До дома оставалось протащиться еще квартал. Света зябла, но по лбу, как насекомые, ползали увесистые капли терпкого пота. Смахнуть их она брезговала. Но, слава российскому филологическому образованию, девушка продолжала шевелить мозгами. В ресторане директора питаются! Не все, а только генеральный, владелец, Олег. Так у него богатый папа. Он, и работая по блажи дворником, завтракать, обедать и ужинать поедет в кабак на Тверскую. А технический директор Виталик, который лично принимает у автослесарей каждую машину, ходит в таких джинсах, что от него бомжи шарахаются. И коммерческий директор Дима является из офиса совсем голодным, что ни молодым обменом веществ, ни беготней то за заказчиками, то от них этого не объяснишь. А ужины и завтраки его ждут очень скромные. Даже если он скрытый безумец и задался целью уморить голодом женщину, то себя, много зарабатывая, пожалел бы. Защитнице любви еще не доводилось видеть сумасшедших, которые планомерно действовали бы себе во вред. Таких, и только таких держат в психушках. Кстати, невооруженным глазом видно, кто что ест. Олег вальяжный, франтоватый и полноватый, а Виталька с Димкой юркие, ободранные и тощие. Кроме того, и Олег, и Виталик бывали у них, угощались за их столом, знали их вещи. В этом кошмаре можно дорассуждаться до того, что все трое в сговоре и проводят над ней какой-то чудовищный эксперимент. И Дима каждое утро бежит не в офис, а к маме. Переодевается там в дорогой костюм, завязывает на шее французский галстук и в служебной иномарке катит на работу. А вечером делает то же в обратном порядке. Разве это не может быть правдой? Нет, скорее паранойей.

Свете опротивела эта тема. Как все стройняшки поневоле, она долго внушала себе, что легче не заходить в магазины и держать холодильник пустым из-за отсутствия денег, чем бороться с искушением возле залежей жратвы, когда сумку распирает толстый кошелек. А когда в ладонь просится карточка, еще хуже: неосязаемые траты самые разорительные. Наконец поверила. И ей не хотелось подвергать эту веру былым сомнениям. Оставалось заняться подругой Могулевой. Она всегда мечтала выйти замуж и сменить фамилию. Говорила, что больше не в силах отвечать на вопрос, кто такой Лева и что она ради него может, с виду нормальным половозрелым мужикам и бабам. Надо же, ей организация позволяет безлимитные телефонные разговоры. А в издательстве рабочие мобильники есть только у владельца и юриста. Считается, что даже экономист перебьется.

Им необходимо было чаще видеться. Мужчины мужчинами, налаживание быта своим чередом, но зачем друзей терять. Света успела поблагодарить Леру за заботу, но не сказать, насколько шокирована. Не вероломством Димы, а заскоком подруги. Неужели она действительно опустилась до того, что шарит по карманам своего парня? Одна надежда, ляпнула, чтобы облегчить униженной женщине рывок из порядочности в сволочизм. Мол, если тебе никуда не деться от проверки сведений обыском, то я с тобой. Она всегда презирала баб, которые удерживали мужиков любыми способами – делали вид, что забыли про измены и рукоприкладство, терпели хамство и детей этому учили. Высмеивала тех, кто разыскивал своих гуляк по барам и тащил домой на горбу, ехал на окраину города после классического анонимного звонка: «Ваш муж сейчас ублажает любовницу по адресу…» Говорила, что ржа подозрительности деформирует личность, разъедая душу. И, если нет доверия, партнера надо бросать немедленно. Твердила о самоуважении как основе основ. «Та» подруга рассказала бы мужчине о встрече с избыточно получающей девицей, выслушала его комментарии и доверилась своему шестому чувству – искренен он или нет. Что с ней творится? Как она выразилась: «Пошлость оказалась не тем, что мы ею называли»? А чем? Неужели желанием употреблять слово «пошлость»?

Света вошла в квартиру. И сразу же из прихожей увидела кухонный стол с букетом ромашек, огромной пиццей и бутылкой вина, а рядом счастливо улыбающегося Диму. Она заплакала. Ненавидела себя за эту демонстрацию своих мук, но остановиться не могла. Любимый человек испугался, потом кое-как выяснил, что у нее температура, растворил в кипятке какую-то гадость, напоил, закутал в плед, уложил на диван. Но она вскочила и принялась искать маску по ящикам. Нашла, закрыла половину лица и смело бросилась к Диме. Он сорвал с нее одноразовую бумажную гарантию избежать заражения и начал целовать как бешеный. Света сопротивлялась, хрипя, что он заболеет и она себе этого не простит. Но парень клялся в готовности хворать с ней, сколько оба выдержат. Горячие, попеременно теряющие сознание, они будут любить друг друга вот на этой простыне (быстро расстелил), вот на этой подушке (точно бросил в изголовье), вот под этим пледом (она сдернула с себя шерстяной клетчатый утеплитель). Им будет казаться, что еще одно движение, и они умрут, но как будет хотеться испустить дух вместе, чтобы смешался и стал единым.

