– Это Дашины глаза. А она у тебя развита не по годам. Знаешь, а ведь ты прав, надо исправить выражение глаз. Ведь Марии здесь не больше пяти лет?

– Три года. Но она, как ты сказала, тоже была развита не по годам.

– И тем не менее, чтобы быть в ладу с самим собой, исправь, но совсем немного, чуть-чуть.

– Но как?

– Сделай их более кроткими. Я чувствую, что тут требуется небольшой штрих, одна черточка, и все поменяется.

– Хорошо, я попробую.

– Знаешь что? У тебя замылился глаз. Надо переключиться. Пойдем помогать матушке Ирине? Они переезжают на Береговую.

– Уже?

– А что тянуть? Завтра я уеду, а хотелось бы помочь им обустроиться на новом месте.

– Идем.

Во флигеле уже кипела работа. Виталий с отцом Алексеем вытаскивали наружу мебель, а двое рабочих поднимали ее в кузов автомобиля. Татьяна взялась за книги. Она снимала их со стеллажа и укладывала в картонные коробки. Женщины-прихожанки, помогавшие матушке готовить, тоже не остались без дела. Они упаковывали посуду, часть которой решено было оставить во флигеле. Ведь кормить рабочих все равно придется здесь. Через час все вещи были уложены и поставлены в кузов. В кабину сели Татьяна с матушкой, остальные разместились в кузове, и «ЗИЛ» тронулся в путь.

На новом месте матушке очень понравилось. Особенно баня. Раньше приходилось ходить в общественную, сельскую баню, стоящую далеко, на другой окраине села. Кроме того, в доме было три комнаты, что также составляло большое удобство. Наконец-то у детей будет своя комната, а у них с батюшкой своя спальня. Печь, большая, недавно побеленная, выглядела настоящей барыней.

– В русской печи моя бабушка пекла замечательный хлеб. Вкуснее ничего не ела, – рассказывала Татьяна, проводя «экскурсию» по дому. – А наверху, на горячих кирпичах, она лечила свой радикулит.

– Это я знаю. Самое лучшее средство, – согласилась матушка, заглядывая на печь.

– А здесь подполье. Свет зажигается вот тут, – продолжала Татьяна.

– Вот куда только мы свою мебель денем? – беспокоилась матушка, глядя на мужчин, затаскивающих в двери большой шкаф.

– Ничего страшного. Старые кровати можно разобрать и поставить под навес, а буфет отнести в чулан. Стол вам не помешает?

– Нет. Стол как раз подойдет. Наш-то во флигеле оставили. Рабочих за ним кормить.

– Андрей, – распоряжалась Татьяна, – надо, прежде чем мебель заносить, разобрать кровати и вытащить их под навес. А матрасы уберем в чулан.

Работали до вечера. Татьяна с матушкой, пока мужчины раскладывали вещи по полкам, натушили в печи большой чугун картошки с мясом, нарезали салатов. А потом сели во дворе за прощальный ужин. Отец Алексей, уставший, но умиротворенный, довольный новым жильем, поднял рюмку водки и коротко сказал:

– Слава Господу нашему, что не оставил рабов своих замерзать в ветхом домишке. А еще я хочу низко поклониться Татьяне Михайловне за доброту души ее, за ласку и внимание, за великую помощь в восстановлении храма. Мы с матушкой не забудем в молитвах наших и святую Татьяну-великомученицу.

Все выпили и дружно навалились на тушеную картошку. Никто и не заметил за трудами, как по-настоящему проголодались.

– Вы, отец Алексей, не стесняйтесь, обращайтесь за помощью в любой момент, – говорил Виталий, наливая по второй рюмке. – Дров, я думаю, на год хватит, а не хватит, так я привезу. Это не проблема. Ну, за новоселье?

Татьяна, видя, как устала матушка Ирина, не позволила мужчинам долго засиживаться. Вскоре они расцеловались с батюшкой и матушкой, пообещали прийти в гости где-нибудь в августе и вышли за ворота.

– Машина пусть здесь остается, – махнул рукой Виталий. – Утром заберу. Ребята, давайте я вас провожу, что ли? Вон барахла-то сколько нести.

– Проводи, – отдавая ему свою большую сумку, разрешила Татьяна.

– А все же хорошее мы дело сделали, правда, Танюха? – хвалился захмелевший Виталий. – Богоугодное!

Он поднял указательный палец и чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Татьяна рассмеялась:

– Это Бог тебя предупреждает, чтобы гордыню свою спрятал подальше.

– Ох и насмешница ты, сестренка! Не зря я тебя боюсь.

– Опаньки! Оказывается, он меня боится. Это что-то новенькое.

– Слушай, Андрей! – повернулся Виталий к молчаливому художнику. – А ты как относишься к моей сестре?

– То есть?

– Тебе перевести на русский? Или я могу по-английски. В пределах школьной программы, конечно.

