— Я рада, что ты вернулся, — тихо произнесла она. Такое приветствие прозвучало довольно смешно, но он, похоже, все понял. Улыбка его была странной — ласково-печальной.

— С чего мы будем начинать, Софи? И будем ли вообще?

Джей снова застал ее врасплох, она не знала, что ответить. Он настойчиво-испытующе смотрел на нее, словно желал начать — что бы оно там ни было — немедленно, не ожидая ни минуты. Ей тоже не терпелось.

— Завтра? — спросил он.

Назавтра была суббота, ее первый выходной после возвращения Джея. Софи дала себе обещание, что хотя бы часть дня проведет с Клодом. Она понимала, что тому, быть может, тоже нужна некая дистанция, чтобы определиться в своих чувствах, но была уверена, что сумеет убедить его поговорить с ней. Им еще так много нужно сказать друг другу.

— Может быть, лучше в воскресенье? — предложила она.

— В какое время? — тут же подхватил он, но не дал ей даже ответить, и его нетерпение взволновало ее. — На рассвете?

— Так рано?

— Я ждал пять лет. Ты ведь не захочешь и дальше заставлять меня ждать?

У Софи снова перехватило дыхание. Этот человек был смертельно опасен, даже более опасен, чем тот, прежний Джей. Он почти физически воздействовал на нее своим темным беспокойным взглядом, который проникал в самую душу.

— Нет, — с трудом произнесла Софи. — Я не заставлю тебя ждать. — Она не боялась проспать, поскольку, похоже, теперь ей не заснуть до самой их встречи. Было такое ощущение, что они снова стали детьми, планирующими первое свидание, и сердце Софи готово было разорваться от волнения. — Да, постой! А куда мы пойдем?

Он предостерегающе покачал головой:

— Это секрет.

Да, как будто назначает первое свидание, точь-в-точь.


Глава 3


Бог знает сколько лет Уоллис Бэбкок не притрагивалась к шампанскому, но сегодня за один только последний час выпила два полных бокала восхитительного сухого «Шрамеберга», и теперь у нее кружилась голова.

Ей хотелось совершить нечто экстравагантное, например, подирижировать оркестром, воззвать ко всеобщему вниманию и произнести тост. Вот только в зале не было никакого оркестра, а ее тост мог бы помешать Софи и Джею, которые были полностью поглощены друг другом, — похоже, отношения между ними благополучно восстанавливались.

Судьба, подумала Уоллис. Есть вещи, которым суждено случиться. Воссоединение Софи и Джея — одна из них, даже если Софи пока этого не осознала. Оно предрешено на небесах, а она, Уоллис, — тот человек, который призван помочь ему осуществиться. Или одна из таких людей. Радостный смех сотряс ее хрупкую фигурку, но Уоллис постаралась, чтобы никто этого не заметил. С двумя бокалами шампанского она, вероятно, погорячилась, и вскоре все наблюдали уже не за сыном, а за матерью, а это никуда не годилось.

Осторожно, чтобы не расплескать то, что еще оставалось в бокале, Уоллис перебирала брелоки прелестного браслета, словно золотое кружево свисавшего с запястья. Каждый брелок имел символический смысл, и, хотя ее ученый муж называл это суеверием, Уоллис всегда знала, что эти фигурки каким-то необъяснимым образом связывают ее с тем, что они символизируют.

Один из брелоков, который она как раз сейчас зажала в пальцах, представлял собой круг со стрелой, направленной вовне, и символизировал Марс, планету, в сферу которой входит знак Скорпиона. Это был талисман Джея. Уоллис купила эту подвеску в год его рождения. Сейчас, коснувшись заветной фигурки, она ощутила исходящее от нее тепло.

Уоллис знала, что Маффин тоже насмехалась над ней. Ее старшая невестка считала астрологию и тому подобные вещи утешением для слабых духом. Но никакие насмешки не могли обескуражить Уоллис — в этот вечер она испытывала невероятный подъем. Она была довольна, более чем довольна — она ликовала, предвидя-то, что предсказывали звезды и их посланцы. Джей вернулся, и теперь, когда на сцене появился еще один Бэбкок, все будет совсем по-другому. Семья вновь обретет подобающее ей положение в компании, и все станет на свои места. Колесо фортуны, в конце концов, повернулось так, как мечтала Уоллис.

