Рут Харрис - Мужья и любовники

– Во всяком случае, – сказала Кэрлис, подписывая бумаги и безуспешно пытаясь понять логику собеседника, – я вам весьма обязана. – Потом, когда дело уже будет сделано, Норма скажет ей, что Уинн просто надул ее.

– Ладно, ладно, – кивнул он, принимая ее благодарность. Он бросил взгляд на часы. Было только полшестого. – Мне надо как-то убить час, – неожиданно заявил он. – Может, выпьем чего-нибудь?

Кэрлис радостно вспыхнула, как огни на рождественской елке, а Уинн удовлетворенно решил, что оказал ей услугу, пригласив разделить компанию. Он был горд собой.

На следующее утро Кэрлис подала Бобу Райану заявление об уходе.

– Думаете, вы кому-нибудь понадобитесь? – спросил он, недовольный тем, что от него уходят.

– Три года назад я понадобилась вам, – напомнила Кэрлис, не упуская случая парировать подковырку. – Или забыли?

Кэрлис ждала первого выхода на новую работу так, как некогда ждала начала учебного года. А тут еще Уинн сказал, что позвонит, когда они прощались у бара рядом с Гранд-Сентрал, куда он ее пригласил. В этих случаях Кэрлис всегда верила мужчинам, хотя по опыту знала, что они почти никогда не выполняют обещания. И Уинну Розье она тоже поверила. Норма сказала, что она тешит себя иллюзиями.

В тот понедельник Кэрлис собиралась на работу, как на свидание. Она убедила себя, что новое место принесет ей удачу. У «Бэррона и Хайнза» ее знают только как составителя текстов, говорила она себе. Тут будет не так, как в телефонной компании, где она начинала в качестве машинистки, и пусть она станет хоть президентом, все равно все будут видеть в ней девчонку, которая сидела за третьим столиком слева во втором ряду.

Уходя, она бросила последний взгляд в большое зеркало, укрепленное на внутренней стенке гардероба. Укладка, которую Норма чуть-чуть подправила в конце недели, была в полном порядке – точь-в-точь как у Джейн Фонды на фотографии в немецком журнале. Костюм цвета морской волны и впрямь излучал флюиды власти, как говорила продавщица в магазине, а косметика, которую она все это время терпеливо осваивала, на самом деле подчеркивала глаза. Кэрлис решила, что она похожа на девушку из пространства скоростных перевозок. Следующий шаг – почувствовать себя соответствующим образом.

Том Штайнберг был принцем-иудеем, мечтавшим о коронации, которая для него заключалась в возведении в должность вице-президента компании «Бэррон и Хайнз». Он работал в отделе по связям с общественностью уже более десяти лет; а до этого, по окончании факультета журналистики Колумбийского университета, в пресс-отделе Эн-Би-Эс. Оттуда он перешел в Эн-Эф-Эл, а уж затем к «Бэррону и Хайнзу», где удержался во время срочной чистки кадров, затеянной Кирком Арнольдом, чтобы поправить дела компании. Том был неглупым и довольно честолюбивым малым и готов был, если, впрочем, это не требовало особых усилий, помогать людям. Ибо он был ленив, хотя и не признавался себе в этом. Его карьере немало способствовало то обстоятельство, что женат он был на единственной дочери трикотажного короля.

При виде Кэрлис Том, на котором, как обычно, был костюм от братьев Брукс, рубашка от братьев Брукс, галстук от братьев Брукс (еще он, независимо от погоды, всегда носил плащ от Бэрбери), встал из-за стола, зажег сигарету, затянулся и тут же внезапно загасил ее.

– Все стараюсь бросить, – жалобно сказал он, вытаскивая из стакана на столе леденец на палочке, средство, рекомендованное Обществом бывших курильщиков. – Пошли, я покажу вам нашу контору.

Том повел ее по кабинетам, каждый из которых, заметила Кэрлис, был обставлен более крикливо и эксцентрично, чем предыдущий; он представил ее начальникам канцелярий и их помощникам, на которых ей предстояло работать, а также познакомил с составителями текстов, с которыми ей предстояло работать. Она заметила, что тут довольно много женщин на высоких должностях, и пришла к выводу – ложному, – что «Бэррон и Хайнз» – прогрессивная фирма.

Том провел ее по секретарским столикам, которые составляли здешний круг, примыкающий к кабинетам, и познакомил ее с машинистками, работниками бухгалтерии, отдела связи и ксерокопировального центра. Все казались довольными своим местом, и все вроде готовы были принять Кэрлис в свой круг. Мишель Делан из отдела мод пригласил Кэрлис на ленч, а Питер Зальцани, один из заместителей начальника канцелярии, сказал, что после появления Кирка Арнольда она единственная симпатичная женщина, принятая на работу в эту фирму. Теперь Кэрлис еще более утвердилась в мысли, что сделала верный выбор, придя на работу сюда и отказавшись от предложения «Суперрайта».

