— А мне нравится Эвелин. Он остер, непредвзят, полемичен. — Барри Твист покопался в большой стеклянной чаше с закуской.

— Любой бездельник, имеющий компьютер, может набросать статейку и получить за нее шестизначную сумму, будучи остроумным, непредвзятым и полемичным, — зло сказал я.

— Шестизначную сумму? Неужели? Неплохо.

— Я имел в виду, что ему не требуется много времени, чтобы сделать свой материал. Он всегда придирался к Эймону. Завистливый проходимец. Что этот толстый, скользкий негодяй написал на этот раз?

Барри Твист стряхнул крошки с пальцев и надел очки:

— «Посвящается поколению комиков, чья карьера сходит на нет быстрее, чем их редеющие волосы».

— Очень остроумно. Сам Эвелин Блант тоже не произведение искусства. Тоже мне, портрет маслом! И почему именно уродливые проходимцы всегда придираются к внешнему виду других людей?

— «Эймон Фиш делал рекламу правдивой сатире как актер, выступающий на сцене. Но в настоящий момент он «отдыхает». Правдивость иссякла. И горластые парни, выступающие со сцены, никак не могут как следует поднять ее и оживить так, как они делали это в конце девяностых годов». Тут он уже переходит на личности. Заголовок: «Крупье, мне попалась фальшивая Фишка».

— Способные добиваются, — вскипел я. — А бездари становятся непредвзятыми критиками.

— Ну, как он поживает? Хорошо? Оттягивается?

— Он рвется назад. Хочет вернуться и начать работать. Возобновить свое шоу.

— Шоу… — Барри обвел взглядом зал. Небрежно помахал кому-то знакомому. — Разумеется, разумеется.

— Что-то не так?

— Нет. Все в порядке. Просто небольшие изменения в программе. — Он выдержал паузу.

— Ты хочешь закрыть «Фиш по пятницам»? Барри расхохотался. Эта идея показалась ему смешной.

— Нет, нет, нет и нет, — быстро пробубнил он, а потом добавил трусливо: — Да.

— Господи, Барри. В этом шоу — вся его жизнь! И еще я подумал, что мое благосостояние — тоже. Я вспомнил о деньгах, которые посылал Джине для Пэта, о счетах, которые надо оплатить и о том, что буду делать, если наше шоу прикроется. Наверное, Марти Манн оказался прав. Я был настолько глуп, что возложил все свои надежды на одного-единственного человека. Когда все развалится, что у тебя останется? Моногамия разобьет твое дурацкое сердце.

— Мы по-прежнему ценим Эймона. Но последние несколько лет не считаем Эймона материалом для ток-шоу из-за его эффектного носа. Мы скорее воспринимаем его как… парня с улицы, который привносит драматическое действие. Герой кутежей. Мы хотим, чтобы он вел программу «Грешный мир».

— Что? «Грешный мир»? Но там и без него все схвачено.

— Ну, вообще-то он будет вторым ведущим. Вместе с Гермионой Гейтс.

— Это та вертихвостка с татуировками, которая не вылезает со всяких презентаций, демонстрируя свое нижнее белье?

Барри энергично закивал:

— Да, это Гермиона. Потрясающая, правда? Очень клевая и задорная. С неиссякаемой энергией и изюминкой. — Он задумчиво потер подбородок. — Да, она, конечно, уж слишком демонстрирует свое нижнее белье.

— А что это за «Грешный мир»? Этакий надуманный пустой треп под дешевую музыку для поддатых студентов, которые только что пришли из бара и собираются часок-другой покайфовать под полунепристойную передачу, прежде чем войти в ступор?

— В общих чертах такова идея, — согласился Барри. — Это выпуск компании «Мэд Манн Продакшинз». Твоего старого приятеля, Марти Манна. Он у нас восходящая звезда. В этом сезоне Марти отхватил целый блок программ в прямом эфире. Живое телевидение. Шоу «Шесть пьяных студентов в одной квартире» опять возобновляется, и с большим шумом. Он начинает новую программу знакомств «Эй, кретин, а где мои штаны?», и викторину «Извините, но я совершенный кретин». У Марти еще наше культурное обозрение для полуночников «Искусство? Вот задница!».

— В задницу? Что это за название такое?

— Не в задницу, а «Искусство? Вот задница!», Гарри. Это название непредвзято, содержательно, правдиво.

Он увидел выражение моего лица.

