— Почему именно степ?

— Видишь ли, у тебя проблемы с дыханием. Степ стимулирует работу сердца, дыхательного аппарата, укрепляет икроножные мышцы, естественно корректирует линию бедер…

— Все ясно, — прерываю я Лизино выступление. — К сожалению, ничего сегодня не выйдет.

— Жаль, — искренне сокрушается она. — Очень жаль. Теперь инструктор по степу появится только в четверг.

— Значит, с четверга и начнем.

— А как Инна Владимировна? Были вы вчера у нее?

Я не собираюсь посвящать в свои проблемы коллег, поэтому покидаю офис и продолжаю разговор, стоя у пыльного окна в конце коридора.


…Позвав на помощь Лизиных приятелей, я, увы, сильно перестраховалась. Ложная тревога! С их точки зрения, музыкальный доктор наилучшим образом сочетал в себе профессиональную компетентность и человеческую порядочность.

Случай у мамы тяжелый, запущенный. Но доктор оказался безупречен — назначил правильное лечение, повернул вспять развитие болезни.

— А субботний эпизод?

— Всего лишь неизбежный сбой, — заключили врачи, побеседовав с мамой. — Возможно, она давно не видела внучку. Или не ожидала ее увидеть. Или девочка, сама не понимая того, сказала что-то неосторожное, что-то такое, что могло пациентку разволновать. Могла она сказать что-то?

Да, пожалуй, могла. Каким-то боком вспомнила Лешку, а маме и достаточно: бедный сыночек, квартиру потерял…

Но в целом мамино состояние было оценено со знаком плюс. И выглядела она гораздо лучше: лицо округлилось, исчезли напряжение и усталость. И разговаривала спокойно, даже шутила над собой:

— У меня теперь такой насыщенный график! С утра бассейн, прогулка, после дневного сна — музыка. Выкладываюсь, как спортсмен перед соревнованиями!

Мама любила выкладываться. Жизнь с полной отдачей была для нее естественным состоянием, единственно возможной формой существования.

— Поэтому ты пока не приезжай слишком часто, — продолжала она. — Иногда я очень устаю… А как у вас с Владиком? Надеюсь, все в порядке?

— Все в порядке! — Я смертельно перепугалась. А вдруг мама почувствует обман? — Он привет тебе передает. В следующий раз, если хочешь, мы вместе приедем. — От страха меня кинуло в крайность: я пообещала маме нереальные вещи. Не дай бог, она запомнит эти мои слова!

— Приезжайте. Я буду рада его видеть.

Обо всем этом я собиралась поведать Лизе, но только успела начать — мой рассказ прервала Валерия:

— Наталья, бегом! Тебя Александра Николаевна зовет.

— Вот вы, Наталья Павловна, говорите — стиль. А это как понять?

Я присела у стола и начала изучать таблицу на мониторе компьютера.

— Стиль — это принципы, закономерности, не так ли? А здесь, извините, все свалено без всякой системы.

— Вы не совсем правы.

Мне стало тоскливо и чуть ли не до слез жалко Любовь Петровну. Всеми ее поступками двигала неизжитая с годами потребность во всеобщем восхищении. Для людей она одевалась, наводила красоту. Ездила за границу, ходила в рестораны — все, чтобы потом рассказать. Вблизи это раздражало, на расстоянии — трогало… И работала она хорошо, старалась. Тоже хотела, чтоб похвалили. Только не могла угнаться за переменами — действовала по старинке, как научили когда-то.

— Тут есть закономерность, — объясняю я Александре Николаевне. — Такая и такая.

— Такая? Позавчерашний день, — заявляет новая начальница, выдавая очередную порцию крем-брюле.

— Но она тоже имеет право на существование. — Я неожиданно начинаю спорить, вступаюсь за Любашу.

— Глупо пользоваться устаревшими методиками, когда полным-полно новых! Вы-то, Наталья Павловна, отлично знаете.

Еще пара реплик, и мы вернемся к разговору о стиле. Не нравятся мне эти разговоры — коктейль из крем-брюле и жесткой безапелляционности, поэтому я отвечаю холодно:

— Да, с некоторыми я знакома.

— Будьте добры, приведите этот документ в удобоваримое состояние.

Время неумолимо приближалось к двум. Пунктуальная Александра Николаевна включила в розетку маленький черный чайник, Валерия, пробормотав что-то про социальную опасность подхалимов, ушла обедать, а я, не отрываясь, сидела у компьютера. Приводила в удобоваримое состояние Любашины документы и, покончив с этим, не входящим в мои должностные обязанности занятием (Валерия недаром считает меня подхалимкой!), возвратилась к своим утренним начинаниям.