Завершив обход, Том Штайнберг закурил-таки сигарету.

– Ну, теперь, – сказал он, блаженно затягиваясь, – вы знаете всех и каждого.

– Не всех, – послышался хриплый голос с порога большого углового кабинета. – Со мной она еще не знакома. Привет, Кэрлис. Меня зовут Кирк Арнольд.

Искра между ними пробежала сразу же. Даже Том это заметил. А Кэрлис почувствовала, но не могла поверить. В своем новом платье, блистая новой прической и дорогой косметикой, она все же чувствовала себя самозванкой. Мужчины вроде Кирка Арнольда никогда ее и не замечали. Это все платье и косметика, убеждала она себя, сама я здесь ни при чем.

У Кирка Арнольда были светлые волосы цвета жженого сахара и круглогодичный загар, который Кэрлис приписала теннису, яхтам, загородным клубам и дорогому зимнему спорту на романтических Карибских островах. Над темно-голубыми глазами нависали изящно изогнутые брови, левую пересекал загадочный глубокий шрам в виде полумесяца. На нем был безупречно сшитый, в елочку, костюм, изящный галстук из тяжелого шелка, а туфли ручной работы стоили больше, чем Кэрлис зарабатывала за месяц. Он выглядел внушительно, даже несколько устрашающе, и был поразительно уверен в себе.

– Здравствуйте, мистер Арнольд, – сказала Кэрлис, вспоминая, как Питер Зальцани с восхищением (под маской скепсиса) говорил, что это чудо-работник, который умеет вытаскивать компании с самого дна пропасти.

– Вы слишком хороши для легковесов вроде Серджио Малитерано и Лэнсинга Кунза, – сказал он своим отрывистым хриплым голосом, который, как это ни дико, звучал, будто он вот-вот собирается расплакаться. – У меня тоже есть для вас местечко. Скажите «Бэррону и Хайнзу», пусть катятся куда подальше, и переходите ко мне.

– Минуточку, минуточку, Кирк, – заговорил Том, пытаясь внедриться в возникшее между ними электрическое поле. – Мы первыми заполучили ее…

– Скажите Тому, что вы увольняетесь, – Кирк обращался непосредственно к Кэрлис, словно Тома здесь не было. – Сколько бы вам здесь ни платили, я буду платить на десять процентов больше.

Кэрлис посмотрела на Кирка, потом на Тома. Ее так и подмывало сделать то, что говорил Кирк. С чего ей работать на этого манекена компании братьев Брукс, когда ее приглашает человек, которого Мишель называет прекрасным принцем Уолл-стрита? Том, похоже, почувствовал ее колебания.

– Попробуйте только клюнуть на этот крючок, и вам больше в жизни не видать работы в отделе по связям с общественностью, – пригрозил Том. – Уж я об этом позабочусь.

– Если она будет работать со мной, ей и не понадобятся никакие отделы по связям с общественностью, – парировал Кирк.

Оба повернулись к Кэрлис.

– Ну так как? – спросил Том.

Чувства говорили Кэрлис одно, уроки, полученные в детстве от раввинов и священников, – другое.

– Благодарю вас, мистер Кирк, – с трудом проговорила она голосом примерной ученицы. Раввины и священники, как и всегда, взяли верх. – Благодарю вас, но я уже согласилась работать в компании «Бэррон и Хайнз».

Позднее она как-то вспомнила, разговаривая с Томом, о Кирке Арнольде.

– А о какой это работе он говорил? Том и рта не успел открыть, как Кэрлис уже знала ответ.

– «Суперрайт», – равнодушно сказал Том, прочищая мундштук и пожимая плечами. – Им требуются машинистки. Да кому это надо?

Болезнь Элинор Уэббер лишила Кэрлис детства и отрочества. И та же самая болезнь, а впрочем, может, и не в ней было дело, отняла у Кэрлис чувство индивидуальности. Она не знала, что она из себя представляет и какое ей предстоит будущее. Она знала лишь, что хочет стать кем-нибудь, перестать быть невидимкой. И еще она хотела, чтобы ее любили, чтобы ее поддерживали. Потому она и придавала такое значение разного рода символам. Когда Уинн Розье говорил с восхищением о людях, занятых на скоростных перевозках, она сразу же возжаждала войти в этот круг. Когда Том Штайнберг сказал, что она им подходит, Кэрлис чуть до потолка не подпрыгнула.

