Она ему поверила. Привыкла за это время ему верить. И даже не испугалась. Домой так домой. Тем более она так по маме соскучилась! И по ребятам! И вообще – нельзя же всю жизнь за Лёниной спиной прятаться. Она теперь дама замужняя, а те, которые чужие мужья, они и есть чужие мужья, не более и не менее. Как знать, если б тогда Лёня действительно с ней домой на Новый год поехал, то так оно и было бы. В смысле чужих мужей…

Дядя Хельмут Лёню на Новый год не отпустил. На фирме проблемы какие-то возникли, она уж и не помнит какие. То ли налоговая должна была нагрянуть после праздников, то ли еще какая угроза бизнесу. Майя даже заплакала от досады, когда Лёня ей объявил, что поехать не сможет. А может, не от досады, а от страха. Он ее успокаивал: ничего страшного, мол, съездишь одна… Не надо, не надо было ей тогда без Лёни ехать! Может, и обошлось бы все…


– …Майка, ты чего опять застыла? – снова вздрогнула она от прозвучавшего за спиной маминого голоса. – Не пугай ты меня, доченька! Поговори со мной, а то у меня из-за тебя сердце не на месте.

– Да нет, мам, все в порядке.

– Да я уж вижу, в каком таком порядке! Как поговоришь с этой девкой-адвокаткой, так сразу будто кожу с себя сбрасываешь. Чего ты испугалась-то? Очередного суда, что ль? Уж сколько этих судов было, и все в твою пользу получаются! Радоваться надо, а ты испугалась!

– Да чему, чему радоваться-то, мама? – вдруг раздраженно всплеснула руками Майя, резко развернувшись всем корпусом к матери. – Тому, что я Лёне жизнь порчу и никак остановиться не могу? Этому надо радоваться? И вообще – отстань от меня, пожалуйста! Дай мне одной побыть! Я и без того себя сволочью последней чувствую, и ты еще…

Совсем она от себя такого истерического всплеска не ожидала. Нельзя, нельзя ей так задумываться, нельзя ворошить прошлое. Ничего хорошего из этого не выходит. Уж лучше запереть его на замок да жить, как жила все эти годы. Вон как маму напугала – стоит перед ней вся такая растерянная и несчастная и даже ладонью прикрылась, будто она ее ударить собралась. Сколько раз уже себе слово давала – не ворошить, не думать, не посыпать голову пеплом…

– Мамочка, прости… Ну прости, я сама не знаю, как у меня с языка сорвалось! – кинулась она тут же к матери с объятиями. – Я просто задумалась. А ты сзади так неслышно подошла…

– Да ладно, Майка, – улыбнулась отходчивая мама. – Что ж я, совсем глупая, думаешь? Не понимаю ничего? Знаешь, как я себя корю, что заставила тебя тогда уехать… Да и потом… Может, уж не надо было тебе с этими алиментами канитель заводить?

– Не надо, мам! Не говори ничего, не надо! Ни в чем ты не виновата! А канитель эта… Ведь пройдет же она, правда? Ведь кончится же это все когда-нибудь?

– Ну конечно, доченька. Кончится, конечно. Наверное, ты сегодня устала просто. Вон как поздно пришла. А ты ложись давай! Расправляй постель и ложись! Поспи, доченька! Хочешь, я тебе пустырника заварю? Попьешь отварчику, всю ночь крепко спать будешь…

– Хорошо, мам. Я лягу. Только ты не обижайся, ладно?

– Да ладно, какие меж своими обиды… Пойду телевизор приглушу да Темке накажу, чтоб шибко не шумел…

Быстро постелив себе на диване, Майя легла, завернувшись в одеяло, как куколка-шелкопряд, вместе с головой. Хорошо. Можно никого не видеть, не слышать. Раз уж начала свой путь в прошлое, надо пройти его мысленно до конца. Нечего себя жалеть. Раз все это было, значит, было. Как от него ни беги, а было. И тот Новый год тоже был…


…Они встречали ее на вокзале, выстроившись рядом с матерью по росту: Ванька, Юлька, Сашка. И бросились к ней одновременно, как только спрыгнула она с подножки на перрон. Чуть с ног не сбили. Кричали что-то свое, ребячье. Нормальные детсадовские дети – голоса громкие, звонкие. А Сашка – тот еще и повизгивал, как щенок, и подпрыгивал на одном месте, крепко сжав кулачки. И Анна Альфредовна тоже пришла. Обняла ее, как родную, звонко чмокнула в щеку. Радостная получилась встреча. На улице, правда, мороз был, так что целоваться-обниматься долго не пришлось – бегом домой потрусили, волоча на себе многочисленные сумки с подарками. А дома встреча продолжилась – рассматриванием этих самых подарков. Тоже радости было! Майя и домашний холодильник загрузила под завязку привезенными с собой вкусностями, чем перепугала бедную маму до смерти. Та сунулась было в холодильник и вдруг вскрикнула так, что все на кухню сбежались, привлеченные ее испуганным возгласом.

