Джорджетт Хейер - Муж для Фанни

– Его внимание, – сказала взволнованно вдова, устремив огромные карие глаза на свою кузину, – становится очевидным. Уверяю тебя, Гонория!

– Ерунда, – возразила леди Педнор.

Вдова, которая только что поднесла к губам изящную чашечку, вздрогнула и пролила утренний шоколад на блюдце. Капля пролилась и ей на платье. Она поставила чашечку и блюдце на стол и стала вытирать пятно носовым платком, говоря при этом в отчаянии:

– Вот, посмотри, что я из-за тебя сделала. Боюсь, что его теперь не выведешь!

– Похоже, что так, – согласилась хозяйка дома, не испытывая при этом раскаяния. – Придется тебе купить новое платье. И должна тебе сказать, Клариса, это будет просто замечательно.

– Я не могу себе этого позволить! – воскликнула вдова в негодовании. – Тебе, богатой, легко так говорить. Ты же знаешь, что это…

– Я не богата, – спокойно ответила леди Педнор, – но я могу позволить себе купить новое платье, потому что я не трачу все до последнего пенни на дочь.

Миссис Уингам вспыхнула и ответила с чувством:

– У тебя нет дочери.

– Более того, – продолжала леди, не обращая внимания на слова миссис Уингам, – я буду тебя сопровождать. Иначе, боюсь, ты выберешь еще одно платье какого-нибудь немыслимого цвета.

– Ярко-фиолетовое самое подходящее, – ответила миссис Уингам с вызовом.

– Вот именно – для вдов!

– Я и есть вдова.

– Ты просто гусыня, – спокойно ответила Гонория. – Интересно, сколько ты отдала за газовое платье с блестками, в котором Фанни была вчера вечером в Алмаке? Когда ты прекратишь такое расточительство, Клариса? Ты просто разоришься.

– Нет, нет. Я откладывала каждый пенни со дня ее рождения ради одного этого случая! Лишь бы она хорошо устроилась! Все было бы тогда не зря. Ты можешь говорить «ерунда», если хочешь быть невежливой. Что касается Харлестона, то это правда. Когда ты подвела его ко мне в тот вечер, я видела, что он был поражен красотой моей дорогой девочки. Я буду всегда благодарна тебе, Гонория!

– Если бы я знала, что ты окажешься такой глупой, дорогая, я никогда бы не представила его тебе, – сказала леди Пед– нор. – Харлеетон и Фанни! Боже мой! Ему все сорок. А сколько ей? Семнадцать? Ты просто сошла с ума!

Вдова Уингам покачала головой.

– Я не хочу, чтобы она была бедной, – прервала она кузину и отвела от нее взгляд, – или чтобы она вышла замуж за очень молодого человека. Чувства, которые испытываешь в молодом возрасте, быстро проходят, и потом, из молодых мужчин не получаются надежные мужья, Гонория. Такого мужчину, как лорд Харлеетон, можно только пожелать для своего ребенка. С ним она была бы счастлива, не знала бы забот, не знала бы, что такое бедность.

– Моя дорогая, оттого, что твоя мама ошиблась, выдав тебя за Тома Уингама, нельзя говорить, что все мужчины – эгоисты.

– Я была влюблена в Тома. Нельзя во всем винить маму. Могу сказать, что он был необыкновенно красив и мог бы стать заботливым мужем, если бы события развивались по-другому. Я иногда думаю, что, если бы дядя Хоршем не женился во второй раз и если бы у них не родился сын, он унаследовал бы титул, – на что он всегда рассчитывал, и тогда у него в жизни все сложилось бы по-другому.

– Тогда бы у него было больше денег и, возможно, он стал бы более внимательным, – продолжала Гонория Педнор.

– Именно это я и хочу сказать, – живо подхватила вдова Уингам. – Бедность сделала его суровым и раздражительным. Бог – свидетель, я не хочу ничего плохого говорить о Томе. Возможно, тебя удивляет, что я, подобно самым пронырливым свахам, планирую счастье для Фанни, чтобы она имела в жизни все, чего не было у меня.

– Перестань так говорить, – сказала Гонория с раздражением. – Хочу тебе напомнить, что тебе еще нет тридцати семи лет! Если бы ты не напялила на себя это фиолетовое платье, то легко могла бы сойти за сестру Фанни. А что касается твоих планов, то для Фанни лучше влюбиться в молодого человека! Думаю, она уже так и поступила. Разве ты мне не говорила о молодом человеке из пехоты?

