Но мне необходимо сделать еще одну вещь. Я беру телефон и жму единицу, чтобы активировать быстрый набор.

— Привет, Лаура. Это я, Белла.

Замечательно. Даже начало звучит двусмысленно. Лаура или снизойдет ко мне и поймет, что я представляюсь потому, что мы с ней не разговаривали много месяцев и я опасаюсь, что она забыла мой голос, или проявит враждебность и решит, что я специально разделяю Беллу и Белинду.

Несколько секунд она молчит. Затем наконец отвечает:

— Привет.

— Как ты? — запнувшись, спрашиваю я.

— Спасибо, хорошо. — Она не дает мне поблажки.

— Я тоже, — говорю я, хотя она и не спросила.

— Позволь узнать цель твоего звонка.

Мне нравится, что она разговаривает так прямолинейно и жестко. Это показывает, что она преодолела свой трехлетний кризис самооценки. Когда мы еще были подругами, я чего только не делала, чтобы вытащить ее из этого состояния, а оказалось, что для этого нужно было только открыть ей, что я замужем за любовью всей ее жизни. Шутка.

— Звоню рассказать, что мы с Филом опять поженились.

— Да, я слышала, что вы собирались.

— Да. — Я опять замолкаю.

— Ждешь от меня поздравлений? — спрашивает она. Не обязательно.

— Нет, не жду. Просто хотела, чтобы ты услышала это от меня.

— Ну, значит, для тебя все закончилось хорошо, да, Белла? — Судя по голосу, данный факт не вызывает в ней особого энтузиазма.

— Но я слышала, что у вас со Стиви тоже все хорошо, — замечаю я.

— О да, все замечательно! — с искренним восторгом восклицает она, но затем спохватывается и добавляет: — Но скорее не благодаря, а вопреки тебе.

— Да, я понимаю.

Этот разговор мучителен для меня. Я готовилась к нему с помощью психолога, тысячи раз прокручивала его в голове, но все равно и представить не могла, как мне будет плохо. А ведь в прошлом мы с Лаурой не приносили друг другу ничего, кроме радости.

По щеке скатывается слеза и падает на закрытый журнал, лежащий у меня на коленях. Еще и глаза на мокром месте. Как мне не хочется плакать перед Лаурой. Это так унизительно, так не к месту.

— Ты плачешь? — резко спрашивает она.

— Да, — с неохотой отвечаю я.

— А ты, случайно, не беременна? — спрашивает она с проницательностью лучшей подруги.

— Возможно, — признаю я. Я шмыгаю носом и улыбаюсь. — Ты — первый человек, кому я сказала. Я даже еще не делала тест и Филу не говорила. Лучше перестраховаться. Не хочу подавать ему ложных надежд.

— Боже мой, это же замечательно! — смеется Лаура, затем осторожно добавляет: — Ведь так? — Ее вопрос не лишен оснований, если учесть, каких взглядов на материнство я придерживалась в прошлом. Наша беседа напоминает американские горки. Мы не уверены друг в друге, но все же движемся в верном направлении. Я не знаю, сколько мне еще извиняться; Лаура не знает, сколько ей еще злиться.

— Да, это замечательно. Я очень хочу забеременеть, — заверяю я ее. Меня охватывает радостное волнение. Может быть, от мысли о ребенке и всем, что с ним связано, — или из-за того, что в голосе Лауры слышится искренняя теплота.

— А что насчет твоей учебы? Ты вроде собралась стать детским психологом?

— Ты ведешь на меня досье?

— Ну… почти, — хихикает она.

— Я буду продолжать учиться, даже если беременна. Возможно, просто изменю график. Это, конечно, займет больше времени, но ведь это же не смертельно. Ты же ходишь на свои курсы, несмотря на то что работаешь и растишь Эдди. Все будет в порядке. Кстати, а как Эдди?

— Очень хорошо.

Можно ли мне сказать, что я сильно по нему скучаю? Или у меня уже нет на это права?

Нам вдруг становится нечего друг другу сказать. Я бы могла спросить у Лауры, какие у нее планы на Рождество или как дела на работе, но мне кажется, в нашем случае разговор на общие темы скорее повредит, чем поможет. Мы обе знаем, что я действительно обязана сказать.

— Прости меня.

— Ну что с тобой делать. Прощаю.

Мы молчим, пока эти две фразы впитываются нашими душами.

— Значит, ты уезжаешь в Австралию. — Я стараюсь, чтобы это замечание прозвучало в приподнятом тоне. Мне очень грустно, что она уезжает, но я понимаю, почему она решила вернуться.

— Да.

— Может быть, мы сможем переписываться по электронной почте?

Я не хочу терять с ней связь. Белла Эдвардс всю жизнь только тем и занималась, что теряла и оставляла людей, но сейчас мне невыносима мысль о том, что это произойдет и с Лаурой.

— Мы столько пережили вместе, — бормочу я.

— Даже, мне кажется, чересчур много, — говорит Лаура. — Я до сих пор до конца не верю, что ты когда-то была женой Стиви.

— Это было давным-давно. Времена меняются, и все остальное меняется вместе с ними.

— Да, я худо-бедно начинаю это понимать, — признает она. — Скажу еще кое-что. Наши отношения, особенно в последнее время, были какими угодно, но только не скучными.

Не знаю, что и сказать. Грустно, что она уже думает обо мне в прошедшем времени.

— Ну, будем посылать друг другу хотя бы рождественские открытки. Идет? И фотографии Эдди и маленького Эдвардса. А? Как тебе?

— Ладно, — уступает Лаура и добавляет: — Но я думаю, у тебя будет девочка.

— Или мальчик.

— Да. — Лаура снова хихикает. Мы обе всегда считали, что разговоры о том, каким будет пол будущего ребенка, к лицу только старым сплетницам. Я имею в виду, ведь и так ясно, что это будет либо мальчик, либо девочка, ведь так?

— Я понимаю, что как раньше уже никогда не будет, — говорю я. — Я для этого очень постаралась.

— Да, это было бы трудно. Во всяком случае, я не могу представить, чтобы мы со Стиви пригласили тебя и Фила в гости.

— Я понимаю. Но как бы то ни было, Лаура, куда бы ты ни уехала, я очень хочу, чтобы ты была счастлива.

— Да, и ты будь счастлива. — Лаура всхлипывает. — Опережая твой вопрос: я не беременна. — Я слышу, как она шмыгает носом. — Я просто тронута.

Мы разговариваем еще несколько минут — болтаем об Эдди, о моем психологе, о том, как она собирается поступить с квартирой — продать или сдать внаем, о том, как мы собираемся встречать Рождество. Я спрашиваю у нее, в какую фирму она обратилась по поводу транспортировки имущества в Австралию, потому что знаю кое-кого, кто этим занимается и мог бы все организовать. Мы беседуем совершенно так же, как беседовали почти каждый день на протяжении трех лет.

А затем мы прощаемся. И я не знаю, конец ли это или просто начало новой главы.