— Просто передай ему, ладно? Про «Грешный мир». Время идет вперед. Я знаю, что молодые люди вроде Эймона и тебя, Гарри, считают, что телевидение всегда будет существовать для них. Но это не так. Земля вращается. Все время появляются все новые лица. Телевидение — хорошая любовница, но плохая жена.

Я уже собирался броситься на защиту Эймона — что он, мол, исправился и слишком хорош, чтобы вести никчемную программу для полуночников, рассчитанную на поддатых тупиц, — когда вдруг увидел, что в зал входит Сид.

Она была не одна. Мою жену по-хозяйски держал за талию Люк Мур, направляясь с ней через бар в сторону кабинета, находящегося в глубине помещения.

«В ней что-то изменилось», — подумал я. И тут я понял.

Она выглядела счастливой.

Мне стало больно оттого, что я вспомнил. Такой счастливой она выглядела, когда находилась рядом со мной. Вспомнил смешанное чувство гордости и счастья, потому что нашел именно того человека, которого искал. И вдруг я понял, что женился на Сид не ради своего сына. Я женился на ней, потому что был от нее без ума. Потому что любил ее.

Барри Твист с телестудии подавил зевоту:

— Так всегда случается в современном мире. Рано или поздно нас бросают.

* * *

Когда я пришел домой, Салли спала на диване.

Копна крашеных светлых волос, мешковатые джинсы и скромное кольцо в пупке, чуть виднеющееся из-под коротенькой футболки. Девушка, живущая по соседству, отличающаяся от обычной няни тем, что ее собственный ребенок спал на ковре перед камином.

Прешиз в своей пижамке лежала на спине, ее ручки были вытянуты вверх, кулачки находились на уровне ушей. Она походила на крошечного штангиста и выглядела взрослее, чем обычно. Ей, кажется, уже исполнилось два года. Очень скоро я стану одним из старикашек, которые жутко действовали мне на нервы, когда я был маленьким, постоянно повторяя: «Ой, как ты вырос!» И ребенок будет думать: «Вот ведь старый дурак этот дядюшка Гарри!» Салли проснулась, потерла глаза и улыбнулась:

— Пегги сразу пошла спать. Без Пэта стало так тихо.

— Как дела, Салли?

Она подняла с ковра свою спящую дочь и начала приглаживать ее растрепанные волосы.

— Как дела с кем?

— С Прешиз. Ты ведь воспитываешь ее одна. Как тебе это удается?

— Ну, мне помогают родители. Как твоя мама помогала с Пэтом. Ты ведь сам знаешь, как это, потому что некоторое время был с Пэтом один, верно? Все не так уж и плохо.

— Я был с ним недолгое время, а ты делаешь это совсем одна и всю жизнь. Должно быть, было тяжело, когда… как его… Стив устранился.

— Я лучше буду одна, чем с каким-то никчемным негодяем вроде ее толстозадого папочки, — заявила Салли, укачивая Прешиз. — Никаких ссор, никаких препирательств по поводу того, кто и что делает. Только я и моя девочка. Родитель-одиночка ни перед кем не отвечает. Скажу тебе откровенно, Гарри, — она поцеловала пушок на голове у дочери, — у меня нет сложностей, и это мне нравится.

Я вспомнил, как мы с Пэтом жили вдвоем, когда Джина отправилась в Японию искать себя, но еще до того, как я встретил Сид. Несмотря на всю помощь, которую оказывали мне мои родители, я часто чувствовал себя на передовой линии, отделяющей моего сына от темных сил, роящихся вокруг.

Иногда мне было одиноко и страшно. Но все равно это время запомнилось мне как удивительно радостное и счастливое. Пэт и я вместе. Мы вдвоем. Именно этого мне не хватало.

Салли права.

Тогда не было никаких сложностей.

* * *

Когда Сид пришла домой, я принимал душ. Она заглянула за штору в ванной и дурашливо улыбнулась:

— Найдется тут местечко еще для одного человека?

Было похоже, что она опрокинула пару стаканчиков. Я вспомнил о ней и Люке Муре в кабинете «Веселого прокаженного». Почему она не сказала мне, что встречается с этим уродом? Что она от меня скрывает?

Я слышал, как она напевает себе под нос, снимая одежду. Она казалась радостной и оживленной. Женщина немного навеселе, которая с чистой совестью возвращается домой к мужу. Я отвернулся в сторону и подставил лицо под горячие струи воды.

Сид встала под душ вместе со мной, прижавшись ко мне своим стройным телом. Я почувствовал, что моментально среагировал на ее прикосновение. Не могу отрицать, что я все еще без ума от нес.

