притвориться, что не знает его, и теперь сможет. Стерлинг убеждал себя в этом каждую секунду с тех пор, как украл у неё последний поцелуй и решил подарить свободу.

Откуда тогда возникло это обжигающее чувство неполноценности и опустошения? Так же, как было там, в кубрике, под отчаянным пронизывающим взглядом его бедной пташки. Она упорхнула от него, наконец, а он-то надеялся, что без неё снова обретёт над собой контроль и возрадуется, ибо ничто более не способно отвлечь его от грядущей миссии. Но сейчас он стоит на палубе своего любимого судна и понимает, что протянул руку не к райским вратам, а куда-то, где было темно и одиноко. И там не было её!

Его команда рядом, галеон ожидает отбытия недалеко отсюда, и всё готово для возвращения в Новый Свет… а он не может отвести глаз от того места, где только что скрылась деревенская повозка! Стерлинг вдруг понял, что его руки дрожат, и взглянул на них, будто они были чужие. Мегера окликнула его, а он не отозвался.

Он дал Амелии свободу в надежде, что однажды сам от неё освободится, но разве могла целая Атлантика заставить его позабыть? Он не смог забыть семь лет назад и каждый раз с тоскливой нежностью вспоминал её, даже когда грозила смертельная опасность. И именно сейчас он понадеялся, что ему хватит прежней воли от неё отречься? Она уже принадлежала ему. Его маленькая подружка, его раненная пташка… дикарка из древнего рода МакДональд.

Его ожидали дивные прохладные леса Америки, бескрайние просторные земли и невообразимые обещания свободы и достатка… И Стерлинг с ужасом подумал: «Да разве всё это могло заменить её?»

До конца своих дней прожить без неё и умереть, не взглянув на неё в последний раз?

Он обернулся к команде, к морякам, доверившим ему свои жизни, и холодный ветер хлестнул его по лицу. Когда Мегера, разговаривавшая в это время со старым пиратом, взглянула на капитана, на её загорелом лице отразилось непонимание, но в следующую секунду, едва Стерлинг буквально слетел с палубы юта вниз, промчавшись по трапу, она истошно прокричала его имя. Уже был поднят якорь, приготовились поднять также и все паруса, но «Полярис» ещё находился вблизи причала. Судно слегка покачнулось, и в этот самый момент Стерлинг перемахнул через левый фальшборт и прыгнул на причал, ловко приземлившись на ноги. Его сапоги с грохотом ударили по дереву, на шум сбежалась вся команда. Опираясь на ограждения, Мегера звала капитана по имени, но он уже умудрился проскользить по доскам и в самом низком месте спрыгнуть на песчаный берег. Пиратка в отчаянии прикрыла рот рукой и взглянула на мистера Скрипа, приблизившегося к ней. Они оба вдруг осознали то, о чём другие члены экипажа даже не догадывались.

Стерлинг бежал по берегу с той стороны, где песок соприкасался с почвой больше всего. Он знал, что, сумев перебежать вовремя крошечную бухту, мелькающую впереди меж скал, обязательно догонит повозку, колесившую в это время выше и севернее, над берегом. Он всегда бегал быстро, умел верно восстанавливать дыхание и не уставать, но теперь он мчался так, как никогда прежде. Даже в те мгновения своей жизни, когда смерть преследовала его по пятам. Особенно теперь, превозмогая дикую боль в плече.

Океанский ветер стих и изменил направление, волны вдруг зашумели, словно обезумевшие, затягивая в свою тёмно-синюю бездну всё до последнего мелкого камушка. От напряжённого бега Стерлинг взмок, его тело до кончиков пальцев пылало, будто в огне, и никакая морская волна не смогла бы погасить это пламя. А в голове лишь одна единственная мысль мелькала: «только бы успеть, только бы вовремя успеть, всё остальное уже не важно!»

Когда неожиданно из-за поворота, за самой дальней грядой чёрных скал, нависших над береговой линией, показалась мелькающая серая точка, с его раскрытых сухих губ вместе с рваным горячим дыханием сорвался болезненный стон. На одно мгновение он помедлил, будто бы не веря собственным глазам, а затем рванул вперёд, оттолкнувшись от песка. Он потерял повязку, что держала его левую руку, и боль стала почти невыносимой, но ему было всё равно.

Серая точка быстро превратилась в серое платье в обрамлении огненно-рыжих волос, и, когда Томас сумел разглядеть бледное лицо своей жены, бежавшей к нему, ему захотелось отпустить все эти пугающие, давящие на него чувства и зарыдать.

