– Ты не дура.
– Дура. К тому же ты мне действительно очень нравишься. Но у нас с тобой ничего не получится. Уже хотя бы потому, что я тебе все рассказала. Это вечная история. Она никуда от нас не делась бы. Как мина. Хранилась бы в памяти.
– Никто ничего знать не может, – вздохнул Хитров.
Он был так растерян, что даже не мог сообразить, как сейчас дома будет изображать возвращение из командировки.
– Ладно, пока. Держись. Самое тяжелое еще впереди. – Уже на выходе из аэропорта Вика улыбнулась ему и направилась к такси.
Леонид забросил чемодан в машину, которую выслала за ним Майя Михайловна, и плюхнулся на заднее сиденье. Ему очень хотелось, чтобы дорога домой оказалась долгой.
Как жаль, что редко кому приходит в голову взглянуть на оборотную сторону своей победы. Как жаль, что торжество собственных желаний, даже самых невинных, не вызывает тревоги и не заставляет задуматься. Как жаль, что при слове «ценности» человек чаще всего представляет себе прилавок ювелирного магазина. Как жаль, что он отказывается признать справедливость банальной мысли, о том, что ценности – это то, что в сейф спрятать невозможно. И только когда случается беда, у человека наконец «доходят руки» до таких прописных истин.
Хитров уже подъезжал к дому, когда вдруг понял, что сейчас ему нужна Ольга. Как это ни странно, как ни удивительно, именно ей он мог бы рассказать всю эту историю. Именно она, задавая вопросы, вытягивая из него подробности, смогла облегчить ему эту ношу. Только она могла бы произнести самые верные слова. А главное, она попыталась бы хоть что-нибудь объяснить про Мезенцева. Именно по ее реакции Хитров бы понял, что делать с тем, что случилось, – жить с этой обидой и злостью или навсегда задвинуть в самый угол памяти и никогда оттуда не вытаскивать. Именно Ольга стала бы той точкой опоры, которая заставила бы устоять и двигаться дальше. «Но это невозможно! Невозможно! Во-первых, я виноват перед ней, а, во-вторых, я не смогу ей рассказать такое об отце. Это было бы ужасно для нее. И хотя это хоть как-то меня оправдывает, хоть как-то, – Леонид старался быть честным, – я ни за что не расскажу ей. Главное, чтобы она сейчас была дома и… хоть немного меня простила!»
Водитель остановился у калитки, вышел, подал чемодан Леониду.
– Спасибо.
– Не за что, Леонид Сергеевич, – улыбнулся водитель. И от этой обычной, ритуальной улыбки на душе полегчало. «Завтра все будет как прежде. Во всяком случае, внешне. Работа, Майя Михайловна, документы, совещания. А там, глядишь, и все остальное придет в норму», – подумал Леонид. Он достал ключи, отпер калитку, прошел к дому. По дороге отметил собачьи игрушки, разбросанные на земле. «И пес. Он тоже здесь, и перед ним тоже я виноват!» – подумал Леонид, одновременно усмехаясь сентиментальности этой мысли. Леонид поднялся по ступенькам и остановился на высоком крыльце. Перед дверью стояли четыре чемодана. К одному из них скотчем была прикреплена записка. Леонид оторвал ее и стал читать: «Леня, здесь твоя одежда, часть обуви, некоторые книги. Как ты понимаешь, я себе ничего не собиралась оставлять, просто не хватило места в этих чемоданах. При удобном случае ты можешь забрать все остальное. Я не хочу, чтобы ты возвращался в наш дом. Я не хочу жить с тобой под одной крышей. Я готова рассмотреть все варианты решения этой проблемы, но пока этих вариантов нет, я прошу тебя уехать. Так будет лучше для нас обоих. Пес остается со мной. Надеюсь, ты не будешь возражать. Ольга».
Леонид еще раз прочитал записку. Зачем-то присмотрелся к заглавным буквам. Они у Ольги всегда выходили размашистыми. Потом он вызвал такси. Ждал его, сидя на холодных ступенях, совершенно не заботясь о том, что может испачкаться. Машина ехала долго, но за все то время, которое он ждал, ему даже в голову не пришло войти в дом. «Он уже не мой!» – спокойно подумал Леонид. Эти чемоданы не вызвали ничего, кроме удовлетворения. Ольга и в этой ситуации оказалась умницей. Ничего хорошего из их встречи не получилось бы. Она это понимала. Поэтому дала им обоим время, чтобы прийти в себя. «Я сам обманываться рад, – усмехнулся про себя Хитров, – меня, скорее всего, навсегда выгнали из дома, а я ищу этому красивые оправдания».
Когда подъехало такси, Леонид открепил от своей связки ключей ключ от калитки и положил его под цветочный горшок – место, где они всегда оставляли всякие мелочи. «Пусть она не волнуется, сам я сюда никогда не приеду». А когда грузили чемоданы, Хитров не мог не улыбнуться – даже выгоняя его из дома, Ольга оставалась образцовой женой. На каждом чемодане в укромном месте был прикреплен стикер, на котором бисерным почерком было перечислено содержимое.
