Адель Паркс - Мужей много не бывает

Мои выступления имеют для меня еще два плюса. Во-первых, они приносят мне некоторый доход в дополнение к учительской зарплате. Во-вторых, после того, как я спел несколько песен на свадьбе тети Марка Баркера, дети в школе начали испытывать ко мне нечто вроде уважения. Марк Баркер — самый бескомпромиссный парень в школе. Он вызывает в окружающих примерно столько же симпатии, сколько свежий, сочащийся кровью и гноем чирей, но учителя и ученики почему-то стараются понравиться ему, хотя и ненавидят себя за это. Мне повезло: Марк никогда не презирал меня в той же полновесной мере, как почти всех остальных учителей. Я пока прожил на свете меньше тридцати пяти лет и еще не перешел в разряд полумертвецов (Марк никогда не опускается до разговоров со старьем, стоящим одной ногой в могиле). И я не ношу круглый год сандалии на носки. Я даже подозреваю, что Марк всегда считал, что я ничего себе тип, но только никогда не мог простить мне того, что я школьный учитель. Вот если бы я занимался разработкой интернет-сайтов или рекламным бизнесом, Марк признал бы, что я в порядке. После выступления на свадьбе его тети я почти сравнялся в его оценке с представителями этих престижнейших и доходнейших профессий.

В какой-то момент дети узнали, что у меня есть вечерняя работа, притом что я преподаю музыку в школе, — боже, я не мог упасть ниже в их глазах. Довольно продолжительное время каждый раз, когда я проходил по серым школьным коридорам, мои барабанные перепонки страдали от бесчисленных какофонических интерпретаций «Тюремного рока». Я уже начал смиряться с тем, что буду слышать ублюдочные версии песни «Вернуть отправителю» до самого дня ухода на пенсию, который будет ознаменован получением золотых наручных часов. Когда в поле зрения юнцов появляется микрофон, они очень настойчивы, но не очень гибки в подходе. Затем Марк Баркер предложил мне прийти к нему в класс с гитарой. Поначалу мне не слишком импонировала эта идея — я считаю, что такие эксперименты всегда заканчиваются слезами, — но в итоге я провел скромный, но вполне неплохой джем-сейшен. Мне это даже понравилось.

Скоро вся школа узнала о том, что я «не совсем дерьмо», и мои уроки стали отличаться заметно большей живостью и насыщенностью и, чего греха таить, заметно лучшей посещаемостью. Удивительно было наблюдать, с каким интересом и энтузиазмом класс обсуждает музыку. Для меня это зрелище обладало неповторимой новизной.

Мои ученики, похоже, видели в Элвисе недостающее звено между Бетховеном и обожаемым ими хип-хоповым хламом. Заблуждение относительно того, что музыка, наполненная ругательствами и проклятиями в адрес Бога, — это круто, а все остальное — отстой, медленно изживало себя. Мы говорили о значении музыки в истории человечества, о ее месте в современном обществе, о возможности зарабатывать на жизнь с ее помощью. Одно из таких обсуждений привело к пари (с таким же успехом это можно назвать социальным экспериментом или откровенной авантюрой), которое состояло в том, что я должен был подкрепить действием свое утверждение, что мог бы зарабатывать на жизнь, играя музыку на улице. Вызов бросил Марк Баркер. Я не мог отступить.

Вот почему в тот день, когда я встретил Лауру, я изображал из себя уличного музыканта. Однако мне кажется, что, притворяясь уличным музыкантом, ты в самом деле становишься им — пусть даже только на пару пустых академических часов и перерыв на ленч. Это как, скажем, если ты притворяешься парикмахером и стрижешь чью-то голову, то на этот конкретный момент ты в самом деле становишься парикмахером. Я считаю, что это отличная концепция, поскольку она позволяет нам попробовать в жизни многие занятия.

Когда я увидел Лауру, я подумал, что она забавная и слегка странная. Меня всегда это привлекало в женщинах, хотя я по своему горькому опыту знаю, что таких женщин следует избегать (от «слегка странная» всего один маленький шаг до «совершенно психованная»). Еще я подумал, что она красивая и у нее приятный акцент. Мне нравятся австралийки — они умеют бросать фрисби. А когда она поцеловала меня — или, точнее, позволила мне поцеловать себя, — у меня в животе запорхали бабочки. Но я не ожидал ее снова увидеть. В метро каждый день ездит три миллиона человек, и это даже не была моя обычная линия, но, как любил говорить мой дед: «Никогда не недооценивай тех усилий, на которые способна женщина ради того, чтобы завладеть тем, что она хочет». А Лаура, видимо, хотела меня.