Амелия бежала, высоко подняв юбку, буквально вцепившись в стёганую ткань. Она была без редингота, и Стерлинг видел, как рукава белой рубашки соскальзывали с её плеч, обнажая ровную бледную кожу. Босая, запыхавшаяся и растрёпанная она неслась навстречу, пытаясь поймать его взгляд, а когда это случилось, она всхлипнула и разрыдалась. И именно в тот момент, когда их разделяли всего несколько шагов, Томас едва не упал на колени, но успел подхватить Амелию, бросившуюся в его объятья, и прижать к себе её дрожащее тело.

Так вот, каково это – ощущать истинное счастье! Обнимать её, прильнувшую к его груди, чувствовать, что она стремилась к нему так же, как и он к ней! Однажды он решил, что никогда больше не доверится женщине, не позволит пошатнуть его закрытый мирок, и смирился с этим. Он бы так никогда и не узнал, что способен полюбить, а ведь он был молод, и его сердце изнывало от желаний, присущих любому нормальному мужчине. И он пожелал её, маленькую раненую пташку, и отпустить уже не смог.


Глава 26. Пепел над водой

В сгущающихся вечерних сумерках эта Богом забытая бухта показалась Амелии куда мрачнее. Несмотря на столпотворение на берегу, на нагруженные пассажирами и всяческим барахлом шлюпки, здесь было дико и неприглядно. Совсем не как днём, когда океанские воды казались прозрачными, и близ берега виднелся каждый риф и камешек. Со стороны подъездной дороги, в этой темноте, развеянной лишь несколькими фонарями, нелегко было рассмотреть пиратский галеон. Но вот, не позже, чем через час, Амелия и её скромное сопровождение, ютящееся в шлюпке, уже могли разглядеть и носовую фигуру корабля, и орудийные порты нескольких бронзовых пушек, и входной люк у правого борта.

Казалось, передвигались они, словно во сне. Время неслось неумолимо быстро с той самой минуты, как капитан изменил своё решение и отдал приказ доставить супругу на галеон. Амелия чувствовала, что действовала механически: то собирая вещи, то прислушиваясь к чужим разговорам. В один миг она вдруг обнаружила себя посреди всеобщей суеты и осознала происходящее, будто очнувшись ото сна. Её муж был пиратом Диомаром, и вся его команда готовилась к отплытию в Новый Свет, спасаясь от оков британского правительства; её младший брат Джон жив и здоров, и теперь держит её за похолодевшую руку, не отпуская ни на секунду; и она – последняя женщина из рода МакДональд – перешагнувшая через собственное безумие, оказалась среди маленького бунтующего общества.

Этой ночью океанский ветер был неумолим, принося с собой водяную пыль, колючую, будто крошечный град. Стоя на палубе полуюта галеона «Сан Батиста», Амелия стянула с рук перчатки и отдала их Джону, иначе его пальцы совершенно окоченели. Сердобольная Магдалена, несмотря на всяческие протесты мальчишки, укутала его в тёплую шаль. Пока выбившаяся из сил нянька покрывала проклятьями «несчастных безбожников» (приспешников Диомара), на чём свет стоял, Амелия разглядывала прибывших за ними пассажиров и команду корабля. Здесь находились и старики, и женщины с детьми, разговаривающие на разных языках. Девушка успела увидеть и цыган, и барбе́ров, даже нескольких протестантов-гугенотов. Все они, до сего дня, скрывались на Гебридских островах, в ожидании своего маленького «исхода». Амелия прищурилась в поисках знакомых лиц, но Мегера и мистер Скрип были настолько заняты, что даже не смотрели в её сторону. Многие другие, чьих имён она так и не запомнила, иногда бросали на рыжеволосую девушку недовольные косые взгляды. «Они ещё не скоро забудут, что я ранила их капитана», – с тоской размышляла она, потирая озябшие плечи.

Как-то совершенно неожиданно известили о полной готовности отчаливать. Ктото громко засвистел, а затем послышался громкий голос Альварадо и его приказ поднимать якорь. Амелия крепче сжала руку брата, и они оба подняли глаза к бизань-мачте. Зашелестели и надулись паруса, заскрипел штурвал, и вскоре, под громогласный звон судового колокола, судно закачалось и тронулось.

Джон тут же бросился к перилам возле ближайшей шлюпбалки и подозвал сестру. Теперь им всем оставалось лишь одно – с тревогой или же восторгом наблюдать за тем, как всё мельче и мельче становились берега острова Гаррис. Амелия тяжко вздохнула и приобняла за плечи свою бедную бонну. Магдалена не могла сдержать слёз, и теперь горячим шёпотом читала на гэльском молитву.

Сочувствующим жестом Амелия осторожно погладила её по волосам, спрятанным под чепцом.

