– Завидую. Съездить, что ли, к Ляле, она тортом приманивала.

– Поздно уже. Давай завтра вместе куда-нибудь сходим.

– Уговорил, сегодня пожертвую собой, но не надо злоупотреблять моим терпением, – рассмеялась Света.

И по тому, как Дима пожелал ей спокойной ночи, поняла, что достаточно было не жаловаться на тоску. Она рано использовала оружие – пригрозила развлечься самостоятельно. Теперь угроза потеряла в действенности. Придется осуществлять ее, чтобы взбудоражить Диму, если он повадится бегать к родителям. Но Света больше не злилась на него. Стало очевидным, чтение любовных романов – верный способ простить своему мужчине все. Иначе будешь драить полы в бикини. Одна-одинешенька. Стоп! Купальник выцветший, трусики замачивает в специальном сиреневом тазике… Может, роман о фетишистке? Нечастая гостья в дамском творчестве. Все-таки придется дать Алексеевой шанс. Но только не сегодня. Разговоры о вкусной еде подточили хрупкую нервную систему девушки. Она спешно вычистила зубы и улеглась в кровать, чтобы не засесть перед оболванивающим ящиком с тарелкой, наполненной все равно чем, лишь бы побольше.

5

Света все-таки надеялась, что утром Дима зайдет в их райский шалаш из настоящего своего дома. Часов в семь. Даже если в семь тридцать, даже если в семь сорок пять, им хватит времени, чтобы выпить кофе и налюбоваться друг на друга. Конечно, наполненный родительский холодильник был серьезным аргументом в пользу того, чтобы сварганить братишке завтрак и самому откушать. Девушка еще никогда не конкурировала с ломтем батона, толсто смазанным маслом и богато покрытым красной икрой. Но компромисс возможен. Можно прихватить что-нибудь и для нее. Ведь знает любимый, что у них шаром покати. Неужели мама с папой запрещают ему таскать продукты? В смысле, у нас ешь сколько влезет, но ничего не уноси. И заложит ли младший братец старшего, если тот ослушается? Чокнутая семейка, звери какие-то.

Дима прислал эсэмэску: родители вернулись, он с ними заболтался, идет прямо на работу, до вечера. Света неохотно подумала: «Дело житейское», повторила бутерброд с кабачковой икрой и отправилась в издательство. Все-таки Димина вахта кончилась, и им суждено было увидеться часов через одиннадцать. В редакторской, в шкафу для писчебумажных мелочей она нашла солидный, на ее взгляд, блокнот и новую ручку. Сначала хотела с синим гелевым стержнем, но потом решила, черный будет лучше. Погладила бумагу длинным, кое-как самостоятельно наманикюренным ногтем. И медленно вывела красивым округлым почерком: «Новый настоящий роман». Редактор – Светлана Лыкова. 1. «Я верю, он тоже меня любил». Автор – Елизавета Алексеева». Усмехнулась и добавила характеристику – «домохозяйка». Она не собиралась выдавать желаемое за действительное. У каждой беллетристки свои читательницы. Каков поп, таков и приход. Нет, какова попадья, таковы и поп, и приход. Все-таки Света выстраивала женскую серию.

Затем она вернулась к фанатичной прачке, оставленной вчера с трусами в руках. Хорошая штука книга – за ночь вода в тазу не остыла, героиня не посинела от холода в бикини – вспоминала себе, как лютой зимой столкнулась с молодым человеком напротив дверей теплого кафе. Поднаторевшая в чтении Света быстро добралась до эпилога. То, что ей и надо было, – история знакомства, близости и расставания мужчины и женщины, то есть нормальной любви. Не без труда перешедшая к сути дела Алексеева была искренна, яростна и, главное, купалась в том же ликующем духе – я все могу. Горе рвется из меня не пьяной бравадой перед девчонками, не нудными жалобами маме, не ложью новому парню, но трезвыми, честными и связными предложениями. У Светы на языке, правда, вертелись обороты, вроде «доверить мысли бумаге» и «письменно выразить чувства», да ведь нет в мире совершенства. Редакторской возни предстояло много, но девушка трудностей не боялась. Ее больше страшило их отсутствие. До зрелости, когда впервые хочется покоя, недолгого конечно, было еще далеко.

