящего мужа и его денежки. Я сказала, что не могу простить, что в душе у меня пустота, в сердце пепелище и мост между нами разрушен навсегда. Обратной дороги нет. Я однолюб, но предательства простить не могу. И не хочу. В общем, сказала, что подала на развод, материальными вопросами заниматься не могу, поэтому пусть связывается с моим адвокатом. У меня моральная травма, я в депрессии и все такое.

– Может, простишь? – жалобно спросила Надежда, проглотив сомнительный пассаж про однолюба. Столь ценное качество сложно заподозрить в женщине, трижды выходившей замуж. – Вы же с ним всю жизнь вместе прожили, Димку вырастили.

– Жизнь прожита, Димка выращен. Других совместных дел у нас с ним больше нет, – отрезала Вика.

– А как же ты одна? Ты ведь не сможешь! Ну, признайся, что погорячилась. Хочешь, я вас попробую помирить? Как бы ты против, а я уговариваю. Не хочу тебя обидеть, но в таком возрасте разбрасываться мужиками, да еще богатыми, вполне симпатичными и привычными со всех сторон, как разношенные домашние туфли, глупо.

– Глупо думать, Иванцова, что я такая варежка. – Вика самодовольно собрала подбородок в три складки и насмешливо посмотрела на подругу: – Просто я нашла получше.

– Получше?!

– Получше. А что тебя удивляет? У меня, хоть ты и считаешь свою подругу старой калошей, случилась любовь. Я, Надюха, может, еще новую жизнь начну и замуж выйду. «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь». Чего стоишь, как примороженная? Порадуйся за меня.

– Как-то не верится, – пробормотала Надя и испуганно прикрыла рот ладошкой.

– Спасибо, дорогая, – расхохоталась Красовская. – Ценю твою честность.

– Я не в этом смысле, – зарделась Надежда. Хотя брякнула она чистую правду и именно в этом самом обидном смысле.

– Да не важно. Я ничего рассказывать не буду, сглазить боюсь. Знаешь, Надь, что такое счастье? Это когда ты смотришь человеку в глаза и понимаешь, что ты для него все. И он для тебя все. Когда можно просто молчать, чувствуя его рядом. Когда время останавливается, а вы живете. Только ты и он… Ладно. Бесполезно рассказывать. Придет время, все сама поймешь. Давай беги, тебя ждут твой обалденный мужик и твоя обалдевшая подруженция.


Марио уже топтался у выхода. Выражение лица синьора Ниоли было таким, что сомнений не оставалось: Фингалова особого впечатления не произвела. Удивляться было особо нечему. Свой любимый шарф Анька повязала на манер монашеского платка, закрыв лоб и щеки. Из-под дутого пальто до самой земли свисала неопрятная старушечья вязаная юбка тоскливо-неожиданного цвета. Похоже, Фингалова вошла в образ и удалилась от мирской суеты настолько, что абсолютно выпадала из окружающего пейзажа. Она выглядела как таракан на бисквите. Когда Надя подошла к подруге и поманила итальянца рукой, его брови съехались в домик, символизируя отчаяние. Наверное, Марио надеялся, что это ошибка.

– А как, ты думал, выглядят девицы, заманенные в секту? – прошипела Надежда ему в ухо. – Если ее накрасить и переодеть, будет как конфетка. А если раздеть, то просто упадешь. И вообще – ты обещал.

Судя по тоске во взоре, Ниоли сейчас с удовольствием забрал бы свои слова обратно.

– Аньк, – сразу перешла к делу Надежда, – ты мне друг?

– Друг, – убежденно кивнула Фингалова и преданно заглянула Наде в глаза.

– Спасай. Мне итальянца поручили, надо ему город показать, развлечь, а я никак не могу. Мне так плохо, что я сейчас упаду просто. Можешь взять его на вечер?

– А как же наше дело? – голосом заядлой подпольщицы зашептала Анька.

– Дело завтра. Сегодня – никак. Плохо мне, понимаешь?