Юлия Климова - Мужчина в кармане

– Естественно. Он красив, богат, известен.

– Красив? – переспросила я. Пожалуй, это единственное, с чем я могла поспорить.

– Конечно, неужели ты не видишь? Особая мужская красота. Я сама одно время поглядывала на него с…

– Прошу тебя, дальше не продолжай!

– Не беспокойся, не буду, я желаю тебе счастья и… Ты должна выйти за него замуж. Дай слово, что не передумаешь.

– Даю, – ответила я и с удовольствием сделала несколько глотков горячего чая. Благодаря этому разговору утреннее волнение рассыпалось в пыль, я вновь была на гребне волны и жаждала немедленных приключений. Мне даже захотелось увидеть Кондрашова, поймать его взгляд, угадать мысли и желания. Я представила, как подхожу к нему близко-близко, прижимаюсь и дотрагиваюсь кончиками пальцев до гладковыбритой щеки, чувствую его смятение, улыбаюсь и…

– Ты меня слышишь? Я третий раз спрашиваю: когда свадьба?

– Девятнадцатого декабря, – бросила я, сожалея об утраченном мираже.

– Так скоро? Нет, мы ничего не успеем! Нужно пригласить минимум пятьсот человек… банкет… – Мама открыла рот, желая обрушить на меня недовольство, но вдруг осеклась, выпрямилась и спокойно сказала: – Прекрасно, пусть свадьба состоится девятнадцатого декабря.

– А банкет? – поддела я.

– Это не главное?

– А что главное?

– Чтобы ты не сбежала и не успела передумать!

Дмитрий Сергеевич, пока могу сказать только одно: с тещей вам решительно повезло, она в вас души не чает.

* * *

Я не опоздала. Да здравствует пунктуальность королей и королев, занудство Германа, зеленый кругляш светофора и моя дорогая мамуля, которая ровно в 14:00, раскритиковав абсолютно все «примитивные кофточки» в шкафу, выставила меня из моей собственной квартиры с трогательным благословением: «Наташа, сделай это, и тебе будут завидовать сотни тысяч женщин». Я лишь кивнула и устремилась на улицу – к будущему мужу и будущим завистницам. Обратной дороги нет.

Кондрашов в белой рубашке и темно-сером костюме уже ждал меня на первом этаже загса. Герман, одетый не менее парадно, стоял рядом и держал перед собой красивый букет алых роз – завидев меня, он передал его Дмитрию Сергеевичу и сделал шаг назад. Дмитрий Сергеевич с небольшой задержкой протянул цветы мне и кратко произнес:

– Нас уже ждут.

Ущипните меня, ущипните!

– Прекрасно, – улыбнулась я до ушей и по-хозяйски взяла Кондрашова под руку.

Я ничуть не сомневалась, ничуть не металась и не задавалась вопросом: а как же это со мной произошло? Наоборот, я чувствовала себя очень комфортно – на своем месте. Абсолютно на своем.

Вот умопомрачительный мужчина, вот его голова, шея, плечи и так далее… он и не собирается делать попыток к сближению, и он совершенно не думает о любви, ненависти, страсти, ревности, гордости, страхе, безрассудстве, отчаянности, грусти, радости… Его не выдернули из пыльных годов восемнадцатого века, он не только старше, но и мудрее меня на двенадцать лет, но… но он уверен, что совместную жизнь можно распланировать, записать в блокнот педантичного помощника и далее жить строго по пунктам. Он хладнокровен, собран, строг, а между тем сейчас рядом с ним одна из самых сумасшедших женщин земного шара. То есть я. Самая обыкновенная я! Дмитрий Сергеевич, да что же с вами будет, когда в ваше сердце ворвется любовь? А она ворвется… верьте мне.

Я покосилась в сторону жениха, затем перевела взгляд на Германа, а затем опустила глаза в пол. Волнение щекоткой скользнуло по спине, и я лукаво улыбнулась. Мне очень захотелось оказаться с Дмитрием Сергеевичем наедине, мне захотелось чмокнуть его еще раз в щеку и – да! – прижаться к нему. Мне нужно было срочно проверить: возбуждаю я его или нет? Этакая маленькая позволительная шалость… Мы же почти муж и жена, не так ли?

– Добрый день. – Стоило зайти в одну из комнат, как навстречу нам вышла приятная полная женщина в свободном пестром платье. Она до того напоминала оперную певицу, что я уже приготовилась услышать арию из оперы. – Прошу вас, проходите, – служительница Храма Любви и Брака указала на один из столов и сцепила на груди руки. – Полагаю, вам здесь будет удобно, не торопитесь, заполняйте заявление спокойно, вам никто не помешает.