Молодость, непуганые амбиции и жажда геройских свершений были и причиной очередной головокружительной удачи – она нарвалась на второй «свой» роман. Точнее, машинально открыла файл некой Жанны Аранской. В любой другой день передохнула бы от текстов, настолько Елизавета утомила. Но Нинель Николаевна и Павел Вадимович солидарно отсутствовали, телефон благородно молчал. И, чтобы преодолеть искушение удрать пораньше (вдруг Дима уже собирается к ней), младший редактор занимала себя чем авторы послали. Поговорка: «Не везет в игре – повезет в любви» справедлива только для людей не старше тридцати пяти лет. Судьба часто предлагает им выбор – либо деньги, либо нежные чувства. Будто примеривается, чего забавнее будет лишить навсегда. С матерыми особями ей все ясно. Их предназначение не дерзать, а приспосабливаться.

Света фортуну еще интересовала. Поэтому и был задействован обратный вариант: «Не везет в любви – повезет в игре». Стоило ей поцапаться с Димой, как в виде компенсации нашелся роман «Доверчивая идиотка на выданье». При чем тут азартные игры? А чем еще можно считать книгоиздание в двадцать первом веке? Как минимум лотереей.

Синопсис обещал повесть о том, что расплата за все неминуема. Но Жанна без ложной скромности заявляла: авторский вклад в мировую литературу ничем не измерить. Кто до нее брался точно определить, куда платить – мимо кассы или в ее окошко? После-то косяком попрут, эпигоны… Света чуть было не простилась с ней, не заглядывая в текст. Еще не хватало автора с девизом: «Не смейте меня оскорблять, я не истеричка! Я – настоящая психопатка».

Судя по названию и содержанию, роман был идиотским. Но нахальная сочинительница зацепила младшего редактора первым же абзацем. Ее героиня вспоминала, как летом пятилетней девочкой скучала по родителям в деревне, пока они отдыхали от нее на юге. В субботу почти каждый двор наполнялся городскими родственниками, желавшими покормить комаров, нарвать в огороде зелени и знатно выпить под шашлыки. Однажды ребенок безмятежно играл возле печки в куклы. Вдруг в сенях раздался шум. И следом за ним в комнату ворвался молодой лохматый загорелый пьяный дяденька в одних шортах. Не только футболки, шлепанцев каких-нибудь на нем не оказалось. За ним подтянулись двое собутыльников, еле державшихся на ногах. И бабушка с дедушкой, которым тогда, в голове не укладывается, было по сорок пять. Героиню напугало, что у бабушки из горсти тонко и медленно сочилось пшено. Вероятно, она кормила во дворе кур. И набег приезжей пьяни был таким опасным, что рука не высыпала птице зерна, а сжалась в кулак. Да еще дед осуждающе бормотал: «Как тебя разобрало-то, Валентин». И друзья громко звали: «Валька, идем отсюда, а то все без нас дожрут». От ужаса малышка чуть не заревела.

Но Валька ее опередил. Хрипло рыдая, изливая из красных глаз почему-то не розовые, а прозрачные слезы, он бросился на колени перед замершим стоя с игрушечным чайником ребенком и возопил:

– Ой, вот ты какая! Большая уже!

Его крики сделались неразборчивыми: что-то о женской подлости, о том, что она могла бы быть его дочерью и что ему все равно, кто ее отец, главное, он вечно будет любить мать… Потом он начал крепко, до реберного треска, обнимать ее и долго, противно, мокро целовать в губы. Она заголосила, как машина скорой помощи. Валька, кажется, слегка протрезвел. Отстранился, полез в раздутые карманы шортов. Вытаскивал множество конфет в блестящих фантиках и совал девочке. Но та прятала руки за спину и орала – шоколад устилал пол.

Его, наконец, оттащили и изгнали, а ей объяснили, что когда-то Валентин, соседский пацан, ухаживал за ее мамой. Жить без нее не мог. Но ушел в армию, а мама, не будь дура, рванула в город и поступила в институт. И вот до сих пор мужик по ней сохнет и в разум не входит, хоть гуляет в ботинках по асфальту, а не месит сапогами деревенскую грязь.

Она сказала, что утром видела дядю Валю на речке с тетеньками. Все они хохотали и играли в догонялки.

– Точно, он в этот раз целую банду привез. Ну, так что ж ему теперь делать, раз наша его не дождалась, – оправдал взрослые игры дед. – Пойду косу доточу.

Бабушка мигом замела пшено в совок и убежала в огород. А потрясенное дитя сгребло конфеты под стол и залезло под него же, от греха подальше. В головенке бродили слепые и глухие зачатки каких-то мыслей. Оно не заметило, как уснуло.

