Выражение его лица не менялось, как и взгляд, то ли жалостливый, то ли скорбный. Амелия не шевельнулась, когда он сделал шаг к двери, будто бы намереваясь уйти, затем снова обернулся. Казалось, он сомневался в том, стоило ли остаться или же сбежать. Стерлинг встал у противоположной стены так, что свет, падающий сюда сквозь решётку, не попадал на него. Когда он заговорил, Амелии пришлось собрать все силы, чтобы побороть желание отвернуться, дабы не смотреть на него:

– Много лет назад мы с отцом повздорили, да так, что нанесённые им оскорбления оставили шрамы глубже, чем те, что я получил в диких краях Квебека. Я был совсем юн и слишком глуп, чтобы не поддаться желанию отомстить ему. Но я отомстил – забрал у него единственного ребёнка и наследника и оставил до конца дней в большом пустом замке, в одиночестве предаваться горю. Жалею ли я об этом? Нисколько! Видимо, считаешь меня за это негодяем? Но я никогда не мог похвастаться своей любовью к нему. Как отец он был жалок и скуден на чувства. Твоя дядя был тебе больше отцом, чем лорд Стерлинг для меня. И вот, родной отец стал первым, кто научил меня взращивать ненависть, питаться ею, жить с нею и мириться, словно она моя неотъемлемая часть. Но ведь ты тоже была там. Появилась из ниоткуда – девочка с волосами, будто огонь – и я понятия не имел, что с тобою делать. Жалею ли я, что ушёл тогда, не попросив твоей руки, не заявив на тебя права так, как мог бы? Первые несколько месяцев, как покинул родину, я сожалел об этом больше всего. Я вспоминал о тебе и всё больше ругал себя: лучше бы я потерял в твоём лице друга, чем потерял тебя всю и навсегда. Но было уже поздно.

Амелия со смешанным чувством наблюдала, как он порой ворошил свои волосы и кривил губы, будто ему было больно говорить.

– Что дают сожаления? Очередную дыру в сердце да душевные раны. Я полагал, что с годами всё забудется. К тому же я не планировал выжить там, куда отправился на вшивом торговом судёнышке с кучкой набожных лютеран. На дальних берегах повсюду лишь опасности подстерегали. С одной стороны воинственные коренные племена, а с другой – проклятые французы, с которыми тоже приходилось считаться. Ты даже не представляешь, какие ужасы предстают перед глазами путника на длинной дороге от злополучного Роанока до земель потаватоми!

Капитан утёр рукой глаза и вздохнул так тяжело, что Амелии показалось, будто эту тяжесть он нёс с собой на протяжении всех семи лет.

– Несколько десятков раз я был близок к смерти. Так близок, что порой мне хотелось умереть, и я ждал смерть, как давно потерянного друга. Но у судьбы свои причуды. Оказавшись в милости у вождя мохоки, я выжил. Они вылечили меня, вернули голос, и я иначе взглянул на некоторые аспекты своей жизни. Я перестал, наконец, бежать, сломя голову, от цивилизации и её разрушительной силы. Я взглянул на жестокость, распространявшуюся по Америке, как чума, на несчастных индейцев, которых всё дальше и дальше оттесняли с их законных земель, и понял вдруг, что должен потратить силы не на поддержание этой жестокости, а на создание чего-то правильного и справедливого. Не так уж сложно оказалось отыскать себе союзников. Это были такие же одинокие и разочарованные люди, как и я. Они поддержали меня, стали моей новой семьёй, и я поклялся никогда не подводить их. Я вернулся к берегам Британии с надеждой, что сумею отыскать на земле своих предков достойных людей, тех, кто доверится мне и попросит помощи. А через несколько лет о Диомаре и его ловкой команде знали все – от последнего пастуха на Гебридах до

королевского двора. Разумеется, Георг ничего не заподозрил. Он слишком плохо разбирался в людях, чтил память о моём отце и ценил моё молчание… Думаю, оно его даже забавляло. Я долго собирал людей и ресурсы для обратного путешествия, однако война перевернула все наши планы. Пришлось стать осторожнее и тише. Скоро «Полярис» сильно пострадал, и не осталось средств, чтобы вернуть его на воду, тогда я отчаялся и обратился за помощью к твоему дяде… Благороднейший человек! Но такой несчастный! Он волновался за тебя, ибо предрекал свой скорый уход. Он доверил мне свои богатства… и твою жизнь.

