Софи коротко поведала о том, что произошло утром у «Крутого Дэна», в том числе и об инциденте во время завтрака.

— Когда я заметила, что он держит вилку в правой руке, то поняла, что здесь что-то не так.

Уоллис смотрела в сторону, размышляя и постукивая по столу указательным пальцем.

— Насколько я помню, лазая по склонам, он пользовался обеими руками одинаково. Да, думаю, так и было. Как это называется! Амби... ну, словом, человек, у которого одинаково развиты обе руки.

— Уоллис, я пять лет была за ним замужем. Джей был левшой.

— Дорогая, я родила и растила его с колыбели. — Уоллис рассмеялась и, повернув браслет, показала Софи фигурку-талисман Джея. — Вот это я заказала вскоре после его рождения, впрочем, ты это знаешь. Я слишком много говорю о нем, не так ли?

Софи ощутила знакомый укол зависти. Временами ей было трудно слушать, как Уоллис распространяется о своих мальчиках, потому что это напоминало ей о том, что сама она — незаконнорожденное, никому не нужное дитя. Она знала о своих далеко не почтенных корнях всего лишь то, что ее мать, четырнадцатилетняя беглянка, была найдена мертвой в туалете бензозаправочной станции с младенцем на руках. Девочка умерла от послеродового кровотечения, а ее новорожденную дочку нехотя приютила тетка, которая была намного старше своей покойной сестры. Софи росла сама по себе. У нее, в сущности, не было семьи до тех пор, пока она четырнадцати лет от роду не попала в дом Бэбкоков. Но даже это случилось при таких необычных обстоятельствах, что о них предпочитали не упоминать.

— Да, думаю, Джей одинаково хорошо владеет обеими руками, — прервала размышления Софи Уоллис. — Ты разве не помнишь, как он, бывало, бросал собаке летающую тарелку то одной, то другой рукой?

Даже если бы официантка, принесшая сандвичи, в этот момент не отвлекла их, Софи едва ли убедил бы этот аргумент. Возможно, у Джея и была скрытая способность одинаково хорошо пользоваться обеими руками, которой она, впрочем, никогда не замечала или о которой не помнила, но сейчас это мало что объясняло.

— О, чудесно, попробуй шоколадный пирожок, — проворковала Уоллис и взяла с тарелки маленький треугольничек, наполненный внутри шоколадной стружкой. Откусив маленький кусочек, она продолжила: — Тебе понравится, в тесто добавлены изюм с корицей.

Софи взглянула на крохотные пирожки и сандвичи и подумала, что должна была бы быть голодна. Она не ела с утра, но при мысли о шоколадном пирожке ее чуть не стошнило. В желудке что-то перевернулось, а от веселого настроения Уоллис стало еще хуже.

— Вы знаете, что сказал мне Джей, когда привез домой? — Софи склонилась почти к самому лицу свекрови, чтобы заставить ее вникнуть в смысл своих слов. — Он извинился за то, что напугал меня, но ему якобы показалось, что у этого человека нож в руке. Только это — «Прости, если я напугал тебя, Софи». Я спросила его, кто был тот человек, и Джей поклялся, что никогда его прежде не видел. — Софи отодвинула тарелку, не притронувшись к сандвичам. — Это бессмыслица, Уоллис. Вообще мало, что из происшедшего сегодня утром имеет смысл. Это все было похоже на дурной сон.

Уоллис неожиданно посерьезнела. Она тоже склонилась над столом и заговорила шепотом, при этом ее голубые глаза сузились, и взгляд стал пронзительным. Это напомнило Софи Джея, хотя у него никогда не было бэбкокских голубых глаз. Его глаза были намного темнее.

— Совершенно верно, Софи, — настойчиво произнесла Уоллис, — это действительно походило на дурной сон, и ты до сих пор не в состоянии мыслить здраво. Джей поступил так, как бы поступил на его месте любой мужчина, полагающий, будто женщина, которую он любит, в опасности. Если он и позволил себе крайности, то лишь ради того, чтобы защитить тебя. Поверь, Софи, тот мужчина был вооружен.

— Я не видела никакого оружия. — Софи заметила лишь какую-то вспышку, которую приняла за отблеск стали, но это мог быть и браслет от часов.

— Твой муж прошел через ужасные испытания, — продолжала Уоллис, — мы должны быть к нему терпимее. Есть вещи, о которых он никогда не сможет нам рассказать, потому что ему невыносимо вспоминать о них.

Софи почувствовала себя нашалившим ребенком, которого бранят за непослушание, — вероятно, так оно и было.