Эта мысль так меня вдохновляет, что я подпрыгиваю и щелкаю в воздухе каблуками, мысленно отметив, что надо будет исполнить этот маневр перед Лаурой, если представится такая возможность или возникнет шанс создать такую возможность. Женщинам нравится, когда их мужчины дурачатся, как дети. Интересно, удастся ли сегодня показать ей, что я умею ходить на руках?

Она сказала, что меня разыскала ее подруга и почти силой потащила на мой концерт. Это все глупости. Где, в таком случае, эта ее подруга? Вчера вечером она была одна. Я ни в коем случае не жалуюсь. Она очень решительная и редкая девушка, раз не испугалась навести справки и найти меня.

Я вставляю ключ в замок на двери подъезда, поднимаюсь по лестнице и бесшумно открываю дверь моей квартиры — не хочу будить Лауру, если она еще спит. С ее мальчонкой ей вряд ли часто выпадает возможность поваляться в постели. Но моя предусмотрительность оказывается излишней. Квартира встречает меня признаками активной деятельности.

В душе шумит вода, а телевизор настроен на канал Эм-ти-ви — чересчур громко для такого раннего часа. Скоро дядя из квартиры этажом ниже будет стучать щеткой в потолок. Он так всегда делает, когда я включаю музыкальный канал. Я улыбаюсь про себя. Еще одно доказательство того, что Лаура — девчонка высший класс.

Я принимаюсь готовить завтрак: ставлю рогалики в микроволновую печь, а все остальное кладу на сковороду, смазав ее предварительно растительным маслом. Почему-то я нервничаю. Говорю «почему-то», потому что я вообще-то привык занимать женщин по утрам, и завтрак — это трапеза, которую я готовлю чаще всего. Рискуя показаться жалким хвастуном, признаюсь, что мог бы после каждого выступления укладывать в постель красотку (или хотя бы не лосиху в шелковом белье). Женщины, которые приходят на мои концерты, редко представляют собой неприступную крепость. А если среди публики не находится той, кто завладеет моим воображением, на крайний случай у меня есть фанатки. Фанатки спят со мной, воображая, что спят с Элвисом Пресли. Это, конечно, слегка странно, но многие из них просто сногсшибательны, и я считаю, что напеть пару строчек из «Люби меня нежно» — небольшая цена за восторженный и ни к чему не обязывающий секс с длинноногой малышкой. Это не я ублюдок. Это биология. Очень немногие мужчины смогут скрепить сердце (или то, что в штанах) и сказать «нет».

Но Лаура не такая.

Она не просто детка, она женщина. Она может и посмеяться, но, когда говоришь с ней, понимаешь, что жизнь у нее не сахар. Она как друг, но в то же время она сексуально привлекательна. Она сексуально привлекательный друг. Я уже жду не дождусь, когда познакомлю ее с ребятами, потому что Джон обязательно будет ее смешить (вчера вечером я имел возможность убедиться, как это здорово, когда она смеется), а Дэйв отбросит на меня выигрышный отблеск от своих рыцарских доспехов — он занимается защитой окружающей среды, спасением китов и тому подобным, а девушки восхищаются такими парнями (хотя почему-то не спешат броситься им на шею). А ребята будут в восторге от Лауры. Они решат, что она забавная, интересная и «своя в доску». Они должны так решить.

— Привет, — прерывает Лаура мои мысли о ней.

Я подпрыгиваю так, словно она застала меня за просмотром жесткого порно, и, подчиняясь эффекту домино, чуть не роняю сковороду.

— Привет, — сдавленно говорю я, затем кашляю и машу полотенцем над сковородой в попытке создать впечатление, что поднимающиеся от нее пары неожиданно и сильно повлияли на мои голосовые связки. Пробую снова, надеясь, что не напоминаю тембром голоса мальчишку в период опущения мошонки. — Как спалось? — спрашиваю я.

Лаура вспыхивает. Честно, она просто великолепна. Мне приходят на ум стихи старых поэтов, которые я читал в школе, чтобы сдать экзамены повышенного уровня, — стихи о застенчивых, робких девушках, у которых на щеках всегда цветет румянец. Я тогда думал, что это сопливая чушь, но теперь вижу, как привлекательна стыдливость, особенно в сочетании с почти незаметным, но освещающим ее изнутри отсветом желания.