Малышку разбудил дед, когда осторожно извлекал из убежища. За окном был поздний вечер. Бабушка причитала, что они искали внучку, всю деревню обегали, но отогнуть скатерть не догадались. И вдруг воскликнула:

– Господи, ты все конфеты съела! До последней! А Валька их, наверно, килограмм высыпал. С животом плохо будет. Только этого не хватало. И ведь не подумала бабу с дедом угостить. Как не стыдно! Будто мы городские сладости каждый день видим. Будто у нас деньги на шоколадки есть. Ведь года в три обещала, что вырастешь и купишь деду пальто, а мне большую шаль. Теперь видно, чего от тебя ждать. Мы-то с тобой последним делимся.

Девочка таращилась на гору разноцветных бумажек и не могла вспомнить, что произошло между ней и конфетами. Но ее наполнял такой жгучий стыд, какого она потом и за гораздо более некрасивые сознательные поступки не испытывала…

Света гордилась Жанной, которая сообщила, что ей двадцать три года. В такие лета еще стесняются своей невольной причастности к мерзостям, творимым взрослыми. Исповедальная проза, ни дать ни взять. Валентин отвратителен, но и бабуля с дедулей – персонажи еще те. Не убили его на пороге, когда невменяемый и лютый рвался в дом. Не вышвырнули, когда начал лапать и обсасывать ребенка. И так попрекнули несмышленую, что на всю жизнь запомнила. Однако это не было пределом авторской храбрости. Далее Аранская детально разобрала поведение бывшего воздыхателя мамы. Он, потеряв над собой контроль от водки, начал демонстрировать загнивающий отцовский инстинкт – приласкать ребенка безнадежно любимой женщины, усадить на колени и тому подобное. А потом без малейшей паузы выдала суть педофилии – экономическую. Нынешние мужчины ленивы и слабы, они не желают зарабатывать на половозрелую бабу и выслушивать ее нелицеприятные отзывы о них. Дети обходятся гораздо дешевле, не сравнивают их потенцию ни с чьей, не гонят на работу, вот и вся недолга. Затем досталось матери, которая когда-то путалась с гадом и алкашом, сама слиняла, а дочь испытала шок, какого миллионы детей не испытывали, потому что их не бросали в гребаной деревне, а брали с собой на море. И наконец, бабка с дедом были охарактеризованы как законченные подонки – жадные, завистливые, невежественные. Они, ни много ни мало, посмели обвинить ребенка в нищете советской и российской глубинки. И убили детскую непосредственность, выкосили самооценку, которой уже не дано было подняться выше места среза, а оставалось лишь засохнуть на корню.

Дипломированный филолог-русист пробормотала: «Ну, ни хрена себе». А Жанну несло дальше. С одной стороны, с годами она убедилась в том, что здоровый мозг «работает» с неприятными воспоминаниями, ослабляя их. Теперь она была скорее зла на тех взрослых и чувствовала отвращение не к каждому из них, а ко всем пьяным в хлам, независимо от пола и возраста. С другой стороны, кто знает, каковы отдаленные последствия того случая. Встретишь хорошего, доброго, любящего мужчину – свою безоблачную судьбу. И вынуждена будешь с ним расстаться, потому что тебе противны станут его ласки и невыносим вид на коленях перед собой. И ведь не догадаешься, что он неуловимо похож на, казалось бы, прочно забытого Вальку. Или будешь орать на мужа, чтобы надел тапочки и ни-ког-да без них на глаза тебе не попадался. И с чистой совестью поклянешься: твоя ярость вызвана беспокойством о его здоровье. Но никогда не отдашь себе отчета в том, что когда-то какой-то мудак ворвался в комнату босиком и напугал тебя до полусмерти.

В отличие от нерешительной Елизаветы Жанна перешла к основному сюжету без задержек: «Время шло. Как-то она уныло отпраздновала Новый год в компании сверстников, которые почему-то воображали себя ее друзьями. Этим мечтателям все еще удавалось обманывать докторов, будто они психически здоровы. Но скорее всего, врачи давно поставили им истинный диагноз. Просто не хотели оформлять инвалидность по душевным расстройствам такой куче народу. Обслуживают себя в быту, не кидаются на окружающих, и на том спасибо. С таким настроением и багажом детских горестей в подсознании она и встретила его в кофейне…» Правда, тут крутая беллетристка решила похвастаться даром стихосложения. И заставила героиню быстро припомнить зарифмованное утром. Младший редактор испугалась, что начнутся мистические дела – предчувствия, видения. Но, презрев все условности, Аранская непосредственно вставила в роман свое то ли лучшее, то ли единственное на сегодняшний день:

Мой белый пес проносится сквозь волю

Прогулки поздней.

И вновь домой – терпеть собачью долю

И рабства козни.

И изнывать до будущей прогулки,