– Ой, Майка… Ой, да что же это… – лепетала мама, глядя на мясное, рыбное да сырное изобилие. – Я уж и не помню, когда в нашем холодильнике столько всего было! Отвыкла, вот и перепугалась.

– Ой, нашла чего пугаться, сватьюшка! – весело рассмеялась Анна Альфредовна, подмигнув Майе. – Давай теперь привыкай! Дочку, чай, не в дальнюю деревню за пьяницу замуж отдала!

– И то, и то… – согласно закивала ей мама, сильно смущаясь. – И сама не знаю, чего это меня обнесло с этим испугом…

Хороший был тогда день. Веселый. И вечер, наверное, тоже был бы хорош, если б Динка не позвонила. Как там поется – «вдруг раздастся гром небесный телефонного звонка»? Точно, гром. Точно, вдруг. Майя сама и трубку взяла – думала, Лёня звонит – узнать, как добралась…

– Майка! Точно, Майка! – радостно заверещал в трубке Динкин голос. – А мне Лидочка Харитонова сейчас позвонила, говорит, видела тебя на вокзале! А я ей – ошиблась, наверное! А это и вправду ты! Когда к нам придешь, Майка?

– Ой, я не знаю… Я только приехала… – растерянно выдохнула Майя, оглянувшись на мать, словно прося помощи.

Но Алевтина ее не видела. Некогда ей было – Юлька с Сашкой привезенную Майей игрушку не поделили, и вышла у них по этому случаю небольшая потасовка. Вот и разводила их мать по углам, чтоб в чувство привести.

– Ой, а у вас там все по-прежнему, да? – засмеялась в трубку Дина. – Дети, горшки, пеленки…

– Почему – пеленки? У нас давно уже нет никаких пеленок… Ты чего, Дин?

– Ой, да это я так… Извини. Пеленки – это уж скорее про меня…

– В смысле?

– Чего – в смысле? Рожать мне скоро! Вот и весь смысл. Эх ты, подруга… Смылась втихушку и совсем про нас забыла! Хоть бы позвонила когда или письмо написала… Ты, говорят, за Лёньку Гофмана замуж вышла?

– Ну да, – напряглась Майя, уж очень ехидным стал голос Дины. – Вышла. А что?

– Да нет, ничего… Счастья тебе. Слушай, а правда, что у него богатый дядюшка выискался? Говорят, квартиру вам купил…

– Дин, ну чего рассказывать… Я вижу, ты и так все знаешь…

– Ой, да ничего я не знаю! Майка, надо же встретиться, поговорить! Давай, а? Ты где Новый год встречаешь?

– Как где? Со своими, конечно!

– Да ну… Чего ты будешь в праздник с ребятней сидеть? Приходи к нам! У нас много народу соберется! И наши, из класса, тоже будут… Ой, тут столько новостей! Приходи, Майка!

– Не знаю, Дин. Я же одна приехала, Лёня не смог…

– Ну и что? Подумаешь, одна. И хорошо, что одна. Себя покажешь, на нас посмотришь! Неужели тебе неинтересно?

– Ну, хорошо…

– Вот и молодец! Все, послезавтра жду! Записывай адрес. Мы же теперь в новом доме живем…

– Говори, я запомню.

– Белореченская, семнадцать, квартира двадцать семь! Конечная остановка шестого автобуса. Выйдешь и сразу такой высокий дом-свечку увидишь. Это и есть наш дом. Запомнила?

– Да, запомнила.

– Тогда до встречи, Майка? И приходи пораньше, стол поможешь накрыть!

– Да, Дин, приду…

«Ни за что не пойду!» – тут же мелькнула в голове первая правильная мысль и тут же исчезла, уступив место другой мысли, неправильной. «Хочу увидеть Димку» – так эта неправильная мысль прозвучала. Требовательно прозвучала, будто кулаком по голове ударила. Надо бы ее отогнать побыстрее, она ж плохая, точно плохая! Но как, как ее отогнать-то? Тихо опустив трубку на рычаг старого телефонного аппарата, Майя уставилась на него и смотрела долго, не моргая, будто впервые бросились ей в глаза допотопные его признаки – и пластиковый крутящийся диск, и основательно потертые цифры в дырочках. Надо бы новый купить. Модный, кнопочный. Вот прямо завтра пойти и купить. И еще что-нибудь купить. Обязательно. Так, сейчас посмотрим…