Она приняла его слова всерьез. Если хочешь, чтобы люди (особенно люди вроде Кирка Арнольда) тебя замечали, надо быть «подходящей», только так можно привлечь их внимание. До сих пор она оставалась Кэрлис Уэббер, и ничего хорошего это ей не принесло.

Всякий раз, когда ей приносили недельное жалованье с вычетами в пользу агентства «Эрроу», она думала об Уинне Розье. Подобно всем мужчинам, которые, говоря, что позвонят, так больше и не дают о себе знать, Уинн тоже не возникал. Кэрлис более или менее привыкла вести себя смиренно с мужчинами; но на работе в тени она оставаться не собиралась.

– Что вы имели в виду, сказав, что я вам подхожу? – спросила она Тома, стремясь, как всегда, докопаться до сути.

– Вашу решительность, – ответил он.

– Точно, – согласилась Мишель, пышнотелая блондинка, словно сошедшая с журнальной фотографии. Она была разведенной женой небродвейского драматурга, который уехал в Уэльс в поисках себя и оставил ее одну воспитывать двух младенцев. Мишель надеялась только на себя и сумела из самых низов подняться к своей тридцатитысячной зарплате. – Только не забывайте, что, говоря о решительности, мужчины имеют в виду, что все должны делать вы, а им остается снимать сливки.

Кэрлис намотала на ус первую часть этой сентенции. Она решила, что будет работать вовсю, а уже потом подумает о сливках. Она не пропускала ни одной встречи, ни одного клиента, бралась за дополнительную работу, от которой отказывались все остальные, и все вечера, а также субботы и воскресенья проводила, придумывая новые способы получше представлять интересы клиентов компании. «А почему бы и нет?» – спрашивала она себя. Все равно других дел у нее не было.

Как-то в полдень в конторе появился Серджио Малитерано. В руках у него была сумка, набитая последними дисками «Битлз». Кэрлис едва в обморок не упала.

– Я и представить не могла, что вы любите «Битлз», – воскликнула она.

– «Битлз» – прекрасные, великолепные музыканты, – прошептал Серджио. Свой знаменитый голос он берег для тех, кто платит. Серджио, считавший себя живым наследником великого Карузо, был сложен как футбольный защитник – рост шесть с половиной футов, вес двести семьдесят фунтов. У него были мощный мускулистый торс, широкие бедра, светлые, как у альбиноса, волосы, доходившие до самых плеч, и огромные, густые, угольно-черные мефистофельские брови. Он носил темные брюки, темные свитера с высоким воротом – не снимал их даже летом, чтобы предохранить горло, – и немыслимых размеров темную развевающуюся накидку с тесьмой на золотых крючках. Его внутренняя суть вполне соответствовала размерам и аппетиту этого человека – такого раз встретишь, никогда не забудешь. Своим красивым, тихим голосом с итальянским акцентом он принялся рассуждать о музыкальной традиции, которая связывает воедино Бетховена, Брамса и парней из Ливерпуля.

– Из этого могла бы получиться прекрасная статья, – сказала Кэрлис, на которую произвели сильное впечатление эрудиция и мыслительные способности Серджио. – Отчего бы вам не написать ее?

– Я певец, – едва прошелестел Серджио голосом, который сводил с ума миллионы. – С чего бы это я стал садиться за стол и карябать пером по бумаге?

– А что, если я напишу ее? – спросила она, будто эта мысль только что осенила ее. – Может, нам удастся куда-нибудь ее пристроить.

Он посмотрел на нее. В грифельно-черных глазах застыло тяжелое подозрение.

– А мое имя там будет?

– Разумеется, – ответила Кэрлис. – Мое никому ничего не скажет.

– Тогда милости прошу, – сказал он, но во взгляде его все еще сохранялась подозрительность. Тем не менее, уходя, он одарил ее улыбкой, которая достигала даже галерки в оперных театрах всего мира.

Ближайшие субботу и воскресенье Кэрлис провела в музыкальной библиотеке Линкольн-центра и написала со слов Серджио Малитерано статью о связях между Бетховеном, Брамсом и «Битлз». При посредстве отдела по связи с прессой ее передали в «Нью-Йорк таймс» и напечатали в воскресном выпуске, на театральной странице. Было это в августе, через пять месяцев после того, как Кэрлис пришла на работу к «Бэррону и Хайнзу».

То воскресенье вообще оказалось счастливым для Кэрлис. Не из-за статьи, подлинного автора которой знали только Серджио, Том, Норма, Мишель и отец Кэрлис, но потому, что в пять часов пополудни, когда она занималась стиркой, зазвонил телефон. Это был Уинн Розье.