Учитывая то, что девушка нафантазировала об извращенном эксперименте над собой, после таких Диминых слов надо было выползать из дома на лестничную клетку, царапать ногтями соседскую дверь и звать на помощь. Но она увлеклась идеей совместной гибели в оргазме настолько, что не заметила, как они оба разделись.

Потом Дима грел пиццу и откупоривал бутылку. Влюбленные ели, запивали, снова падали на диван. У Светы создалось впечатление, будто он что-то с ней празднует. Свой беспрепятственный уход на ночь? Свое возвращение? А этот ласковый мальчик действительно пас брата или отдыхал от нее? С кем? Где? Через минуту она забывала о своих подозрениях. Но они успевали превратить наслаждение в удовольствие, радость в веселье, четкую надежду в расплывчатую мечту, а благодатное отсутствие суетных мыслей в тупость. И наконец, уткнувшись в плечо спящего Димы, закрыв глаза, она вспомнила, как они впервые поругались. Он не принес картошки, за которой она попросила его сходить. Обычное дело – надо бульон заправлять, а в корзинке для главного овоща пусто. Человек вроде бы понял про срочность, но шлялся по магазинам два часа, разыскивая батарейки для своих часов. Уязвленная Света кричала, что он эгоист, что его любовь – всего лишь слова, а когда надо делом доказать… Дима слушал молча и вдруг заплакал настоящими крупными частыми слезами. Перепуганная скандалистка бросилась в кухню и вернулась с миской недоваренного, так и не дождавшегося картошки борща. Зато в него вывалилась целая банка сметаны – рука дрогнула. Она умоляла парня есть, тыча в сжатые губы обжигающей ложкой. Но он отворачивался. Света пала на колени, старалась его обнять. Он вырывался. Она просила прощения. Клялась в любви. Дима не скоро вытер лицо салфеткой. И растерянно, вряд ли понимая, какую бурду жует и глотает, отобедал. Теперь, когда время приглушило обиды, даже Свете казалось, что то варево было слишком жестокой местью за забывчивость. Но тогда Дима сказал: «Вкусно». Потом: «Спасибо». И опять всплакнул.

Девушка нащупала на тумбочке разовые платочки и хорошенько высморкалась. О, как легко стало. Оказывается, чтобы успокоиться, надо было не страдать, а прочистить забитый нос. «Мужчины и правда все странные. И все разные. Димка отказался есть со мной из одной сковородки нашу первую яичницу. Извинился и попросил для себя тарелку. А ведь мы уже целовались. Зато сорокапятилетний уникум подружки настаивал на том, чтобы она чистила зубы его щеткой, когда они еще только за руки держались». Света улыбнулась завихам противоположного пола. И через секунду уже спала.


Утром она проглотила капсулу, сулившую избавление от насморка и головной боли часов на двенадцать. И по дороге в издательство думала о Жанне Аранской. Была в ее жажде делиться с читательницами всем, что сама узнала, какая-то общественная значимость. Например, люди беспокоятся из-за того, что полстраны сидит на алкоголе и наркотиках. И никто не вопит от ужаса: остальные давно впали в зависимость от ударных доз парацетамола. А они разрушают печень хлеще, чем водка. Народ употребляет быстрорастворимые действенные порошки и таблетки килограммами, едва заподозрив, что переохладился. И дней через десять снова недомогает. Возникает ощущение, что симптомы гриппа – это похмелье или ломка, когда в крови заканчивается главная составляющая парацетамола – аспирин. И ни один доктор с некоторых пор не заикнется, что при респираторно-вирусных инфекциях жар сбивать нельзя. И работать, и ходить по улице тоже. Нужно вылежать пластом без лекарств несколько дней. Нажимать на теплое питье. Вот тогда естественный иммунитет не даст заболеть долго. Но молодые воспринимают больничные как одну из легенд советского периода. Кто рискнет уходить на них по первому требованию организма, когда на дворе лютует ущербный российский капитализм. А лет через десять начнутся последствия. Вероятно, на этот случай лекарства от болезней печени рекламируются не менее настойчиво, чем от «простуды». «Выхода и выбора нет, Жанна, – иду отвечать на звонки и читать твой роман. С полным осознанием того, что сама буду виновата в старческих болячках», – думала Света, которую немного знобило. И никаких сил не было. Тем не менее она шла – упрямый скромный пример непостижимости человека.