Она тут же начала суетливо кружить по комнатам, хватать в руки что-то, беспокойно разглядывать и класть на место, вертеть головой, лихорадочно блестеть глазами – убегать от себя, в общем. А что ей в этой ситуации оставалось еще делать? Только и оставалось, что убегать. Вот зря говорят, что от страха душа в пятки уходит. Неправда все это. Как было бы просто, если б она взяла и спряталась на время в пятках и пересидела бы там опасный жизненный момент. Так ведь ничего ж подобного не происходит! Она, душа, в этот момент со страхом вплотную сливается и образует некое беспокойное, но целостное единство, которое начинает руководить человеком полностью, и мыслями его, и поступками, и всем остальным поведением. Смешное такое поведение получается, суматошное. Страх говорит «нельзя», а душа кричит «хочется». Нельзя – хочется. Нельзя – хочется. Гремучая смесь. Бомба замедленного действия. Все равно когда-нибудь взорвется. Раз уж отпустил человек душу в страх – точно взорвется…

Конечно же, она пошла встречать Новый год к подруге Динке. Вроде как и не собиралась до последнего, а пошла. Взбесившееся «нельзя-хочется» совсем к вечеру тридцать первого декабря распоясалось, толкнуло в спину приказом: «Иди…»

– Майка, ты чего там прихорашиваешься-то? – заглянула к ней в комнату мама. – И нарядилась, и волосы вон дыбом поставила… Мы ж гостей не звали вроде, все свои только придут…

– Мам, я к ребятам пойду. Надо же все равно с нашими увидеться, там полкласса соберется…

– Где соберется? – удивленно переспросила мать. – Куда это ты пойдешь с ними видеться?

– Куда? Да к Динке, мам… – как можно беспечнее проговорила Майя, поднеся лицо ближе к зеркалу и пытаясь разделить на маленькие отдельные прядки «зимневишневую» челочку.

– Ку-да?! Ты что, девка, совсем рехнулась, что ли? – испуганно всплеснула руками Алевтина. – Ты хоть понимаешь, что нельзя тебе туда идти?

– Почему, мам?

– Да как это – почему? Нельзя, и все! Опомнись, Майка! Сердце бабье – оно ж памятливое! Побереги ты его, ради бога… Не ходи, Майка! Очень тебя прошу!

– Да ладно, мам, – беспечно махнула рукой Майя. – Ничего. Не бойся. Все будет хорошо, мам…

– Ой, не будет, не будет, Майка…

– Ну все, мам! Хватит! – решительно махнула головой Майя. – Пойду я! Опаздываю уже! Мне еще в магазин заскочить надо, купить чего-нибудь к столу от себя…

Проскользнув мимо стоящей в дверном проеме матери, она торопливо чмокнула ее в щеку, быстро оделась и выскочила на морозную улицу. Синие предновогодние сумерки ложились на замерший в предвкушении праздника город, с неба сыпало мелким редким снегом, особо и не заметным глазу, однако свежие пухлячки-сугробы вырастали по краям тротуара прямо на глазах, порывы ветра сдували снег под ноги, рассыпали вьюжной поземкой.

В продуктовом на углу Майя выстояла огромную очередь в кассу, тупо разглядывая бритый затылок стоящего впереди мужчины. Так легче было – стоять и просто смотреть вперед. И ни о чем не думать. И потом, в автобусе, также глядела в разрисованные морозом стекла, ни о чем думать не могла. Выдохлись, видно, в борьбе друг с другом «нельзя» и «хочется». Свалились в нокауте. А вот и конечная. Выходить пора. Вон и дом новый стоит – желтая свеча…

– Майка! Привет! Пришла все-таки! Молодец! Ух ты, какая стала! Не узнать совсем… И стрижка… А костюм, костюм какой! Ну, ты даешь. Димка, иди сюда скорей, посмотри, кто пришел!

Дина ходила вокруг нее, поддерживая огромный живот, обтянутый трикотажным коротким халатиком, разглядывала жадно. Сама она выглядела не блестяще, как и подобает выглядеть беременным женщинам: лицо в бурых пятнах, расплывшееся, как убежавшая из кастрюли квашня, светлые русые волосы, всегда раньше ухоженные, забраны в небрежный пучок на затылке. Да еще и халат этот – засаленный на пузе. Из комнаты в прихожую выглянул Димка, Майя кивнула ему приветливо и, как она сама была уверена, немножко равнодушно: привет, мол, я вот тут к Динке пришла, к подружке своей закадычной, ну и с тобой поздороваюсь заодно, раз ты теперь ей мужем приходишься…

– О-о-о… Кого я вижу! Майка! На чем записать наличие факта такого счастья? – пошел к ней навстречу Димка, широко раскинув руки. – Ну-ка, дай-ка на тебя посмотреть. Слушай, а тебя и не узнать совсем! Такая стала… мадам! Или как там у вас правильно? Фрау? Фрау Майя Гофман. А что, звучит.

– Ой, да никакая не фрау! Ну чего вы, ребята… – засмущалась от их совместного пристального разглядывания Майя. – Подумаешь, подстриглась модно. Да сейчас каждая вторая с такой стрижкой ходит…

– Но не всем она так идет, как тебе! Ты такая стала – не узнать! Такая… Такая… Десять шаров тебе, Майка! – выставил Димка вперед обе пятерни, растопырив широко пальцы.