– Разве вы не будете скучать по своей родине, милая? – бормотала Магда, утирая слёзы. – Сколько бы горя мы здесь ни пережили, хорошее тоже случалось.

Амелия не нашлась, что ответить. Она взглянула на брата, который с восторгом всматривался в бьющие о медную обшивку галеона тёмные воды, затем на собравшихся на верхней палубе незнакомцев. В последний раз посмотрев в сторону удаляющегося берега, девушка внезапно подумала о герцоге Камберлендском. Однажды она поклялась убить его во имя своего отца, а теперь убегала, так обещание и не исполнив.

«Но скоро, я это точно знаю, скоро судьба его настигнет, он будет лежать на пороге смерти, и тогда вспомнит о мятежном горном клане, – представила она с неким упоением. – Если не я, так Господь его покарает. И он будет гореть до скончания времён за всё, что с нами сделал… Верно, папа?»

Из мрачных раздумий её вывело прикосновение к руке: Джон быстро одёрнул сестру и кивком головы указал в ту сторону, где находился штурвал. Вокруг неожиданно установилась какая-то тягостная пугающая тишина. Смолкли голоса матросов и пассажиров, даже дети притихли. Амелия обернулась вместе со всеми и увидела, что на широкую палубу полуюта в сопровождении Альварадо и ещё троих незнакомцев ступил сам капитан.

Казалось, будто люди умолкли, оцепенев от тревоги или страха, но в свете покачивающегося кормового фонаря было ясно, они лишь встречали хозяина галеона в смирении и почтении. Амелия не видела мужа с той минуты, как он велел ей вернуться к нему. Именно так, никак иначе. Это был приказ, отданный на диком берегу, свидетелями которому стали лишь чайки в небе да беспокойные волны. Но тогда, едва он поймал её в свои объятья, она успела ощутить отчаяние и боль, которые он так стремительно попытался скрыть за маской суровости. Да, он всё ещё не простил ей удара в сердце, а она и подавно не могла простить ему обман… И всё-таки они оба сбежали тогда на берег, чтобы, наконец, осознать – друг без друга они жить не смогут.

«Я люблю его, и это бесспорно, – подумала Амелия внезапно, когда в воцарившемся молчании Стерлинг встал перед толпой пассажиров. – Но мы будем мучить друг друга, пока один из нас не сдастся первым. Он всегда был так самоуверен! Видимо, считает, что я прибегу к нему, потому что он здесь капитан и хозяин? Значит, он плохо меня знает».

Благо, ещё не накрапывал дождь, уставшие пассажиры оделись достаточно тепло, и на верхней палубе было вполне светло, благодаря фонарям. Прохаживаясь по-хозяйски и сцепив руки за спиной, Стерлинг внимательно осматривал каждого, кто находился перед ним. Амелия невольно следила за их реакцией. Женщины в смущении отводили взгляды, а те, что помоложе, не скрывали внезапных улыбок, когда капитан становился рядом. Половину его лица всё ещё скрывал платок из плотной чёрной ткани, видны были лишь внимательные серые глаза. Когда он заговорил, когда его голос прозвучал в угасающих сумерках, Амелия и вовсе вздрогнула, словно впервые его услышала. – Benvenuto a bordo! – произнёс он с насмешкой. – Полагаю, уважаемые дамы и господа, вам уже известно, кто я такой. За сим мне нет нужды представляться. Однако я так и не успел познакомиться с каждым из вас лично. Спешу заверить, у нас ещё будет такая возможность. «Сан Батиста» корабль быстрый и прочный, поэтому примерно через двадцать пять дней, если же некоторые факторы нам не помешают, мы достигнем берегов Мэриленда. Разумеется, никто не ожидает нас на чужой земле с распростёртыми объятьями, но не беспокойтесь! Причин для волнений нет! Никто не заставит вас сдаваться в плен французам или же незамедлительно подписывать бумагу на договорное рабство. Вы не будете работать на местных богачей, вспахивать их землю, загибая свои спины. И всё же мы не станем оседать в Мэриленде, где основную часть населения уже более сотни лет составляют английские католики…

По палубе прошёлся шёпот и недовольные разочарованные вздохи. Даже Магдалена вдруг угрюмо насупилась.

– Мы создадим собственную колонию и, благодаря поддержке племени поухатан, которые довольно мирно относятся к дружественным народам, доберёмся до следующего места дислокации.

Он говорил громко и складно, и весёлые искорки в его глазах, принадлежавших скорее шкодливому мальчишке, чем опытному моряку, не могли утаиться от присутствующих. Даже в его слегка охрипшем голосе ощущалась некая весёлость. Амелия невзначай подумала, что он упивается вниманием публики каждый раз, как приходится к ней обращаться.