Она удалилась, а я сразу перешла к делу – пристроила букет на углу стола, вынула из сумки паспорт, свидетельство о расторжении предыдущего брака и села на обитый красным бархатом стул.

– Вы скучали по мне? – небрежно поинтересовалась я, разглядывая бланк заявления.

Вопрос, как и предполагалось, выбил из колеи и Кондрашова, и Германа.

– Да, – после секундного замешательства ответил Дмитрий Сергеевич. Усевшись рядом, он тоже достал паспорт.

– Отлично, – удовлетворенно ответила я, повернулась к нему и подперла щеку кулаком.

Пожалуй, первый раз я видела Кондрашова так близко при хорошем освещении. И первый раз мое сердце заныло, будто кто-то подергал его за тоненькие ниточки. Дмитрий Сергеевич, а вы и правда весьма интересный мужчина…

Наши глаза встретились.

– Наташа, я рад, что ты не передумала.

– А зачем же мне передумывать? Мама говорит, скоро мне будут завидовать сотни тысяч женщин.

– Уверен, у нас будет хороший брак.

– Для хорошего брака нужны чувства, – тише ответила я.

– Да, – тоже тише произнес Дмитрий Сергеевич и отвел глаза в сторону. Деловито взяв заявление, он вопросительно посмотрел на Германа, но тот не двинулся с места, давая понять, что заявление «молодым» лучше заполнить самостоятельно.

– А вы точно скучали по мне?

– Наташа, я думал о тебе.

Интересно, в каком контексте?

– И я о вас тоже.

Наши глаза опять встретились. Дмитрий Сергеевич хотел что-то сказать, но не стал. А жаль… я бы многое отдала, чтобы узнать о его порывах (ну, если они, конечно, у него есть…).

– Наташа, могу я задать личный вопрос?

– Да, между нами не должно быть никаких секретов, – сдерживая очередную улыбку, серьезно ответила я.

– Нет, в следующий раз… – Он щелкнул кнопкой шариковой ручки и вновь посмотрел на Германа.

– Вы хотите спросить, почему я развелась с мужем? Он сбежал от меня. Видимо, ему было скучно… Но вас это не должно беспокоить, вам со мной скучно не будет. Обещаю.

– Я против разводов, – коротко ответил Дмитрий Сергеевич и принялся заполнять бланк. – И надеюсь, наш брак не распадется ни при каких обстоятельствах.

Последние слова он произнес даже жестко, отчего мое сердце заныло повторно.

Он-собирается-прожить-со-мной-всю-оставшуюся-жизнь. А я? Чего хочу я?

– Поцелуйте меня, пожалуйста.

– Что?

– Маленький тест на совместимость, пока еще не поздно…

Справка

Зачем мне этот поцелуй?

Понимаете… ну, как вам сказать… кажется, я упустила один немаловажный момент. Кондрашов очень скоро меня полюбит (я ему просто не оставлю выбора), но и мне, получается, нужно его полюбить… а то как же мы дальше жить будем?.. и в чем тогда смысл если, выбранный мужчина (тот самый!) окажется мне совершенно не нужен? Я же его искала не на пару-тройку дней, не до следующего брака, а… навсегда.

Какой кошмар.

Навсегда.

Н-да…

И мне, знаете ли, хочется гарантий…

Один поцелуй, и я многое пойму. Ну, наверное, пойму…

Герман первым обрел способность двигаться. Развернувшись, он тактично отошел к окну и замер на фоне покачивающихся веток и падающих снежинок. Его спина сдержанно и многомудро сообщала: «Не обращайте на меня внимания… сделайте то, что должны сделать…», а еле слышное «кхм» претендовало чуть ли не на одобрение.

Потратив несколько секунд на принятие решения, Дмитрий Сергеевич протянул руку и коснулся ладонью моей щеки. Честно говоря, я не ожидала подобных нежностей, я рассчитывала на смятение Акулы и сухой поцелуй в окологубную область… но обжигающий холод серых глаз, целенаправленно выдержанная пауза, уверенность с его стороны и предательская вялость с моей отменили очередной раунд игры, притупили любопытство и вынесли на поверхность совсем иные чувства.

Я хотела. Я действительно хотела этого поцелуя. В животе забулькала кипящая лава, пальцы нервно вцепились в край стола, глаза… глаза закрылись совершенно самостоятельно. Прежние подростковые мысли: «А каково это – целоваться с ним?» сменились взрослым: «А каково это – принадлежать ему?»

Ну же, ну же…

– Ты права, Наташа, – услышала я тихий голос Дмитрия Сергеевича. – Мне давно нужно было это сделать.

И губы коснулись губ. И побежала волна по телу. И стол, в который я вцепилась, показался мягким, пластилиновым, и тиканье настенных часов стало отчетливее, громче, и защекотало в носу, и зачесались на спине крылья… Мне было удивительно приятно и удивительно вкусно. И мне нравилось, что он не слишком-то церемонится и что каждый из нас на своем месте. Он – мужчина. Я – женщина.