Она опустила бокал на поднос, где уже стояло много других осушенных бокалов в ожидании, когда Милдред незаметно уберет их. В иной ситуации Уоллис выразила бы недовольство по поводу того, что на столе скопилось столько грязной посуды, но сегодня она не замечала ничего, кроме ослепительной красоты своего дома.

Освещенный мягким розовым светом, лившимся через высокие окна в классическом стиле, украшенный гигантскими букетами живых цветов, зал приемов выглядел великолепно. И гости сегодня нравились ей все без исключения, даже те, кого она втайне ненавидела. «Особенно эти, — с иронией подумала Уоллис, — учитывая повод, по которому они здесь собрались».

Надежда — вот чувство, которое определяло в этот день ее эмоциональное состояние. Будущее представлялось восхитительным, каким уже не казалось никогда с тех самых пор, как у мужа Уоллис обнаружили болезнь Альцгеймера и Колби поместил его в частную клинику. Тогда-то, насколько она помнила, и начались трагедии, хотя и не могла восстановить точную последовательность событий. От потрясения и горя, а равно и от лекарств, которые прописывал ей Клод Лоран, Уоллис жила словно в тумане. Но даже самые сильные препараты не могли подавить ужас, вызванный тем, что вся ее семья оказалась выкошенной. За несколько лет все мужчины рода Бэбкоков один за другим уходили из ее жизни, пока она не осталась совсем одна.

Сложив пальцы щепотью, Уоллис поднесла их к губам, а потом импульсивно поцеловала брелок-талисман. Теперь все позади, напомнила она себе, время ужаса миновало.

Ну, может быть, еще не совсем, одернула она себя в следующий миг, заметив одного из нежеланных гостей. Тучный и лысеющий сорокадвухлетний исполнительный директор компании Бэбкоков держал в одной руке огромный кусок белого хлеба, а другой — накладывал на тарелку гигантское количество горячего карри с крабами.

Уоллис подошла к нему поближе, так, чтобы он мог услышать ее, но при этом не желая привлекать внимания других гостей.

— Джерри, — окликнула она его, надеясь, что никто не заметил, каким поистине демоническим огнем сверкнули ее глаза. — Шампанского? — с нарочитым участием предложила она. — Выпьем за Джея. Я собираюсь произнести тост.

Поскольку рот у Джерри Уайта был набит крабами в остром соусе, он не сумел ответить — лишь покачал головой. Не слишком вежливо, отметила про себя Уоллис, но, перехватив взгляд Милдред, сделала ей знак все же наполнить его бокал. Пусть помучается догадками, решила она, стараясь не проявлять своего удовольствия. В сущности, ничто не могло доставить ей такой радости, как возможность заставить своего недруга потерять самообладание и публично выставить себя ослом.

Джерри был старшим партнером в фирме «Уайт, Векслер и Дрейфус» и одним из двух адвокатов, осуществлявших опеку над компанией Бэбкоков. Вместе со своим компаньоном Филом Векслером он в настоящее время по доверенности руководил компанией. Назначенные советом директоров возглавлять дело Бэбкоков, пока не разрешится спор относительно акций Колби и Ноя, они заняли жесткую позицию против вступления Уоллис в права наследия, ссылаясь на ее наркотическую зависимость и эмоциональную неустойчивость.

«Филистеры», — интонация, с которой произносила это Уоллис, была пропитана ядом.

Однажды она неожиданно появилась на заседании совета директоров, чтобы оспорить их главный план, предусматривавший практическое сведение на нет расходов на бэбкокские научные исследования, и с тех пор они постоянно поносили ее, Уоллис даже пришла к выводу, что Уайт страдает навязчивой идеей и, вероятно, даже эдиповым комплексом.

— Уоллис?

Ее имя было произнесено очень тихо, и она не сразу сообразила, что кто-то подошел сзади, а, обернувшись, увидела протянутый к ней бокал шампанского.

— Эл... — Ей стоило усилий не выдать своего волнения. Эллис Мартин улыбался с искренней теплотой. Эл председательствовал где-то на научной конференции, и Уоллис боялась, что он не успеет на торжество. Но верила: он сделает все возможное.

Эллис прекрасно понимал, как важно для нее его присутствие, а равно отдавал себе отчет в том, что играет решающую роль в нынешней ситуации. Доктор Эллис Мартин был выдающимся ученым, лауреатом Нобелевской премии в области нейробиологии, руководил знаменитыми научными проектами фирмы Бэбкок, именно ему принадлежала заслуга создания ординаби и клормакса — прославленных антиастматических и, противовоспалительных препаратов. Но что важнее всего — он активно поддерживал претензии Джея на руководство фирмой.