– Куда едем? – обернулся к нему таксист.
– Куда можно ехать с такими чемоданами? – пошутил Леонид. – На вокзал, конечно. На Ленинградский.
Три чемодана Хитров сдал в камеру хранения. Один, на стикере которого значилось «Костюмы и обувь для работы», он оставил.
Окунувшись на мгновение в вокзальную суету отъездов, приездов, встреч и расставаний, он захотел в дальнюю дорогу, где все устремления будут сдержаны закрытым пространством купе и ограничены колеей рельсов. Где ты будешь принадлежать себе, но до тех пор пока принадлежишь дороге. Хитров даже присел рядом с теми, кто ожидал объявления о посадке на свой поезд – так ему хотелось обмануть себя. «Я могу снять номер в гостинице, а завтра Майя Михайловна займется поиском квартиры. Она обо всем догадается, но никому ничего не скажет. Только окружит меня еще большей заботой», – думал Леонид, но уже знал, что ни в какую гостиницу не поедет, а поедет к родителям. И ничего страшного, что у него в руках будет чемодан, где заботливой женой сложена одежда.
Мария Петровна открыла дверь, увидела сына, чемодан, и ее лицо приобрело спокойную, какую-то непроницаемую радость.
– Ты уже прилетел из Испании? – громко спросила она.
– Да, уже, – ответил Леонид, целуя мать, – и если моя комната не занята, с удовольствием погощу у вас. Ну, пока не надоем.
– Слава богу, сообразил, – всплеснула руками мать, – я уж и не мечтала, – Сережа, Сережа, а Леня у нас поживет, пока они ремонт там делают!
Голос матери прозвучал на всю квартиру, на сына она при этом посмотрела понимающим и веселым взглядом. «Бывает, все бывает. Это хорошо, что догадался прийти именно сюда. А отца волновать не будем», – это все сразу прочитал Леонид по лицу матери.
– Олечка у своих? Или, может, к нам приедет? Места всем хватит. – Мать мастерски завершила необходимое вступление.
– Мам, ей ближе от родителей на работу ездить. Плюс ее школа, вроде там все идет своим чередом.
– Ну, и хорошо, тогда будем, как раньше, втроем. Вещи твои сразу в шкаф. Я потом поглажу все что надо.
– Я и сам могу погладить, только утюг выдай, – улыбнулся Леонид.
– Не выдумывай. А ты, Сережа, ну-ка, потеснись в шкафу. Ишь, все полки занял.
Сергей Николаевич, сдержанно поздоровавшись с сыном, молчал. Он приглядывался и прислушивался, пытаясь вывести жену и сына на чистую воду. Недоверчиво покосился на чемодан:
– Навсегда, что ли? С приданым? – спросил он вдруг резко.
– У нас там такое! Решили трубы поменять, новые фильтры поставить. Все заизвестковалось, стиральные машины «летят» одна за другой. Ну, а без воды, сами понимаете, никакой жизни. А у меня, как назло, столько всего в ближайшие две недели. – Леонид решил не обижаться на выпад отца.
– Конечно, конечно. Давно пора. Ты же мне рассказывал, – с ходу соврала мать, – так, давай раздевайся, в душ и будем ужинать. Мы же должны отметить ваш ремонт. Если бы не он, только мы тебя и видели бы.
– Мама, ну я же навещал вас!
– Вот именно – навещал. А как же хорошо, если ты поживешь у нас. Не будешь спешить, можно будет поговорить обо всем, телевизор посмотреть. А как мне хочется покормить тебя вкусно!
– Маша, перестань. Ты голосишь, словно что-то случилось, – оборвал ее муж, – ты вот в холодильник поставь это. – Сергей Петрович достал из буфета бутылку «Посольской». – К ужину как раз холодненькая будет.
К удивлению Леонида, мать ни слова не возразила, а только поддакнула:
– Конечно, я ее в морозилку положу. Так быстрее будет.
Пока Леонид принимал душ, пока мать стелила новое белье, пока отец рассказывал и показывал, как он оборудовал балкон, пока они ждали котлеты и жареную с грибами картошку, Леонид ни о чем не думал. Ему так славно было в этих стенах, столько уверенности они ему прибавили, такими силами его напитали, что все случившееся показалось чем-то временным. И только когда он лег спать, когда вытянулся под знакомым стареньким шерстяным одеялом, когда взглянул сонными глазами на знакомый с детства ночной пейзаж за окном, тогда только он вернулся к своей жизни и к тому, что произошло. И именно в этот момент, здесь, в родительском доме, все из некрасивой истории превратилось в трагедию. И дело было не только в чувстве вины перед Ольгой, которую он по-прежнему любил. Дело было в потере семьи, в потере основы. А семьей и основой жизни Леонид считал всех, кто его окружал, его собственных родителей, Ольгу, Вассу Федоровну и Мезенцева. Наконец собаку. И сейчас эта основа, сцементированная когда-то крепкими отношениями, разрушилась. Леониду было совершенно все равно, кто в этом виноват. Важно было то, что он не понимал, как это восстановить.
