– Эти люди – родня твоей матери из клана Синклер. Говорят, что хотят забрать Сару с собой, на север, и там воспитать, пока не подрастёт. Знаю, как это далеко, но я согласна с ними. Вам нужно разделиться, Амелия. Дабы сбить со следа людей герцога.

Девочка взглянула на младшую сестру, такую умиротворённую и хорошенькую, шумно выдохнула и снова на няньку. Амелия нахмурилась.

– Якобитам пришёл конец, девочка! – прошипела Магда настойчиво. – Последователям Стюартов грозит смерть! Если не послушаемся, нам уготована та же участь, что и твоему отцу! Пойми же, наконец, чем скорее вы затеряетесь среди родни, тем больше шансы, что курфюрст вас не отыщет. Пока не утихнут страсти, вам придётся разделиться.

Сердце Амелии обливалось кровью, когда Синклеры забирали Сару из её рук. Ребёнок спал так крепко, что ничего не заметил. Амелию душили слёзы, но ещё пуще ощущалась неведомая прежде ярость, клокочущая в душе этого одинокого ребёнка. Меньше, чем за день, она лишилась всего, что было ей дорого. Она окунулась с головой в кошмар, который перевернул её сознание и навсегда изменил саму её суть.

– Ты теперь Амелия Сенджен Гилли, девочка. Слышишь меня? – всё повторяла Магдалена, поправляя волосы, выбившиеся из-под чепца. – Ты – племянница графа Гилли из Форфаршира. Забудь прежнее своё имя, забудь свой клан, забудь идеи отца!

Она, конечно, слышала свою няню, но в голове у неё звучал только голос Джона и его посмертный наказ.

День обещал быть по-осеннему пасмурным, дождливым. И вот, из густого утреннего тумана выросли серые стены замка Гилли и высокий донжон – внутренняя башня. На ослабевших ногах, с ноющей болью в руке от ожога, Амелия выбралась из повозки и подняла голову к стенам, за которыми её приговорили провести остаток этой никчёмной жизни, вдали от родных земель Хайленд.


Примечание к части

[1] государственный переворот 1688 года в Англии, в результате которого былсвергнут король Яков II Стюарт.

[1] сторонники изгнанного в 1688 году английского короля Якова II и егопотомков.

[2] (нем. Kurfürst) – в Священной Римской империи – имперский князь.

Глава 2. Мёртвая девочка

Осматривая богатое, но отнюдь не новое убранство в главном зале замка Гилли, Амелия отметила про себя, что здесь гораздо мрачнее, чем дома. Мрачнее даже, чем в сожжённом англичанами замке, где в руинах, среди тел других якобитов, сейчас лежат её родители. Тут явно не хватало света, и не то, чтобы хозяева были чванливы или чересчур экономны, просто к гостям не привыкли.

– С тех пор, как занемогла графиня Гилли, здесь не жалуют шум или баловство.

Фонари не зажигают даже в подвалах и верхних коридорах, – поясняла Магдалена, пока они с воспитанницей ожидали хозяина перед потухшим камином. – Графиня не слишком благосклонна к детям, поэтому старайся не попадаться ей на глаза. Не заговаривай с ней первая, не докучай и не пререкайся.

Амелия тихо, про себя, всё больше не любила это место, напоминавшее ей гигантскую каменную древность, холодную и чужую. Прислугу было не заметить. Они прятались по тёмным уголкам, молчаливо исполняя свои будничные обязанности. Эдакие невидимые призраки.

Через несколько минут подали чай – горячий и горький, но Амелия терпеливо выпила свою чашку. Верхнюю одежду у неё и няни сразу забрали. Ещё немного времени спустя позвали, наконец, пройти наверх – в кабинет хозяина; их провели по широкой парадной лестнице. Магда старалась улыбаться, разглядывая старинные портреты на стенах. Амелия же шла, опустив голову: считала ступени и рассматривала багровое ковровое покрытие, отмечая его новизну.

Их проводили до нужных дверей – массивных, тяжёлых, как в склепе, но в комнату Амелия вошла одна и сразу же ощутила приторный запах старой бумаги. Горький миндаль и сладковатый цветочный аромат, не иначе. Кабинет казался небольшим из-за обилия книжных полок, однако они же представляли собой миниатюрный комнатный лабиринт, уходящий куда-то налево от дверей. Амелия наскоро огляделась: книгами полки были забиты до самого потолка; на стенах несколько свечных наборов, парочка фонарей возле двух зашторенных окон и с правой стороны – огромный дубовый стол, за которым её и встретил хозяин замка.