— Я не могу, Эл, — сказала Уоллис, отклоняя предложенный ей бокал. — Я уже и так почти пьяна.

— В этом твоя беда, радость моя. Никогда не останавливайся на полпути.

Он настойчиво протягивал ей бокал, пока она, рассмеявшись, не взяла его и отважно, глядя прямо в глаза Элу, не поднесла к губам. Шампанское вспенилось и перелилось через край, а подвески на браслете вздрогнули, звякнув о хрусталь, весело и беспокойно, как сердце самой Уоллис. Это доставило ей огромное удовольствие и в то же время напомнило о чувстве вины, которое она испытывала из-за того, что в последние два года они с Элом так тесно сблизились. Но если честно признаться, она не представляла, что бы делала без него.

Он был единственным утешением и поддержкой в ее утратах и страданиях. Их дружба длилась так давно, что она уже потеряла счет годам. Они познакомились еще в колледже — она, Ной, Эл и Дотти. Двумя парами ходили на свидания, стали неразлучны и непременно сыграли бы двойную свадьбу, если бы высокомерные Бэбкоки не возмутились тем, что они собираются «устроить цирк».

Теперь их осталось только двое — она и Эл. Ной жил в клинике, а когда два года назад умерла от рака Дотти, Эл стал для Уоллис опорой. Иногда Уоллис с теплотой вспоминала, как весело они все жили, но чаще ей казалось, что так, как сейчас, было всегда: она и Эл.

— Напоминает встречу влюбленных, — сказал он, поднимая бокал и так же неотрывно глядя на нее.

Уоллис зарделась, как девочка, и с ужасом подумала, что кто-нибудь может обратить на них внимание. В последнее время Эл настойчиво повторял, что их отношения напоминают любовную связь.

— Когда-нибудь я затащу тебя в постель, распутница, — сказал он ей как-то вечером, когда они ужинали на террасе. — Можешь не обманываться на этот счет.

Уоллис была не единственной, кого обескуражила его дерзость. Милдред, нечаянно услышавшая тогда их разговор, уронила чайник. Слава Богу, что больше никого дома не было.

«Неугомонный человек», — подумала Уоллис, внимая его словам.

— Не здесь, Эл. Кто-нибудь услышит.

— Не будь такой самонадеянной, — поддразнил он. — Я имел в виду Джея и Софи. — Он указал на молодых людей, казавшихся теперь еще более поглощенными друг другом, чем в первые минуты встречи.

— Ах ты, негодник, — воскликнула Уоллис, — я еще подумаю, стоит ли извинять тебя — и то только при условии, что ты произнесешь тост в честь возвращения Джея.

Выкручивать руки не пришлось. Пребывая в игривом настроении, Эл чувствовал себя бонвиваном и хозяином среди всех присутствующих мужчин. Когда он прошел в центр зала и поднял бокал, Уоллис невольно залюбовалась им.

Он был так не похож на ее скованного, официального Ноя, и она часто задавалась вопросом: что, кроме очевидного интереса к фармакологии, могло так быстро сдружить двух столь разных людей? Эл был высок и поджар, его торс представлял собой идеальный манекен для портного, в то время как на коренастом, тучном Ное любая одежда выглядела мятой и сморщенной. Эл был красив. И, как оказалось, романтичен. Но Ной всегда действовал более агрессивно, добивался того, чего хотел, в том числе и ее, с неистовым упорством, и ничто не могло его остановить. Ной был строителем империи, гигантом на фоне остальных мужчин.

И все же был. Был. Теперь она думала о Ное в прошедшем времени. Ах, если бы она могла похоронить прошлое, весь тот кошмар, который случился пять лет назад, похоронить так глубоко, чтобы этот ужас никогда больше не всплывал в памяти.

— Дорогие друзья, — громко произнес Эл, — прошу минуту внимания. Среди нас находится человек, который заслуживает того, чтобы мы приветствовали его с распростертыми объятиями.

Пока Милдред поспешно обходила гостей, наполняя их бокалы, Эл говорил о «Бэбкок фармацевтике» как лидере и новаторе в области научных изысканий и о Джее как идеальном продолжателе славной традиции. Распираемая гордостью,

Уоллис не смогла удержаться и бросила быстрый взгляд на Джерри Уайта. Адвокат, похоже, потерял аппетит. «Ну, наконец-то ему все-таки налили полный бокал шампанского», — подумала Уоллис.