– Нет, нет! – закричала вдова. – Да, я говорила. Но это было лишь детское увлечение. У него нет никаких перспектив. Убеждена, что это случилось лишь потому, что он был нашим соседом в Бакингамшире. Он даже не мог заплатить за повышение в звании.

Когда я привезла Фанни в город и она встретилась с молодыми людьми, занимающими более высокое положение, чем Ричард Кентон, то совсем о нем забыла, не сомневаюсь в этом. Чтобы Фанни вышла замуж за человека, состоящего на военной службе, чтобы на всем экономила и жила в городах, где располагаются гарнизоны? Нет, тысячу раз нет!

– Осмелюсь сказать, ей бы это очень понравилось, – возразила леди Педнор.

– Я этого не допущу, – твердо заявила Клариса Уингам. – Можешь называть меня практичной, но только прими все во внимание. Разве можно сравнить Ричарда Кентона и маркиза Харлестона? Имей в виду, если бы Харлеетон не был таким человеком, какой он есть, я бы не стала поощрять его ухаживание. Скажи честно, Гонория, встречала ли ты когда-нибудь мужчину, который мог бы дать женщине больше счастья, чем Харлеетон? Забудем о его положении, его богатстве. У кого еще такие прекрасные манеры?! Кто так внимателен и у кого такие веселые глаза?! Разве Ричарда можно с ним сравнивать? Какие качества может отыскать в нем Фанни?

– Его молодость, – криво улыбнулась леди Педнор. – Думаю, она могла бы отыскать в нем много достоинств. Но я говорю тебе, Клариса, если она хочет завлечь Харлестона…

Поскольку особняк леди Педнор находился на площади Беркли, а меблированный дом миссис Уингам, снятый на сезон за бешеные деньги, – на улице Альбемарль, вдова, попрощавшись с кузиной, вскоре уже была у дверей своего дома.

Отказавшись от услуг носильщиков, она быстро вышла из кареты, одной рукой придерживая небольшой шлейф и опустив другую в муфту из перьев. Ее лицо под шляпкой с высокой тульей украшенной тремя изогнутыми страусовыми перьями, все еще было взволнованно. Слова кузины вызвали у нее некоторое беспокойство. Леди Педнор говорила авторитетным тоном, как человек, который постоянно вращается в высшем обществе, тогда как миссис Уингам вновь появилась в свете лишь в начале сезона. И хотя ее добрая помощь, а также связи Уингам (главным образом благодаря молодому лорду Уингаму, рождение которого положило конец надеждам Тома Уингама) помогли почти забытой всеми вдове и ее прелестной дочери оказаться в самом сердце высшего света, у Гонории Педнор, несомненно, было больше оснований говорить о возможных намерениях маркиза Харлестона, чем у человека, познакомившегося с ним лишь два месяца назад.

От таких мыслей на лбу миссис Уингам залегла складка. Она чувствовала подавленность. Ей казалось, что это было результатом усталости и боязни потерять дружбу своего ребенка. Утренний визит к кузине не снял этого напряжения. Мало того, что леди Педнор осудила ее планы в отношении маркиза, она заставила ее вспомнить о Ричарде Кентоне.

Мысли об этом молодом человеке не очень встревожили миссис Уингам. Конечно, между ним и Фанни была детская привязанность, но они вели себя очень достойно. Ричард, казалось, понял, что не сможет содержать жену на жалованье лейтенанта. И как подобает настоящему мужчине, согласился с миссис Уингам, что не стоит объявлять о помолвке, пока девушка не станет взрослее. Да и Фанни не очень возражала против планов матери отправиться в Лондон и провести там сезон. Она всегда была послушной дочерью, и, если ей хотелось проявить свой характер, это было без истерик и плохого настроения.

Оказавшись в высшем обществе, Фанни вела себя совершенно естественно, не потеряла головы от того, что столкнулась с таким непривычным для себя весельем, и не огорчала свою мать, если начинала скучать.

Очень многие восхищались Фанни, но далеко не все ухаживали за ней.

Отсутствие у нее состояния делало ее неподходящей партией для тех, для кого было недостаточно благородного происхождения и красоты невесты. Миссис Уингам предвидела это. Но она все же надеялась на хорошую партию для дочери. Когда же лорд Харлестон совершенно ясно показал, что его привлекает на улице Альбемарль, миссис Уингам стала мечтать о блестящей партии для Фанни.