Нет, не так!

Он – тот самый мужчина. Я – та самая женщина.

…возможно, я слишком эмоционально описала поцелуй, возможно. Я вовсе не потеряла связь с миром и мысленно не отправилась на остров Безумной Страсти, но… Было приятно и было вкусно и тем самым – неожиданно!

– Спасибо, Наташа, – произнес Дмитрий Сергеевич, возвращаясь к заявлению.

– Не за что, – ответила я, скромно потупив взор.

Строчки ложились на бумагу, Герман по-прежнему стоял у окна, а я пребывала в мечтательно-оживленном состоянии. В состоянии, которое называется первой катастрофической влюбленностью на трезвую голову, которое сравнимо с пузырьками шампанского, с новогодним фейерверком и с неожиданным подарком, обернутым в яркую шуршащую бумагу. Это пройдет – уже сегодня, но вкус и цвет останутся…

Не такой уж Кондрашов и зануда.

И нос у него… греческий.

Вопрос на засыпку: Не преувеличена ли роль первого свидания?

Ответ: Если вы уже целовались, то все намного проще.

Дмитрию Сергеевичу нужно отдать должное – он ни разу не обмолвился о десяти гектарах земли, не внес в наши безумные отношения хруст многозначных купюр и не надоедал никакими намеками. Собственно, он мне вообще не надоедал… Вот еще глупости – общаться с невестой до свадьбы! Кто это придумал? Какой идиот? Зачем ей звонить? Зачем интересоваться: а жива ли она, старушка? А не умерла ли от скуки, а не ждет ли элементарных знаков внимания?

Нет, я не ждала. Если Герман сказал, что в следующий раз мы встречаемся двенадцатого декабря, значит, так тому и быть. Это ясно и понятно. Это разумно и правильно. Это запротоколировано и обжалованию не подлежит.

Дураки.

А вот неутомимый Слива Бережков звонил дважды – чуткий и внимательный человек, участливый, душевный, не то что некоторые.

Первый раз, причмокивая от удовольствия, он десять минут самозабвенно критиковал мое небольшое вмешательство в левое крыло дома Кондрашова. Предложения, записанные Германом в героический блокнот, он разнес в пух и прах, постоянно повторяя ехидное: «Понятно, почему тебя выставили за дверь». Он назвал меня неудачницей и пожелал долгого счастливого отпуска. Спасибо, Слива, спасибо, можешь брызгать слюной и дальше, но я-то знаю, что Герман тебе позволит потешить самолюбие только в малой гостиной. А что ты успеешь испортить за несколько дней? Ни-че-го.

Второй раз Наш Великий Дизайнер позвонил по другой причине – он узнал от Бондаренко о моем скором замужестве и, потеряв покой и сон, поспешил высказать свое мнение по этому животрепещущему вопросу. Голос Сливы дребезжал, недовольно взлетал то вверх, то вниз, а разговор в конце концов свелся к банальному: больше месяца твой брак не протянет, от тебя сбежит даже слепоглухонемой капитан дальнего плавания, и на что ты только надеешься, Амелина?

Видимо, Герман не позволил Сливе выкинуть диван, прибывший на днях из галереи «Бридж»…

Еще мне звонил Середа – посмеиваясь, он давал презабавные советы на полгода вперед и предрекал весьма интересные времена.

А еще мне звонила Эмма Карловна Фогли (так часто мы никогда не общались). Моя дорогая мама то взахлеб вспоминала собственные свадьбы в количестве четырех штук, то желала Дмитрию Сергеевичу долгих лет жизни, то умоляла не заводить любовника сразу, то томно вздыхала, перебирая легкие увлечения своей молодости, то затрагивала тему детей («к внукам я еще не готова»), то интересовалась гектарами земли, то пыталась просветить меня в интимных вопросах… Поздно, мама, поздно… Интим – это как раз те плодородные гектары, которые я вспахала давным-давно и самостоятельно. А если я чего-то и подзабыла, то Дмитрий Сергеевич, конечно, напомнит… будем надеяться, что он в курсе… ну, вы меня понимаете. Мама, мы справимся.

Я была терпелива. Я давала возможность выговориться каждому (половину пропускала мимо ушей и многозначительно поглядывала на календарь, перескакивая с одной циферки на другую). Тот поцелуй не забылся, но я не мечтала о втором. Кондрашов оставался для меня человеком с другой планеты, человеком, с которым мне предстояло слиться в непростом танго (тарарира-рурарам), человеком, которому я еще не простила нелюбви ко мне. Меня нельзя не любить! Категорически нельзя! Да и бывает ли так?