Срок исполнения документа — вчера. Но спешить нет смысла — от суеты снижается производительность. Я пыталась искусственно затормозиться и неожиданно сделала интересный вывод: чтобы процесс шел эффективнее, нужно найти собственный ритм. Естественный, подходящий, соответствующий внутреннему…

Машинально смотрю на часы. Половина пятого. Кошмар! Надо быстрее!.. Ах, вот в чем дело! Спешка и есть теперь самый естественный для меня ритм. Боюсь не успеть… Дело вовсе не в служебном рвении. Не в стремлении понравиться Александре Николаевне, как намекает Валерия Викторовна. Дело в Глебе…

С его появлением у меня появилось чувство, будто прежняя жизнь проходила как сон. Теперь надо торопиться, наверстывать. Что наверстывать? Куда торопиться? А неизвестно. Но, исходя из этого тезиса, сформировались мои новые биоритмы. Я судорожно барабанила по клавиатуре, выписывала очередной аналитический документ, как выписывают коньками на льду геометрические фигуры. Немного поверхностно и очень четко.

— Совсем, Наташ, заработалась! — ехидно заметила Валерия. — Ну, твое дело! А я — домой.

Независимое поведение Валерии призвано обличить мое гнусное низкопоклонство. Зато она — сама оппозиционность: уходит с работы без пятнадцати семь, при этом отважно стучит каблучками и громко хлопает дверью.

Без пятнадцати семь… Я посмотрела на часы, болезненно поморщилась и с утроенной энергией продолжила терзать клавиатуру.

Через некоторое время мимо моего стола проплыла Александра Николаевна. На часы смотреть не надо, я уверена — сейчас семь ровно.

— Наталья Павловна, вас дома супруг заждался!

Если бы дома… Увы, это не для нас. Мы теперь ведем светский образ жизни. Вчера побывали на презентации в арт-салоне у Игоря, сегодня приглашены на Никитскую к Алле Аркадьевне. А меня по-прежнему тянет домой, так же остро, как в тот вечер, когда я сидела в пещерной кухне у Лизы. Только вряд ли мы окажемся дома раньше полуночи. В очередной раз бессмысленно растратим время, отпущенное судьбой только нам двоим.

Время уходит. Я мучаюсь ощущением уходящего, ускользающего между пальцами времени. Прекрасного времени, перетекающего в небытие. Пока оно не прошло, надо все успеть! Что успеть? Может быть, успеть насладиться?..


В мае даже вечер шокирует яркостью солнечного света и буйством красок, даже наша Каширка в это время года выглядит привлекательно… Наслаждаться! Оглянуться не успеешь, опять придется шлепать по лужам, прятать лицо от ветра, поднимать воротник. А сейчас так приятно подставить ветру лицо! Майским вечером он особенно нежен. И так же особенно нежен Глеб. Я подставляю ему лицо с детской, уже забытой радостью. Окунаюсь в его нежность, как в стихию майской природы… А на часах тем временем — без пятнадцати восемь.

— Она нас приглашала к семи.

— Извинимся. Скажем, я задержалась на работе.

От Каширки до Никитской добрались за двадцать минут — рекордные по московским меркам скорости. По дороге Глеб рассказывал про Аллу Аркадьевну.

Они знакомы невероятное количество лет. Познакомились на работе. Глеб был молодым специалистом, вчерашним выпускником вуза. Алла Аркадьевна — тридцатипятилетней соломенной вдовушкой. По-современному разведенной женщиной с дочкой младшего школьного возраста на руках. Решила пустить жизнь по новому руслу: с мужем рассталась, квартиру разменяла, заодно и на другую работу устроилась.

Сначала они никого не знали в отделе — держались друг друга, как новички. Но скоро выяснилось: в делах Алла совсем не новичок, а даже наоборот — специалист. С двадцати лет конструктором работает. В инженерном ремесле она стала первой наставницей Глеба. Трудилась, лепила из него профессионала.

А вот в повседневной жизни еще неизвестно кто кого наставлял…

— Представь себе мятущуюся тридцатипятилетнюю женщину. Красивую, резкую, нервную, с нестандартным, почти мужским складом ума.

— Ты старался ее успокоить? — с легким волнением допытываюсь я. — Рассказывал про актуализацию?

— В общем, ты права. Она томилась теми же проблемами, которые мне довелось пережить через несколько лет… Иногда я приглашал ее в кафе или в театр. Но она соглашалась редко, стеснялась моей молодости.

— И долго длились ваши платонические… отношения?