Первое впечатление о Джеймсе Гилли, графе Монтро, у Амелии получилось несколько скомканным. По крайней мере он вполне удовлетворил её внешними данными: лицо загорелое, суровое, со множеством морщинок, и тем не менее они не делали его старше его сорока с лишним лет; подтянутый и крепкий, он в полной мере олицетворял собой пример великолепного военного. Граф являлся одним из любимчиков короля Георга, и всё из-за его боевых заслуг и умения вести дипломатические диалоги. Поговаривали даже, что курфюрст задолжал графу крупную сумму, которую проиграл в дружеской партии в карты, а из-за имевшегося долга даровал ему многочисленные титулы, жалования и благосклонно сносил некоторые прихоти матёрого генерала.

Впрочем, всё, что знала Амелия о политике в ту минуту – это ненависть короля к якобитам, его вину в смерти родителей и братика, и то, что граф Монтро ничего не предпринял для их спасения.

Джеймс Гилли не прервал занятия письмом, даже подняв на девочку свои тёмные карие глаза. Ему хватило и пары мгновений, затем он снова опустил голову к черновикам. Амелии он казался каким-то жутким чернокнижником, корпевшим над магическими заклинаниями в его маленькой пугающей каморке.

– Знаю, что ты думаешь обо мне, дитя, – произнёс он голосом твёрдым и суровым. – Родной дядя, а защитить твоих близких не смог. Ненавидишь меня, а?

Девочка молчала, иногда отводя глаза в сторону. Её пальцы нервно крутили ткань дорожного платья.

– Вижу, что в тебе бурлит ненависть. По глазам твоим вижу. Тёмный малахит. Так их все называли. Тебе говорили, как ты похожа на отца? Те же волосы, словно разгоревшееся пламя. Да-а-а, женщины любили моего брата.

Скривив полные губы, он вдруг замолчал, и так прошли минуты, пока граф не отложил в сторону гусиное перо, выпрямился и обратился к Амелии:

– Я скажу тебе это лишь раз, дитя, и никогда более. Верить мне или нет – будешь решать сама. Ты выжила в бойне, и теперь стоишь здесь, передо мной, с ожогом на руке, готовая вот-вот свалиться на пол от усталости. Но ты стоишь. А это значит, что ты упрямая, сильная и довольно разумная для своих лет. Полагаю, Джон хорошо тебя воспитал, отдаю ему должное.

Амелия действительно безумно вымоталась, но старалась ничем себя не выдать. Однако её дядя будто видел девочку насквозь. Она тоже отдала ему должное.

– Итак, скажу лишь раз, постарайся запомнить. Я не вмешивался в конфликт кланов и короля не только из-за своих военных и политических связей, – Джеймс вздохнул и потёр пальцами глаза. – Герцог уговаривал меня участвовать в подавлении восстания, но я отказался. Любой другой на моём месте за это поплатился бы, но король понял и оставил меня в покое. Об этом знал и мой брат. Он сам просил не вступать в конфликт, просил удерживать мои позиции здесь, дома, чтобы, в случае его поражения и смерти, я мог бы защитить тебя и твою сестру. Мне жаль, что Сара не с тобой, но уверяю тебя, Амелия, что Синклеры – люди верные и хорошие. Они о ней позаботятся. И ты сможешь увидеть её, как только представится возможность.

Когда он произнёс её имя, мягко, почти сочувствующе, девочка вздрогнула, задев правой рукой ожог. Джеймс это заметил. Он поднялся из-за стола, подошёл к ней и осторожно взял её левую ладонь в свои пальцы.

– Ничего страшного. У меня имеется обширный склад лекарств и мазей. Вылечим твою руку, даже шрамов не останется.

Они посмотрели друг другу в глаза, и граф улыбнулся. Он думал о своём упрямом младшем брате и как сильно будет по нему скучать, несмотря на все их бывшие разногласия. В утешение ему досталась старшая племянница. Амелия думала, что этот человек – совсем не её отец. Ей же в утешение не досталось ничего, кроме собственной жизни.

Он сам проводил её к няньке, дал остальной прислуге указания позаботиться о ребёнке и всем сообщил, что его племянница здесь отныне – не меньше хозяйка замка, чем он сам. Амелия удивилась, но виду не подала. Слишком устала.

Следующие три дня она только и делала, что спала, ела и отдыхала в своей новой детской, расположенной недалеко от главной хозяйской спальни. Её купали, причёсывали, Магдалена позаботилась о новом гардеробе и даже успела обустроить учебный уголок в одном из самых больших залов. Молодая женщина чувствовала себя гораздо лучше, больше не причитала и была вполне довольна новыми хозяевами.

В первые дни своего пребывания в замке им так и не удалось познакомиться с графиней Гилли.