Внезапно он вынырнул из темноты, словно соскользнувшая тень, неумолимой тяжёлой поступью приблизился к девушке и остановился прямо перед нею. Глядя на него, Амелия неожиданно подумала о том, что при любых иных обстоятельствах она уже принадлежала бы ему. Один его острый взгляд стоил всех усилий противостоять его власти, его несгибаемой воле. О чём бы он там ни говорил, в чём бы ни каялся – он всё равно был сильнее, потому что однажды её душа уже потянулась к нему и, кажется, с тех пор так и не вернулась.

– Ты говоришь, что я свёл тебя с ума, но ведь всё как раз-таки наоборот, – произнёс он сурово, затем коснулся пальцами её подбородка и заставил взглянуть ему в глаза. – Честно говоря, в глубине души я надеялся, что ты уже вышла замуж, что ты любима кем-то другим… Но твой дядя забрал у меня эту надежду. Амелия, я не хотел тебя любить, этому я сопротивлялся до последней минуты, клянусь! И всё же, как только ни старался, ты заставляла меня хотеть тебя ещё сильнее. Ты притворилась, будто забыла меня, да, пташка? Забыла своего несчастного скромного друга Томаса? Я думал, что, оставив тебя в покое, позже сумею с лёгкостью вычеркнуть из своей жизни. Я не собирался ничего рассказывать, предпочёл действовать жестоко и твёрдо, я бы спокойно уплыл… но один твой прыжок со скалы решил всё! Когда тем дождливым утром ты появилась здесь, я глаз не мог оторвать от тебя! В тот момент ты принадлежала океану больше, чем я сам когда-либо, и я понял, как заставить тебя вернуться к жизни. Но только вот силы не рассчитал. Ты слишком сильно привязалась к Диомару, совершенно позабыв о Томасе.

– Вы играли в эту игру так же, как и я, – прошептала Амелия с трудом.

Её дыхание сбилось, потому что он находился слишком близко. От его речей у неё в горле пересыхало, а сердце начинало судорожно колотиться. Амелия сумела вздохнуть лишь тогда, когда его пальцы в последний раз скользнули по её коже, и он сам отстранился с неясным выражением недовольства на лице.

– Я перестал разделять реальность и вымысел, сударыня, – произнёс он с тоской. – Чем ближе вы были ко мне, тем больше боли я желал причинить. Это сумасшествие, но именно так я и поступал с людьми последние несколько лет!

Так было проще существовать, никому не подчиняясь. Привязанность к вам лишила меня рассудка и здравомыслия. Я не знал, что делать. Я срывался и снова бросался к вам, а потом вдруг вспоминал, что я – уже вовсе не я, а кто-то другой, и его вы презираете… Господи, что же я с нами сотворил?

Один шаг, и он уже вплотную стоял перед нею. Его одежда пропахла океаном и ледяным солёным ветром, Амелия всё это почувствовала. Зато прикосновение оказалось обжигающим и властным. Когда его ладонь легла ей на затылок, Амелия и не сообразила увернуться, лишь замерла на месте. Перед лицом внезапно сверкнули его серые глаза, и тяжёлое дыхание коснулось её пылающей щеки.

– Один поцелуй! Дай мне только один поцелуй перед тем, как всё закончится, и мы, наконец, проснёмся от этого кошмара, – прошептал он почти яростно в дюйме от её губ. – Неужели я многого прошу?

И как она могла отказать, если её саму так неотвратимо тянуло к нему, несмотря на всю боль, что он ей причинил, и гнев, который она испытывала из-за его лжи? Он наклонился и прижался сомкнутым ртом к её губам, и неожиданно она ощутила привкус собственных слёз. Но какой же это был жестокий и собственнический поцелуй! Когда Амелия, ошеломлённая и дрожащая, невольно сделала очередной вдох, он поцеловал её снова, чуть сильнее надавив рукой на её голову. А после его длинные пальцы успокаивающим жестом погладили вьющиеся локоны, рассыпавшиеся по её спине, и ещё раз, и ещё. И вот тогда Амелия осознала, что после этого поцелуя никто и никогда уже не сможет подарить ей подобных ощущений. Этот человек украл её у других, эгоистично украл, и окончательно разрушил её для любого из мужчин.

Амелия непроизвольно лизнула губы, когда он медленно отстранился. Она взглянула на Стерлинга и в который раз поразилась бесстрастному выражению его лица. Всё верно, он сумасшедший, и признался в этом. Он заперт в своём собственном непостижимом мире, там, где ей не было места. Где никому не было места. И пусть его близость до сих пор волновала, пусть даже его самый мимолётный и жестокий взгляд заставлял её трепетать, она поняла вдруг, что не имеет право позволить себе простить его. А между тем её губы горели после поцелуя.