– Виталий, перестань! – строго сказала Татьяна.

– А чего? Я ничего. Просто я хочу, чтобы ты была счастлива. Вот и все.

– По-моему, она счастлива, – спокойно возразил Андрей.

– Да много ты понимаешь в женском счастье! – грубо прокричал Виталий. – Женщине ведь что надо? Семью. Мужа законного. Тогда она счастлива. Понял?

– Как твоя жена?

– Что? А-а. Издеваешься, да? Ладно. Очко в твою пользу. Да вы не сердитесь, ребята. Я ведь хочу, чтобы… А! Короче, ни хрена я не хочу, вот!

– Ты, Виталий, лучше иди домой, а то тебя совсем развезло, – рассердилась Татьяна.

– Раз-звез-зло? Куда раз-звез-зло? Не надо никого раз-звоз-зить. Я сам дойду.

– Пойдем, лучше мы тебя проводим. Нам все равно по пути, – предложила Татьяна.

– Не-етушки. Меня не надо. Я сам кого хошь провожу.

– Ладно, Таня, пусть проводит, – сказал Андрей, понимая, что с пьяным спорить бесполезно.

– Во! Наш парень! Ты, Андрюха, скажи мне, когда у вас свадьба, и я сразу приеду. Все брошу к чертовой бабушке и приеду. Могу хоть целую машину овощей на свадьбу привезти. Понял?

– Каких? – расхохоталась Татьяна. – Турнепса?

– Во! Видали ее? Вечно она смеется. Ей бы все насмехаться надо мной, а того не понимает, что душа у меня раненая ходит.

– Она что, отдельно от тебя ходит? – не унималась Татьяна, звонко смеясь на всю улицу.

– Ох, Татьяна, Татьяна, краше не было в селе, – пьяно сокрушался Виталий. – Ты хоть знаешь, Андрюха, какая она была в двадцать лет? Куда там Софи Мар-со! О! Точно! На нее она и походила.

– Она и сейчас красивая, – опять возразил Андрей.

– Ну, мальчики, вы совсем меня расхвалили. Еще возьму и поверю.

– Ты думаешь, мы шутим? – горячился Виталий. – Нет, Танюха, мужики ни за что некрасивой комплиментов не скажут. Правда, Андрюха? Ни за какие коврижки! Хоть убей меня, а уродине комплимент сказать не смогу.

– Ладно, верим, – устало вздохнула Татьяна, которой этот пьяный бред надоел до чертиков.

Они наконец-то доплелись до мастерской Андрея.

– Ну, Виташа, давай прощаться, – сказала Татьяна. – Утром я уезжаю.

– Как это? А я что же, не довезу тебя до станции, что ли? Как же так, Танюха?

– Нет, я на автобусе доеду. А тебе надо отсыпаться. Все, все, перестань со мной спорить! Давай хоть на прощание не будем ссориться. Ладно?

– А кто ссорится? Я, как рыба в ухе, молчу и только зенки таращу.

– Ну, до свидания, братик, не поминай лихом! – Татьяна встала на цыпочки, чмокнула Виталия в щеку.

– Эх, Танюха!

– Ну бывай, Виталий, – подал ему руку Андрей. – Надеюсь, еще не раз увидимся.

– Ладно, чего уж, – опустил голову Виталий. Татьяне стало жаль его. Она взяла его под руку, отвела в сторонку, тихо спросила:

– Инне передать привет?

– Угу.

– Хочешь, тайну раскрою?

– Хочу, – посмотрел он на нее почти трезво.

– Я ведь приревновала тебя к Инке. Честное слово.

– Таня, я…

– Но потом это прошло, – охладила она его горячий порыв.

– Почему? – расстроился он.

– Потому что я тебя отпустила. Понимаешь? Отпус-ти-ла!

Татьяна резко повернулась и быстро забежала в вагончик, дверь которого Андрей оставил открытой.

Всю дорогу до дома она лежала на верхней полке и вспоминала этот сумасшедший месяц своего отпуска. У нее еще не было времени хорошенько подумать о себе, дать оценку своему поведению, до конца разобраться в своих чувствах. Водоворот событий закружил, затянул ее, но теперь, оказавшись одна в этом мерно постукивающем на стыках вагоне, она предалась воспоминаниям и «разбору полетов». Но о чем бы ни начинала думать, мысли перескакивали на Андрея. Они расстались на два месяца. Осенью он обещал вернуться в город. Как она переживет эти месяцы? Неужели больше не войдет в тихий, пустынный придел, где стоит на дощатом настиле милый художник в линялых джинсах и расстегнутой рубашке? И вновь при мысли об Андрее у нее сладко заныло внутри. Она заворочалась, как бы прогоняя его образ, так близко и ощутимо представший перед ней, что не было мочи сдержаться, чтобы не застонать. Зачем она ему? Он так хорош собой, так еще по-мальчишески строен и гибок, но по-мужски силен и самоуверен, что может влюбить в себя хоть дюжину молодых красавиц. Разумеется, она понимала, что для Андрея пустая красота ничего не значит, да и понятие о красоте у него особое, не такое, как у всех. И тем не менее она сомневалась в надежности их отношений, его любви к ней, в своей привлекательности. Так и грызла себя сомнениями всю дорогу до самого дома.