— Лет пять, наверное. Пока в отделе не появился новый начальник.

— Которого звали Евгений Сергеевич?

— Когда он появился… как тебе сказать…

— Тебе было грустно?

— Я как раз нашел новую работу — устроился на совместное предприятие.

— Чтоб скорей позабыть Аллу Аркадьевну?

— Что ты! Я не собирался ее забывать. Как видишь, мы до сих пор дружим.

Красавица с нестандартным мышлением и мужским складом ума! Неужели он никогда не был влюблен в нее? Ну хотя бы в самом начале, немножко… Был, наверное, но зачем-то скрывает.

— А как вышло, что ты вернулся к Евгению Сергеевичу?

Глеб рассмеялся:

— Зашел на минутку — остался на всю жизнь! Попросили помочь с проектом, не укладывались в контрактные сроки. Через полгода звонят: не мог бы ты еще. Потом говорят: «Все, Глеб. Без тебя никак!» А мне и самому у них нравилось.

— А Алла? Она продолжает работать?

— Давным-давно уволилась. Кстати, при весьма драматичных обстоятельствах…

О драматичных обстоятельствах я узнала немного позже от самой Аллы Аркадьевны — мы сидели за десертом у нее на кухне.

— Вы, наверное, находите странным наше жилье? — кокетливо поинтересовалась некогда красивая и своевольная женщина, а ныне стареющая мужняя жена.

— Не странным, но своеобразным.

Только представьте: парадные фасады Никитской улицы, элегантная публика, дорогие автомобили. Пока я преодолеваю путь от машины к дому, меня останавливает сухопарая черноволосая женщина.

— Нитикис. — Она беспомощно тычет в карту.

— Никитская. — Легко догадаться, что передо мной иностранка. — Никитская — здесь! — показываю указательным пальцем вниз.

— Бульвар, — четко добавляет моя собеседница.

— А бульвар — там, — указываю я жестом регулировщика.

— Грацио, — отвечает женщина, сверкнув на прощание очками…

Но стоит только отойти на сто метров от праздничной, ухоженной Никитской, на которую приезжают поглазеть иностранцы, и вы окажетесь… вы окажетесь в доме Аллы Аркадьевны. Лучше не замечать того, что творится в подъезде. По крайней мере, когда идешь в гости, можно себе позволить не замечать. Достаточно подняться на один пролет по затхлой каменной лестнице к лифту-стакану, нажать на кнопку и перенестись… в классический коммунальный коридор, длинный и широкий, как Никитский бульвар. По коридору, как по бульвару, гуляют, не здороваясь, незнакомые друг другу люди. Одеты они при этом по-домашнему.

— Нам сюда.

Глеб подвел меня к деревянной филенчатой двери, окрашенной пинатексом или текстуролом. Думаю, что окрашенной, потому что дверей из красного дерева в квартире такого класса не должно быть в принципе. За филенчатой дверью — обычная металлическая, а за ней — полноценная квартирка с кухней, прихожей, санузлом и двумя просторными комнатами. Государство в государстве.

— Это придумала я! — гордо сообщила Алла Аркадьевна. — Муж был страшно против, коммуналка, вонь, грязь! Все равно найдутся желающие, квартиру расселят, и поедешь ты в какое-нибудь Свиблово или в Марьино… А я настояла! Честно говоря, мы оказались в дурацком положении. На пятом десятке, оба — коренные москвичи, и хоть иди квартиру снимай! Хуже, чем в студенческие годы. А знаете, почему получилось так?

Чтобы мне стало все ясно, рассказчице пришлось отступать в глубь веков, на десять, нет, все-таки на пятнадцать лет назад.

— Когда мы встретились с Женей… — Алла Аркадьевна замялась, не зная, как обойти некрасивую сторону истории. — В общем, я к этому времени уже развелась, а он еще был женат, хотя, конечно, брак, сами понимаете, давно превратился для него в обузу. Женя даже домой не хотел идти после работы! Вот до чего доходило.

Скорее всего, причина, по которой Евгений Сергеевич не хотел возвращаться домой после работы, называлась Алла Аркадьевна. Не встреть он ее — проживал бы сейчас по старому адресу, а эксцессы пятнадцатилетней давности забылись бы сами собой. Я почувствовала неприязнь. К Алле Аркадьевне, к незнакомой исследовательнице почв из Норвегии, к ситуации классического треугольника. Я ненавидела их всем сердцем. Влюбиться в чужого мужа — все равно что украсть чужую вещь. А если бы Глеб оказался женатым? Нет, никогда! Ни за что… Но одно дело я, и совсем другое — Алла Аркадьевна.