***

Чаще всего Магдалена сама будила Амелию, не позволяя девочке проспать ранний завтрак. В это время обычно завтракала только прислуга замка, спал даже хозяин. Распорядок дня у племянницы графа был строгим, дабы приучить ребёнка к ответственности и дисциплине. Здесь и Магдалена, и сам граф охотно сходились во мнении, что Амелию стоит поскорее отвлечь от недавних кровавых событий. Нагрузить её учёбой, уроками, постараться не дать ей впасть в уныние. Поначалу она действительно была послушной, и даже прилежно училась, но, чем скорее приближалось лето, тем меньше девочка желала растрачивать время в душных комнатах замка.

Она была одна, ни с кем не делилась своими личными переживаниями и расстройствами. Несмотря на то, что дядя оказался весьма чутким и добродушным человеком, она не хотела сближаться с ним. Не ощущала в нём родственника, словно он так и остался чужим.

Амелия не любила сверстников, сторонилась детей, предпочитала уединение. Всё чаще её тянуло на северо-запад, в сторону родных гор Хайленд. Наблюдая порой за тем, как Амелия обучается верховой езде, то и дело сильнее натягивая поводья и порываясь умчаться прочь со двора, Джеймс Гилли качал головой и вздыхал.

– В ней течёт кровь её матери, кровь древних викингов, датских конунгов, – любил рассказывать граф своим редким гостям, с которыми знакомил племянницу. – Жгучая, горячая кровь. Сам не знаю, гордиться ли мне, бояться ли? Не представляю, что станет с этим ребёнком, если она никогда не забудет пережитый кошмар. Если б я мог воспитать её, как это делал Джон, она могла бы стать королевой!

Для Джеймса её маленькие «королевские» шалости девятилетнего ребёнка были пустяковыми. Для суровой Магдалены эти же шалости едва ли не приравнивались к греху. Суеверная и педантичная католичка, она за свои двадцать шесть лет повидала многое, и лишь чудом ей повезло попасть в семью, где её убеждения не притесняли, а поддерживали. Из двух сестёр больше всего она привязалась к Амелии, воспитывала её с рождения и старалась делать это, как ей казалось, по наставлениям Христа. И никто в замке Гилли не знал, что Синклеры собирались забрать старшую дочь Джона, а Магдалена переубедила их. Она не представляла своей жизни без этой молчаливой и упрямой девочки, из которой желала вырастить набожную и благовоспитанную леди. Будто бы это тяжелейшее испытание, выпавшее на её долю, благословлено Свыше.

Но воспитывать Амелию Гилли было делом непростым.

В то пасмурное майское утро субботы Магдалена, как и всегда, вошла в детскую спаленку и раздвинула шторы. Ещё и солнце не поднялось, а нянька готовилась строить грандиозные планы на день. Едва она повернулась к постели, тут же ахнула. Амелия снова опередила её, аккуратно заправленная кровать пустовала.

– Опять сбежала, мелкая негодница! – и Магда со злости швырнула с подоконника подушку.

Амелия была уже далеко. Любимую лошадь она вывела без всяких препятствий, большинство обитателей замка ещё спали. Больше всего Амелия мечтала отправиться в Пертшир, в горы, и затеряться там, среди серых скал, укутанных туманами. Но, не проехав и полчаса верхом по голой жёлтой равнине и пустым полям, остановилась у южной стороны озера Форфар. Здесь она спешилась, сняв плащ, да так и села на поваленный ствол, возле травяного берега в своём домашнем платьице, подвязанном за пояс.

Гладь воды оказалась спокойной, ветра не было. И словно весь мир затих. Амелия вдруг решила, что не будет смысла в её побеге. В одиночку она, возможно, умрёт где-нибудь по дороге, умрёт, если её не отыщут раньше и вернут назад. Поехать за сестрой? И что же потом? Не подвергать же маленькую Сару опасности. Исходя из нескольких писем, отправленных Синклерами, с ней всё хорошо и живёт она, как самый обыкновенный счастливый ребёнок.

«Жаль, мне не шесть лет», – размышляла девочка. – «Ничто бы меня не заботило, ничто не тревожило». Она так и не додумалась, почему слишком скоро стала взрослой. Не позаботясь даже о том, сколько воды начерпала в ботинки, она прошла к иссушенным деревьям, растущим над озером, забралась повыше и просидела там, пока ветка под ней не обломалась, и Амелия упала в воду. Всплывать она не планировала, хотела узнать, что будет дальше. Только вот её безобидное самоубийство всё-таки не удалось. Здесь оказалось слишком мелко, чтобы утонуть. Над водой теперь торчала только её голова. Затем Амелия поднялась, оглядела себя и, плюнув в сторону, поплелась назад, к берегу.