– Майя Михайловна, мой рабочий день ненормированный. Вы уж, пожалуйста, не щадите меня. Вы все дела несите мне, откладывать ничего не надо, – сказал Хитров в первый день после возвращения из Испании.
Майя Михайловна взяла под козырек и, как обычно в таких случаях, завалила шефа работой так, что у того под конец дня краснели от усталости глаза.
На какое-то время Хитрову стало легче. По вечерам не приходилось перед родителями притворяться. К одиннадцати часам глаза закрывались сами. Днем тоже некогда было думать о своих проблемах, но это обманчивое состояние только истощало терпение и раздражало нервы.
– Что это такое? – возмущалась Мария Петровна, связывая состояние сына с переутомлением в офисе. – Можно подумать, у тебя там некому работать!
– Леня, не волнуй мать, переходи на облегченный режим работы, – язвил отец.
Хитров молчал. Он не сердился на отца. Он видел, как рады родители его присутствию. Он слышал по утрам их ворчание друг на друга:
– Маша, перестань греметь сковородкой. Ему еще можно полчаса спать, – выговаривал отец и тут же начинал греметь кофемолкой.
– А сам?! Сам что делаешь?! – тут же шипела Мария Петровна.
– Он кофе свежемолотый любит, – отвечал отец.
Так, одергивая друг друга, они создавали в два раза больше шума и будили Леонида. Тот лежал, прислушивался к голосам родителей и переживал от понимания, что те стареют, что чем дальше, тем все больше и больше места занимает он в их жизни и все меньше и меньше времени у него будет для них. Сердце начинало ныть от любви к ним и от невозможности изменить эти обычные человеческие обстоятельства.
Вечерами, когда он приходил с работы, отец и мать наперебой старались завладеть его вниманием. Отец приглашал поговорить о политике. Причем начинал разговор провокационно, остро, ожидая, что сын начнет возражать. Так и случалось – Леонид подхватывал эту игру. И как только он вступал в беседу, как лицо отца добрело, становилось мягким. И уже разговор продолжался тихо, с уважением со стороны Сергея Николаевича. «Вот, что значит, молодая голова, – говорил он, – ты сразу видишь корень вопроса. Не то что мы, все больше на эмоциях!» – Леониду это было приятно слышать. Отец на комплименты всегда был скуп.
Мария Петровна терпела, пока муж разговаривал с сыном, но в какой-то момент она решительно выходила из кухни и произносила что-то вроде: «Сергей, ты пойди, посмотри, там что-то с краном».
И как только муж вставал с кресла, она тут же прочно усаживалась на его место и заводила разговор о работе, о сослуживцах. Но чаще всего ее больше волновало, где он обедает, хорошая ли у него секретарша, слушаются ли его подчиненные. Потом ее опять сменял отец, а она за полночь принималась готовить, пытаясь закормить Леонида блюдами, которые он любил в возрасте двенадцати лет.
За все время ни мать, ни отец не задали ему ни одного вопроса – в доме считалось, что ремонт – сложный и многоступенчатый – продлится неизвестно как долго. А потому Леонид будет пока здесь. Впрочем, однажды вечером мать, наливая ему борщ, промолвила:
– Ты позвони Оле. Как бы ни было, позвони. Так надо. Так положено.
– Хорошо, я позвоню, – как ни в чем не бывало, ответил Леонид, – вот только соберусь с духом.
– Конечно, конечно. – Мать наклонилась и поцеловала его в макушку.
Через три недели после его возвращения из Испании и отъезда из дома позвонил Мезенцев. Хитров все ждал этого звонка. Он гадал, что же известно тестю. Леонид не боялся отвечать. Самое страшное он уже пережил и самым страшным для него оказалась ссора с Ольгой и предательство Мезенцева. По-прежнему объяснение поступка тестя он найти не мог. Доводы Вики, свои собственные размышления на эту тему не помогали успокоиться и не примиряли его с Мезенцевым. Более того, чем дальше, тем отчетливее вырисовывался образ «врага». Анализируя все, что с ним и Мезенцевым случилось за это время, Леонид приходил к выводу, что тесть использовал его. Что вся помощь и поддержка были построены на известном и очень ценимом тестем принципе: «Ты – мне, я – тебе», и даже женитьба на Ольге представлялась Леониду некой сделкой. «Господи! Да так с ума можно сойти! – наконец остановил себя Хитров. – Вполне достаточно того, что тесть подослал Вику!»
"Муж для дочери Карабаса" отзывы
Отзывы читателей о книге "Муж для дочери Карабаса". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Муж для дочери Карабаса" друзьям в соцсетях.