Вскоре проклятая капсула, растворившись в желудке, настолько ее взбодрила, что Света обрела способность к здравомыслию. То есть прекратила укорять себя ерундой, о которой через день не вспомнишь, и сосредоточилась на работе, за которую деньги платят. В качестве необходимого шага к примирению с собой она одобрила давешнее решение завести речь о серии с Нинель Николаевной. Если старший редактор будет спорить, идти к Пирогову. Но в любом случае открывать рот следовало лишь тогда, когда она подготовит замечания авторам и отзывы приятельниц-читательниц. Нельзя отвлекаться воспоминаниями о дрожащем от нетерпения голосе Елизаветы Алексеевой. Долго ждала сочинительница и еще подождет. Ее текст везде был обречен – ни синопсиса, ни личных данных. А ужасающее начало с мытьем полов, глажкой и стиркой? Не начни Света с середины романа, она тоже удалила бы его из компьютера через пять минут, чтобы места не занимал. И подтвердила бы вчера худшие Елизаветины опасения, что издательству ее шедевр до лампочки.

Еще раз перебрав в уме вкусы и интересы знакомых молодых дам – не называть же их «мои девчонки», все-таки будут соучаствовать в виде фокус-группы в большом деле, – Света разволновалась. «Домохозяйки» и «интеллектуалки» при условии, что Жанна выдала «новый настоящий роман», маловато. Ей не хватало автора смелого и бесшабашного. Чтобы не умела, принципиально не желала оглядываться назад. Дескать, сама я многое прочитала, а теперь расскажу вам свою историю. Заранее не благодарю. Трепещите. Сколько времени займут нудные поиски третьей беллетристки, от девушки не зависело. Но на короткий срок надежд было мало. Света оценила длительность забега как марафон. И взбунтовалась: «Романы ведь какие-никакие, а будто тряпки перебираешь, силясь найти нужную. И чувства те же – интерес, азарт, раздражение, тоска. Уволюсь. Двину в мамину школу преподавать литературу. Буду из года в год талдычить то, чему меня саму научили, и оправдывать свое существование хоть одним ребенком, которого увлекла. Но я не подвижница. Я хочу участвовать в «создании портрета современности». Нет, уже не хочу. Что остается? Уволюсь. Выйду за богатого занятого дяденьку и страстно предамся шопингу. Если учесть, что редакторство, учительство и скупка шмоток вызывают одни и те же эмоции, это не худшая карьера».

Честно говоря, для Светы жить означало утверждать в мире собственное, а не чужое представление о себе. Добиться того, чего хочешь, а не получить, что дадут, – это счастье. Она была не прочь нищенствовать на старте. Но в желанном результате не сомневалась. И вдруг обычное повышение температуры, короткое отсутствие самоконтроля выявили, что она не исключает провала. А сегодня стало ясно, и путь отступления уже намечен. В школу, где правила взрослой игры знакомы с детства. Или к обеспеченному мужчине, чтобы ничем, кроме семьи, не заниматься. Во всех этих открытиях настолько не было ее желания и воли, что девушка растерялась. Получается, не все неудачники сами во всем виноваты? «Как не стыдно? Крохотное издательство, люди на глазах, весь материал в твоем распоряжении, и ты сдаешься? Это – твой предел, вечная отличница? Устала? А ведь еще не трудилась по-настоящему», – зло подумала девушка. И ворвалась в редакторскую.

– …я стала чувствовать возраст. Здравствуй, Света. Какая-то ты взбаламученная. Так вот, с недавних пор выводит из себя, когда продавщица сковородок, девочка неразумная, объясняет мне, какая из них лучше. Когда в магазине меня учат выбирать подушку или распознавать натуральную кожу. Причем я их ни о чем не спрашиваю, а они несут чушь – знания их почерпнуты из рекламных листовок. Так и хочется рявкнуть: «Посмотри, кто перед тобой, сколько мне лет. Я сама могу дать кому угодно консультацию любой сложности по всем аспектам материального бытия», – говорила Нинель Николаевна Павлу Вадимовичу.

– Милая моя, не видят они, сколько тебе лет, поэтому и обслуживают как молодую хозяйку, – галантничал он.