— Да, разумеется, — начала она, но не смогла продолжить. Уоллис была решительно настроена настоять на своем, Софи уже много лет не видела ее такой непреклонной. Это была прежняя Уоллис, глава дома. В ней не осталось и следа недавней эмоциональной неуравновешенности.

— Конечно, будут проблемы, — согласилась Уоллис. — Это признают и врачи. Проблемы адаптации — так, кажется, они это называют. И приступы агрессивного поведения — один из поздних симптомов перенесенного стресса. Но он никогда не причинит тебе вреда, Софи. Ты это понимаешь? Джей тебя обожает. — Софи заметила, что тон у свекрови едва заметно изменился. Теперь она утешала ее. — Похоже, это новое лекарство способно творить чудеса, — продолжала Уоллис. — Чудеса для Джея и для компании, Софи. Но пока период адаптации не пройдет, Джею будет необходима поддержка, поддержка всех нас, и особенно твоя. Пожалуйста, постарайся, дорогая. Ему предстоит большое дело.

Софи так хотелось бы стать опорой для Джея. Она никого не хотела подводить, но все же слишком многого пока не понимала.

— Если вы имеете в виду руководство компанией, — сказала она, — то откуда вам знать, что Джей этого хочет? Он же никогда этим не интересовался. Ведь Ной еще много лет назад умолял его готовиться к тому, чтобы взять бразды правления в свои руки, но Джей отказался.

— Джей уже не тот, Софи. Он многое пережил, и это заставило его повзрослеть. Когда он полностью адаптируется, думаю, ты убедишься, что он способен на полноценные и прекрасные отношения.

— Уоллис... — Софи не знала, как задать этот вопрос, но задать его было необходимо, иначе она не будет знать покоя. — Вы сказали, что он теперь совсем другой. Вам не кажется, что человек, который здесь появился, — не Джей? Он лишь пытается выдавать себя за Джея?

Уоллис решительно тряхнула головой, давая понять, что это полная чушь.

— Я знаю своего сына, — уверенно заявила она. — У меня нет ни малейших сомнений. А если у тебя они есть, то разрешить их можно с помощью тестов. Джей пройдет их по полной программе — кровь, ДНК, отпечатки пальцев. Мы не пожалеем никаких средств, чтобы идентифицировать его личность.

— Тесты? Это необходимо?

— Боюсь, что да. Если даже Джерри Уайт не станет на этом настаивать, то совет директоров потребует наверняка. Здесь поставлены на карту состояния, Софи. Карьеры. Будущее. Есть люди, которые не желают, чтобы Джей стал во главе компании, к сожалению, их довольно много. Они постараются доказать, что он некомпетентен, поставят под сомнение его уравновешенность — все, что угодно, лишь бы не допустить его до власти.

Джей подвергнется тестированию, и, похоже, Уоллис не сомневается в исходе. Это должно было бы приободрить Софи, если бы не интуитивное чувство, что никакие тесты ничего не докажут. Она не могла отделаться от ощущения, что что-то здесь не так. Правда, теперь ее стало мучить подозрение, что что-то не так не с Джеем, а с ней.

— Иногда он пугает меня, Уоллис, — призналась она после некоторого размышления. — Он не такой, как прежде, — очень настойчивый и собранный. Вы этого не заметили? По тому, как он смотрит на вас: словно его глаз — линза, фокусирующая солнечные лучи, а вы — жалкий клочок бумаги, который вот-вот вспыхнет.

— Подозреваю, это из-за повязки на глазу, тебе не кажется? А, по-моему, в этом есть даже что-то привлекательное.

Очень привлекательное, Софи тоже так казалось, но иногда у нее возникало ощущение, будто он шпионит за ее внутренним состоянием.

— Это может показаться безумием, но создается впечатление, словно он знает обо мне больше, чем может знать, даже если он действительно Джей, — знает мои мысли и чувства, знает то, о чем я сама лишь смутно догадываюсь. Он больше похож на того Джея, который приходил ко мне в снах, чем на того, который исчез, — Обессиленная, она откинулась на спинку стула. — Вы, наверное, думаете, что я опять порю чепуху.

— Нет, дорогая, вовсе нет. Он действительно изменился. С этим никто не станет спорить. Но то, что ты рассказываешь, не так уж плохо. Многие жены мечтали бы о том, чтобы их мужья стали такими же внимательными и заботливыми.

Она протянула было руку, чтобы дотронуться до Софи, но вместо этого лишь улыбнулась. Скомканная салфетка лежала рядом с ее тарелкой, Уоллис начала аккуратно складывать ее, старательно разглаживая морщинки.