– Через несколько дней до Виндзора долетит новость о том, что у западного побережья были найдены обломки пиратского судна, как и изуродованное тело Диомара, – изрёк он несколько апатично, всё ещё глядя на девушку. – Он исчезнет вместе с кратковременной славой. А вы прибудете в Англию с прискорбной вестью о том, что ваш муж тяжело заболел и скончался по дороге. Они пожалеют вас, сударыня, уж поверьте. Халсторн позаботился обо всех документах, я возместил ваше приданое с лихвой. К тому же с вами остаются Биттон и Дарнли! Ни вы, ни Джон ни в чём не будете нуждаться… Замечу, что у этого мальчика явная тяга к военному делу. Он станет отличным офицером, если вы ему поможете.

До неё не сразу дошёл смысл его слов, но вот, прошла решающая минута, и Амелия покорно опустила глаза, уставясь в пол. Стерлинг вышел вон, не проронив больше ни слова, и она уже не увидела того несчастного взгляда, который он послал ей перед уходом.

***

Казалось, будто наверху стояла гробовая тишина, но Томас прекрасно видел каждого из команды со своего места, на палубе полуюта. Несколько минут назад его матросы побросали свои дела, чтобы проводить долгими взглядами Амелию и её сопровождение. Некоторые бормотали что-то себе под нос, другие, не стесняясь, благодарили Бога за то, что Он избавил их от сумасбродной девицы, посмевшей поднять оружие на их капитана. Сам Диомар бесстрастно наблюдал, как только что поднявшуюся на палубу девушку встретили младший брат и нянька (до чего же нервная и шебутная дама!), затем Мегера проводила всех троих на берег. Там, недалеко от песчаной полосы, в самом удобном месте находилась деревенская повозка, которую Стерлинг вызвал из ближайшего поселения.

Томас скривился от внезапного неудобства, его плечо всё ещё сильно болело, и левой рукой он старался не шевелить. Но ему наносили раны и похлеще. Все они затянулись со временем.

Солнце скрылось за тучами, и стало прохладнее, но он до последнего не отрывал взгляда от жены. Вот так, в мнимом спокойствии команда «Полярис» проводила Амелию, смирившись с решением капитана судна – никакой казни, разумеется, и не планировалось. Девушка просто сошла на берег.

– Вот и славно, – ворчал кто-то из мужчин, – пусть лучше так! От этой рыженькой одни неприятности! Горные кланы всегда оставляли после себя разруху да кровь.

Однако нашлись всё же и те, кому её уход не пришёлся по душе. Молодой лоцман Жеан, болтаясь на вантах, был мрачнее тучи, наблюдая за девушкой, спускающейся по трапу к высокому деревянному причалу. Старик Скрип молчал, с досадой поглядывая то на берег, то на своего капитана, и сжимал в руках свою шапочку моряка.

Амелия так ни разу и не обернулась, покинув палубу. Но Стерлинг видел, как крепко она сжимала руку Магдалены, как опиралась на неё, будто ей было тяжело идти. «Ничего, скоро она вернётся домой и сможет отдохнуть, – отчаянно успокаивал себя капитан. – Она наберётся сил и сможет обо всём забыть». За подобные мысли он себя люто ненавидел. Но близилось время отплытия. Когда Мегера возвратилась на корабль, её глаза метали молнии. Она молчала, хотя Томас готов был поклясться, что ей многое хотелось высказать. После того, как его рану обработали, и он пришёл в себя, первая помощница отчитала его, как последнего школяра. Никогда ещё он не видел её такой злой. Жаль, что Амелия так и не узнала, как яростно Мегера защищала её честь.

– Прикажете поднимать якорь, капитан? – как ни в чём не бывало, спросила пиратка, поравнявшись с ним на палубе.

Их взгляды пересеклись, и всё, на что ему хватило сил, лишь кивнуть в ответ. Мегера крикнула, чтобы поднимали трап, а после уже тише произнесла:

– Скоро всё станет, как прежде. Нужно только потерпеть.

Её слова эхом отдались у него в ушах. Стерлинг взглянул на опустевший берег, на волны, омывающие песок, и его сердце вдруг заныло. Тоскливо, жалобно, как после долгой разлуки с матерью, когда наяву кажется, словно её протяжная колыбельная слышится где-то вдали. Капитан подошёл к левому фальшборту и с силой сжал планширь пальцами. Томас уцепился взглядом за следы телеги на берегу, уходящие вдаль, за зелёные холмы. Он не услышал свиста одного из своих матросов. В мыслях он неожиданно оказался вдали от «Полярис».

Вот-вот судно отчалит, и тогда уже серые берега островов окажутся потеряны для него навсегда. Он никогда больше не вернётся на землю своих предков. Его влечёт другая культура, далёкая цивилизация, принявшая его тогда, когда он больше всего в этом нуждался. А что Амелия? Однажды она сумела