— У нас был секс? — спрашивает Лаура. Слово «секс» в ее устах заставляет мой член слегка напрячься. Мне нравится это ощущение, но сейчас оно не к месту.

— К сожалению, нет, — честно признаюсь я.

Лаура с облегчением вздыхает.

— Это хорошо.

Мое лицо выражает разочарование, и Лаура это замечает. В таких случаях я никогда не скрываю разочарования, так как по своему опыту знаю, что лучший способ получить женщину — это показать, что ты ее хочешь.

— Я имею в виду, если бы он у нас был, я бы предпочла это запомнить, — добавляет она.

Я улыбаюсь:

— У тебя еще будет возможность. Я обещаю.

Она снова вспыхивает и смущенно берется руками за отвороты халата. Это мой халат. Мне нравится видеть, что на ней мой халат. Она, похоже, тоже задумывается об этом и через мгновение опускает руки, сама не заметив, что от ее действий он распахнулся чуть шире… Я так хочу ее!

— Мы разговаривали, — добавляю я.

— Это я помню, — улыбается она. — По крайней мере, большую часть. Я совсем глупости говорила?

— Нет. Ты была обворожительна, — отвечаю я. Мы оба знаем, что я говорю это не для проформы.

— Что у нас на завтрак?

— Яичница с беконом, сосисками и фасолью. Даже какие-то грибы, хотя я им не доверяю.

— Здорово, — улыбается Лаура.

— Здорово, — подтверждаю я.

Филип

Я выплываю из странного сна, в котором я был на собачьих бегах.

Прошлым вечером у нас был хороший секс. Неожиданный. Волнующий. Как в молодости. Я люблю свою жену.

Я со вкусом потягиваюсь, размышляя о том, почему такое случается, что я начал замечать, когда чувствую себя как в молодости. И это пока правило или уже исключение? Мне гораздо ближе к пятидесяти, чем к двадцати одному. Это непреложный факт. Когда подобные мысли приходят мне в голову, я не спешу делиться ими с Беллой, несмотря на ее желание всегда быть в курсе того, что творится у меня в мозгу.

Ее сторона кровати холодная — следовательно, она встала уже некоторое время назад. Я выползаю из постели и тащусь вниз, в надежде, что она в кухне или на застекленной террасе. Но и там и там пусто. Беглый осмотр дома показывает, что она куда-то ушла. Я проверяю, не прикрепила ли она записку к календарю, висящему в буфетной, затем смотрю, не оставила ли она ее на столе в кухне. Я вовсе не удивлен, что мои поиски не приносят результата, — Белла не принадлежит к тому типу женщин, которые, уходя, обязательно информируют близких людей о своем местонахождении, чтобы те не волновались. Относительно некоторых вещей она, кажется, завязла во времени своей буйной молодости. И мне нравится эта ее черта.

Я варю кофе и раздумываю, что бы съесть на завтрак. Белла предпочла бы, чтобы я съел половину грейпфрута и мюсли — их она сама готовит по понедельникам, на всю неделю, точно отмеряя предписанное количество каждого вида злаков, орехов, изюма и других ингредиентов. Она узнает, если я позавтракаю чем-нибудь другим. Она и слышать не хочет о покупных мюсли — в них слишком много соли и сахара. Она беспокоится об уровне холестерина (моего) и содержании жира (моего и ее).

На первый взгляд это похвальное беспокойство зрелого, серьезного человека о здоровье, но при ближайшем рассмотрении оно оказывается суммирующим индикатором сумбурности ее характера. Забота об ограничении потребления жира — это, конечно, вещь важная, но тот факт, что она была спровоцирована статьей в женском журнале, в которой говорилось, что 70 процентов всех супружеских пар набирают больше трех с половиной килограммов веса за первый год совместной жизни, полностью срывает с нее ореол взвешенности и обдуманности. Я посоветовал Белле перестать верить статистике. Она рассмеялась, когда я сказал, что 87 процентов статистики придумывается в процессе написания статьи. Но все равно мы целыми неделями существовали исключительно на салатах.

Меня даже несколько тревожит, насколько серьезно Белла воспринимает все рекомендации, исходящие из не совсем достоверных источников. Иногда я задумываюсь, стала бы она другой, если бы ее мать была до сих пор жива. Я пришел к выводу, что из-за того, что Белла потеряла мать в таком раннем возрасте, она всегда ощущает себя чуть-чуть одинокой и потерянной. Естественно, сама она в этом никогда не признается.