Войдя в квартиру, она увидела засохшие букеты в вазах, в том числе его чайные розы. От счастливого всплеска, возникшего при виде этих роз, она закружилась по комнате, напевая какое-то попурри из современной попсы. А потом позвонила Тамаре Федоровне на дачу, сообщила о своем приезде. Мать обрадовалась и начала звать к себе – поспевают ягоды, а одной ей не справиться с такой прорвой. Татьяна пообещала на следующий день, после работы, приехать, собрать смородину.

Она разложила по местам привезенные вещи, кинув половину из них в стирку, быстро прошлась влажной поломойкой по всей квартире, пропылесосила ковер и встала в душевую кабинку под прохладный душ. «Пойду в салон, приму все на свете процедуры, сделаю прическу», – решила она, растираясь большим полотенцем перед зеркалом в ванной.

После салона она поехала в супермаркет, набрала на неделю продуктов, так много, что пришлось просить таксиста поднять их на четвертый этаж. Только закрыла за таксистом дверь, как зазвонил телефон.

– Таня! – раздался звонкий голос Инны. – Приехала наконец? Напугала, понимаешь, меня тут до у… Не по телефону будет сказано. А сама развлекается и в ус не дует. Ну как хоть расстались?

– Нормально.

– Понятно. От тебя эмоций не дождешься. Не поругались хоть?

– Не-а.

– И то слава Богу! А моя Юлька сочинение на пять написала, представляешь?

– Умница она у тебя. Не знаю в кого.

– В проезжего молодца, наверное. Кстати, как там мой молодец поживает? Вспоминал обо мне?

– Даже привет передал.

– Спасибо. Так и живу одними приветами. Сама скоро «с приветом» стану. А что, я читала в какой-то полунаучной статье, что неудовлетворенные бабы на стены лезут. В прямом смысле. Как-то эта болезнь называется… Не помню. Но тебе это не грозит.

– Еще не известно. К примеру, возьмет и бросит меня ради какой-нибудь «Мисс Кармаши».

– Это не в его стиле. Скорей он подцепит какую-нибудь молодящуюся пенсионерку.

– Инка, ты сволочь.

– Ха-ха-ха! Ладно, шучу. Ну так ты приедешь или как? О! Я уже переняла сленг твоего брата. И сама не заметила. Видно, и взаправду влюбилась. Вот поеду в отпуск в Кармаши и отобью его у жены. А что? Чем я хуже тебя?

– Кончай придуриваться, лучше приезжай через часик, я тебя мясом покормлю с кьянти.

– Лучше с мартини.

– Ладно. Жду.

Утром она на каждом шагу, пока шла до своего кабинета, выслушивала комплименты. Мужчины говорили искренне, все как один провожая ее восхищенным взглядом, а женщины по-разному, в зависимости от возраста. Ровесницы фальшивили, завистливо оглядывая ее загоревшую стройную фигуру и посвежевшее лицо, а те, что постарше, со вздохом сожаления о прожитых годах, но вполне лояльно поздравляли с удачным отпуском. Гуля Искандеровна, встретившаяся с Татьяной в лифте, всплеснула руками и прогудела:

– Вот что любовь с женщиной делает!

– Какая любовь? – возмутилась Татьяна, впрочем, не очень сильно, для проформы.

– Вы еще будете мне мозги пудрить? – как всегда, не полезла за словом в карман Конторовна. – Да у вас все на лице написано, дорогая! Давно пора, я вам скажу. Незачем так долго свои драгоценности под замком держать. Тускнеют они взаперти.

После короткой болтовни с секретаршей Марой Татьяна приступила к своим обязанностям. Она раскрыла ежедневник и жирно отчеркнула красным фломастером первоочередные дела. Вызвав Мару, продиктовала фамилии лиц, с кем необходимо было связаться в ближайшее время.

В кабинет вошли пресс-секретарь их департамента, молодая девушка с внешностью супермодели, и заместитель главы департамента Торопов, сорокатрехлетний мужчина, напоминающий постаревшего ангела. Его длинные курчавые волосы, растущие только по краям большой лысины, с богемной небрежностью легли на плечи. Голубые, с поволокой глаза смотрели на все с пресыщенностью объевшегося кота. Красиво очерченные губы скривились в брезгливой улыбке. О нем ходили разные слухи, в том числе и о его нетрадиционной ориентации, но Татьяну это особо не волновало. Она терпела его возле себя исключительно за деловые качества, которыми он был наделен с избытком, тем более что на службе его экстравагантность не выходила за рамки приличия.