— Будь осторожна, — вдруг прошептала она.

Софи подалась вперед, не уверенная в том, что правильно расслышала слова свекрови, но Уоллис уже повернулась, чтобы подозвать официантку и как раз махала ей салфеткой. Софи догадывалась: нет смысла спрашивать, что она имела в виду. Уоллис не скажет ей правды.

Потеряв Ноя и Джея, свекровь Софи замкнулась в собственном мире молчания и неясных шепотов. Она отгородилась от всех, в том числе и от своей младшей невестки. В ее мир доступ был открыт только Элу, и их отношения со временем стали напоминать некое биологическое родство. Софи это поначалу обижало, особенно когда Уоллис попросила ее больше не навещать Ноя в клинике. Софи всегда любила сурового старика, который так помог ей почувствовать себя своей в доме Бэбкоков, и, хотя было больно видеть его деградацию, она ждала этих визитов.

Но Уоллис утверждала, что они расстраивают Ноя, а Софи никогда не пошла бы против воли свекрови. Однако ее не могло не заинтересовать, почему Уоллис была так таинственно осторожна. Даже спустя годы она отказывалась говорить о пережитых трагедиях.

«Все мы в каком-то смысле скопидомы, — думала Софи. — Запираем на сто замков то, что нам особенно дорого и позволяет заполнять опустошенную душу». Для нее самой это были памятные вещички. Для Клода — его дары природы. Софи не знала, что копит Джей теперь, но прежде он «копил» выбросы адреналина. Маффин хранит любовь в виде еды. А что касается Уоллис, то она таила секреты.

Куда бы ни упал его взгляд, везде Клод Лоран видел глядящее на него отражение неуклюжего скелета: стеклянные дверцы книжных шкафов, окна своего кабинета, даже металлические дощечки, развешенные по стенам, возвращали ему его собственное изображение. Он не мог скрыться от самого себя, вернее, от своей уродливой физической оболочки. Этот странный образ преследовал его повсюду.

Еще в школе девчонки, окружив его, словно стая мотыльков, награждали обидными прозвищами и разбегались. Когда он пытался догнать их, они смеялись и гримасничали — эта печальная игра заставляла его чувствовать себя чудовищем. Но никогда еще это чувство не довлело над ним так сильно, как в последние две недели.

Клод при всей своей образованности и интеллекте не мог поверить, что любовь может столь чудесным образом и так быстро менять людей. Ему казалось, что все это чушь, вычитанная из романов. Лечение — процесс медленный, иногда на него уходят месяцы, а то и годы. И, тем не менее, любовь Софи изменила его. Как бы абсурдно это ни звучало, такова была правда. Словно Софи поцеловала лягушонка — и лягушонок превратился в прекрасного принца.

А кем он был теперь, когда она ушла?

Принцем? Лягушонком? Или чудовищем?


— Ай! — Капелька крови выступила на подушечке пальца — наполняя шприц, Клод укололся иглой. От неожиданности он выронил шприц, и тот упал в стальную раковину.

— Доктор Л-л-лоран?

— Сейчас, Мэри.

Испуг и неуверенность, слышавшиеся в голосе девушки, быстро привели Клода в чувство. Его новая пациентка страшно нервничала. Судя по тому, что она ему рассказала и как отвечала на вопросы, Клод уже начал подозревать, что имеет дело со случаем многократного расщепления личности. Он уговорил ее провести сеанс под воздействием содиумамитала. Пришлось объяснить, что этот барбитурат является той самой «сывороткой правды», о которой так часто упоминают в телесериалах. На самом деле такой прием воздействия на психику пациента призван в равной мере выявить и правду, и фантазии; во всяком случае, это позволит ему заглянуть в подсознание больной.

— Вам удобно? — спросил он, ободрив пациентку отеческой улыбкой, и, выбросив испорченный шприц, принес из кабинета другой — стерильный. Стройная школьная учительница двадцати с небольшим лет лежала на кушетке с высоким подголовником, которую Клод часто использовал при работе с больными, включая сеансы гипноза или такие вот «беседы», одну из которых как раз собирался провести.

Пациентка скованно кивнула, и в этом движении откровенно угадывалось то, о чем она не могла сказать. Она боялась его и того, что он собирался с ней делать, но еще больше боялась самое себя и того, как отказывались взаимодействовать ее мозг и тело. Она чувствовала себя безнадежно безумной и несчастной, вот почему согласилась, чтобы ее накачали наркотиком и подвергли процедуре, которую некоторые приравнивали к психическому изнасилованию. Все же это было меньшим из двух зол.