Его сиятельство, впервые увидев Фанни, попросил леди Педнор представить его матери девушки. Всего лишь за один вечер в Алмакс Эссембли Румз, когда сэр Харлестон всецело посвятил себя беседе с миссис Уингам, а Фанни отплясывала сельский танец с юным мистером Бьютом, вдова Уингам поняла, что он – именно тот человек, от которого зависит счастье Фанни. Когда позднее Фанни присоединилась к ним, Харлестон пригласил ее на танец; позже он заглянул на Альбемарль-стрит и упросил миссис Уингам привести свою дочь на специально устраиваемый им прием в Воксхолл Гарденс. С того дня они, казалось, постоянно находились в его обществе. Однажды утром их навестила сестра сэра Харлестона, вежливая леди, сочувствующая симпатии своего брата. Она не только отнеслась к вдове с должным почтением, но и сделала комплимент красоте Фанни, сказав с улыбкой:

– Мой брат говорил мне, что у вас очень красивая дочь.

Леди Педнор не знала всего этого, когда пыталась развеять надежды своей кузины, но почувствовала, как высоко ставит свою дочь миссис Уингам.

Фанни собиралась на прогулку с пикником в Ричмонд-парк, но экипаж за ней еще не прибыл. Миссис Уингам застала дочь в тот момент, когда она решала, надеть ли ей зеленый короткий жакет поверх муслинового платья или накинуть на плечи шелковую шаль.

Миссис Уингам подумала, что жакет подошел бы больше, и спросила, кто еще примет участие в прогулке. Фанни, прикладывая к своим темным локонам соломенную шляпку, ответила:

– Не знаю, мама, но будет два экипажа, не считая двуколки миссис Уитби. Элиза сказала, что почти все джентльмены будут верхом, следовательно, компания собирается немаленькая. Не правда ли, со стороны миссис Стреттон было очень мило Пригласить и меня?

Миссис Уингам согласилась с этим, но добавила:

– Надеюсь, ты будешь дома вовремя, дорогая, мне хотелось бы, чтобы ты как следует отдохнула перед нашим собственным приемом. И думаю, тебе следует надеть кружева. Я одолжу тебе свою нитку жемчуга.

– А я думаю, что тебе самой надо надеть жемчуг, и ни в коем случае не надевай тот уродливый тюрбан, в котором ты похожа на жуткую старуху, а не на мою милую мамочку! – возразила Фанни, целуя мать в щеку. Потом она отвернулась и принялась искать перчатки. – Мы разослали множество приглашений. Я не помню точно, сколько соберется у нас гостей.

– Около пятидесяти, – горделиво ответила миссис Уингам.

– Надеюсь, обычный визит вежливости! Все наши друзья? Шанклинсы, Йовилсы и лорд Харлестон? – Все имена были произнесены одинаково равнодушным тоном.

Миссис Укнгам, не видевшая лица дочери, спокойно ответила:

– Да.

– Ну конечно,.. – сказала Фанни, глядя на перчатки из шелка и из французской замши. – Мама!

– Да, любовь моя.

– Мама, тебе… тебе нравится лорд Харлестон? – смущенно спросила Фанни.

Какими бы амбициозными планами ни была занята голова миссис Уингам, она скорее отказалась бы от них, чем поделилась бы ими со своей неиспорченной дочерью. Поэтому она довольно прохладно ответила:

– Да. А тебе?

На миссис Уингам смотрело сияющее лицо.

– О, мама, очень! Я думаю, он самый милый человек, которого мы встречали в Лондоне. Ему можно сказать все что угодно и быть уверенным, что он все поймет правильно, – порывисто сказала Фанни и, расчувствовавшись, обняла мать. – Мамочка, дорогая, я так рада, что он тебе нравится!

Миссис Уингам, обнимая дочь, почувствовала, как слезы – слезы благодарности – подступили к ее глазам, но тут кто-то постучал в дверь. Это был посыльный к мисс Уингам, передавший, что экипаж миссис Стреттон ждет ее.

Фанни задержалась на пикнике, но все равно в тот вечер выглядела лучше всех. Несколько человек отметили это; а лорд Харлестон, угощая свою даму бокалом шампанского, сказал с обаятельной улыбкой:

– Вас надо поздравить, мадам! Я еще не видел такого привлекательного создания, как ваша дочь. Она так и пышет здоровьем! Какая непосредственность! К тому же мне кажется, что ее характер вполне соответствует ее внешности.

– Действительно, милорд, она – чудеснейшая девушка! – отвечала миссис Уингам, краснея от удовольствия и глядя ему в глаза. – Я тоже думаю – хотя, может быть, и предвзято, – что она очень красива. Знаете, она похожа на своего отца.

– Правда? – произнес его сиятельство, усаживаясь рядом с миссис Уингам на диван. – А я уверен, что она – копия своей мамочки.

– О нет, – возразила вдова, – мой муж был очень видным мужчиной.

Сэр Харлестон наклонил голову.