— Ого-го! — воскликнула Сид. (Боже, да она и в самом деле под хмельком.) — Ты просто рад видеть меня или это сильная эрекция? Дай-ка мне мыло.

Она выдавила на ладонь немного жидкого мыла и начала намыливаться. Потом ее внимание переключилось на меня. И она стала намыливать мою спину. Она делала это скорее тщательно, чем возбуждающе — сказывалась сноровка женщины, привыкшей мыть ребенка. Но тем не менее очень быстро мой член стал твердокаменным. Я повернулся к ней лицом. Ее широко посаженные глаза были сощурены, а черные волосы намокли и облепили плечи.

— В душе, — рассмеялась она. — Мы сто лет не делали этого в душе.

— Как прошел твой вечер?

— Хорошо.

— С кем, говоришь, ты встречалась?

— Да с парой женщин, которые готовят банкеты для нескольких деловых корпораций в Сити. Мы немного выпили и поужинали в «Веселом прокаженном». А как Пэт улетел? Все нормально?

— Говоришь, с парой женщин?

Она закрыла глаза и застонала, обхватив мой член, как ручной тормоз, который надо снять.

Я оторвался от нее, отодвинул штору и схватил первое попавшееся полотенце.

— В чем дело, Гарри?

Я яростно растирался, хотя моя спина была вся в мыле. Лицо моей жены выглядело озадаченным. Было бы намного лучше, если бы я не хотел ее так сильно. Как было бы хорошо, если бы все кончилось и не оставалось бы никаких чувств.

— Мне мало места под душем, — ответил я, бросая полотенце в корзину для грязного белья и предоставляя ей возможность принимать душ в одиночестве.

Я подумал, что наш брак чем-то напоминал «Лондонский глаз» — это гигантское чертово колесо, расположенное на южном берегу Темзы.

Даже когда кажется, что все тихо и ничего не происходит, там, наверху, в темноте, все время что-то движется и крутится.

20

— Не усложняй, — это стало жизненным кредо Эймона. — Это первое, что тебе говорят в обществе «Анонимных алкоголиков». Ложь и хождение вокруг да около никогда не приведут ни к чему хорошему. Если ты хочешь когда-нибудь выздороветь, то не стоит ничего усложнять, Гарри.

Перед нами, как на открытке, расстилалось графство Керри. На многие километры тянулись холмы и низины, поросшие травой, и единственной переменой пейзажа было серебристое застывшее озеро. Пейзаж не менялся до тех пор, пока не появились скалы, спускающиеся к морю. Море выглядело огромным, и казалось, что оно простирается не до американского континента, а до самого конца света.

Эймон предупредил меня, что туристы наводнили всю его родину в надежде хорошенько оторваться в каждом пабе и ожидая за всяким углом проявлений кельтского мистицизма. А в маленьких гостиницах они ожидали встретить девушек, выглядящих, как солистки ансамбля «Коррз». Но единственным проявлением жизни, которое мне удалось обнаружить в этом диком краю, был комик, прибавивший несколько лишних килограммов с тех пор, как я видел его в последний раз.

— Они хотят закрыть шоу, Эймон. Понимаю, что сейчас не совсем подходящее время, чтобы тебе сообщать об этом, но я ничего не могу поделать. Их напугали наркотики. Другое дело, если бы ты пил беспробудно. Они могли бы представить все это как невинные проказы загулявшего парня. Для них быть алкоголиком — даже клево. Они могли бы связать это с рекламой алкогольных напитков. Но наркотики — совсем другое дело.

— Меня выкинули? Вот так просто?

— Они не собираются возобновлять «Фиш по пятницам». Они хотят, чтобы ты помогал вести какой-то ночной зверинец. «Грешный мир». Вместе с Гермионой Гейтс.

— Это та, которая все время демонстрирует свое нижнее белье?

— Именно.

Он задумался на некоторое время. Под моими ногами в новеньких ботинках хрустела сладко пахнущая трава.

— А как же ты, Гарри? Ты идешь со мной? Я не буду вести эту программу, если они не хотят брать тебя.

Меня тронула забота Эймона. Но мне как-то не пришло в голову, что создатели веселенького и клевого шоу типа «Грешный мир» захотят пригласить такого невеселенького и неклевого режиссера, как я. Я полагал, что они скорее позовут какого-нибудь выскочку в джинсах, которые спущены так низко, что видна его проколотая мошонка с кольцом.